Фьорды. Ледяное сердце

Никто не найдет меня здесь – кому придет в голову, что я отправила ребенка к сестре покойной тетушки Хильды? С самого детства я называла Хильду «тетушкой», она была нестарой женщиной, когда сошлась с моим овдовевшим дедом, странно было звать ее «бабушкой». Мы с тетушкой Хильдой никогда не были родней по крови, но остались близкими людьми даже после бесконечно тяжелой зимы, когда дедуля отошел в миры воинственных предков и древних духов. Дед никогда не был образцовым христианином.

Здесь, на северных архипелагах, все приходятся родней друг другу в третьем или четвертом поколениях, и это главная причина, по которой тетка Фрита позволяет нам с Малышом вторгаться в идеальную чистоту и тишину ее жилища.

День выдался солнечный, под ярким солнцем всегда хочется верить исключительно в лучшее. Итак, не важно, что пишут в газетах! Никто вообще искать меня не будет, ни здесь, ни в другом месте, пока нет ордера на мой арест. А если в ордере отказывают, на это должны быть юридические основания, к которым не относятся выходные дни. Значит, моим обвинителям чего-то не хватает. Что-то у них пошло не так…

Причем уже давно. Вот о чем я должна была подумать сразу!

Если компания-судовладелец отправляет на