Фонтаны рая (сборник)

Вероятность такой катастрофы была не больше, чем вероятность падения крупного метеорита на Лондон или Токио, — общая площадь поверхности башни примерно равнялась площади большого города. А часто ли жители большого города теряют сон от страха, что погибнут при падении метеорита? Вэнневар Морган тоже не собирался маяться от пустых тревог. Какие бы проблемы ни таило будущее, никто уже не сомневался, что идея орбитальной башни дождалась своего часа.

V СВЕРШЕНИЕ

38 КРАЙ БЕЗМОЛВНЫХ УРАГАНОВ

Из речи профессора Мартена Сессюи при получении Нобелевской премии по физике (Стокгольм, 16 декабря 2154 г.):

«Между небом и землей лежит обширная невидимая область, о существовании которой древние натурфилософы даже не подозревали. Вплоть до начала XX века — точнее, до 12 декабря 1901 года — эта область не оказывала никакого влияния на земные дела.

Но в тот декабрьский день Гулиельмо Маркони передал порадио через Атлантику азбукой Морзе три точки — букву «S». Авторитеты утверждали, что это неосуществимо: электромагнитные волны распространяются-де только по прямой и не могут следовать вдоль изогнутой поверхности земного шара. Опыт Маркони не только явился провозвестником эпохи всемирной связи, но и доказал, что высоко в атмосфере находится наэлектризованное зеркало, отражающее радиоволны обратно на Землю.

Вскоре было установлено, что слой Кеннелли-Хэвисайда, как его первоначально называли, отличается весьма сложным строением и состоит по меньшей мере из трех основных слоев, каждый из которых, в свою очередь, делится на участки, различные по толщине и плотности. Верхний из слоев смыкается с радиационными поясами Ван-Аллена, открытие которых явилось важнейшим достижением первых лет космической эры.

Обширная область, начинающаяся на высоте примерно пятидесяти километров и простирающаяся вовне на несколько земных радиусов, получила название ионосферы; исследование ионосферы с помощью ракет, спутников и радиоволн продолжается уже более двух столетий и до сих пор не завершено. Мне бы хотелось отдать дань уважения моим предшественникам в изучении ионосферы — американцам Тюву и Брейту, англичанину Эпплтону, норвежцу Стёрмеру и в особенности человеку, еще в 1970 году заслужившему ту же награду, которой сегодня удостоили меня, — вашему соотечественнику Ханнесу Альфвену…

Ионосфера — своенравное дитя Солнца: даже сегодня ее состояние не всегда можно предсказать с должной степенью точности. В дни, когда дальняя радиосвязь всецело зависела от ее капризов, она спасла много жизней, — но мы никогда не узнаем, скольких людей она обрекла на гибель, без следа поглотив их отчаянные мольбы о помощи. И на протяжении многих десятилетий, до появления спутников связи, ионосфера была нашей незаменимой, но сумасбродной служанкой; тысячи поколений и не подозревали о подобном явлении природы, и только три поколения использовали его, успев тем не менее потратить на это баснословные средства.

Наша прямая зависимость от ионосферы продолжалась лишь один исторический миг. И тем не менее, если бы ионосферы не существовало, не было бы и нас самих. В определенном смысле она играла жизненно важную роль и для обществ, еще не ведавших техники, и для первых обезьянолюдей, и даже, если разобраться, для самых первых живых существ на этой планете. Ибо ионосфера — щит, прикрывающий нас от гибельного рентгеновского и ультрафиолетового излучения Солнца. Если бы они проникали до самой поверхности Земли, какая-то жизнь на суше, возможно, и возникла бы, но она никогда не развилась бы до уровня, хотя бы отдаленно напоминающего нынешний.

Поскольку состояние ионосферы, как и состояние атмосферы, расположенной под ней, в конечном счете зависит от Солнца, здесь также есть своя погода. В периоды солнечных возмущений ионосфера во всепланетном масштабе бомбардируется потоками заряженных частиц, и под влиянием магнитного поля Земли в ней образуются ловушки и завихрения. Тогда она перестает быть невидимкой, обнаруживая себя в одном из самых величественных явлений природы — в зыбких полотнищах северного сияния, освещающего призрачным светом полярные ночи.

Даже сегодня мы еще не полностью разобрались в процессах, происходящих в ионосфере. И одна из причин, по которым изучение ионосферы оказывается делом далеко не простым, состоит в том, что наши приборы, размешенные на ракетах и спутниках, проносятся сквозь нее на скоростях порядка тысяч километров в час; нам никогда еще не удавалось остановиться, чтобы провести наблюдения. Теперь, впервые в истории науки, сооружение орбитальной башни позволит нам создать в ионосфере стационарные обсерватории. Впрочем, не исключено, что башня самим своим появлением изменит какие-то характеристики ионосферы, — хотя высказанное доктором Бикерстаффом предположение, что башня вызовет в ионосфере короткое замыкание, наверняка ошибочно.

Но зачем нам вообще изучать эту околоземную область сегодня, когда она уже не интересует связистов? Делать это нас заставляют не только ее красоты и причуды и не только научная любознательность — состояние ионосферы прямо связано с Солнцем, которое было и остается вершителем наших судеб. Нам известно теперь, что Солнце — отнюдь не стабильная, благонравная звезда, как думали наши предки: его свечение подвержено колебаниям, краткосрочным и долгосрочным. В настоящее время оно все еще накаляется после так называемого минимума Маундера в 1645–1715 годах, и вследствие этого нынешний климат мягче, чем когда бы то ни было, начиная с раннего Средневековья. Но как долго продлится это потепление? Еще важнее другой вопрос: когда начнется поворот к новому минимуму и какое влияние это окажет на погоду, климат и цивилизацию во всех ее аспектах — и не только на нашей, но и на других планетах? Ведь все они дети одного Солнца…

Выдвигаются умозрительные теории, утверждающие, что Солнце вступает сейчас в полосу нестабильности, которая может вызвать наступление нового ледникового периода, более сурового, чем все пережитые Землею в прошлом. Если это так, нам необходимы точные данные, чтобы подготовиться к испытанию. Предупредить человечество за сто лет до похолодания — и то, пожалуй, окажется слишком поздно.

Ионосфера помогла природе создать нас; с нее началась революция в области связи; от нее, не исключено, во многом зависит наше будущее. Вот почему надо продолжать изучение этой обширной и неспокойной области, арены взаимодействия солнечных вихрей и электрических полей, края безмолвных ураганов».

39 РАНЕНОЕ СОЛНЦЕ

Когда Морган видел Дэва в предыдущий раз, тот был совсем еще ребенком. Теперь он стал мальчишкой лет одиннадцати-двенадцати; если так пойдет и дальше, то при следующей встрече племянник окажется взрослым мужчиной.

Инженер испытал что-то похожее на мимолетное чувство вины. Семейные связи за последние два столетия неуклонно слабели, и у него с сестрой не было, в сущности, ничего общего, кроме генетической близости. Они обменивались поздравлениями, иногда, не более пяти-шести раз в году, беседовали о разных житейских пустяках и вообще поддерживали прекрасные отношения, но, если по совести, он не мог бы припомнить, когда и где виделся с ней воочию.

Здороваясь с мальчишкой, энергичным, развитым и, кажется, нисколько не растерявшимся в присутствии своего знаменитого дяди, Морган поймал себя на том, что ощущает не лишенную горечи зависть. У него не было сына, преемника родового имени; немногим из людей, добившихся по-настоящему заметных успехов, удавалось избежать тягостного выбора между работой и радостями семейной жизни, и он сделал такой выбор давным-давно. Трижды — не считая связи с Ингрид — судьба предлагала ему создать семью, и трижды случай, а может, честолюбие рассудили иначе.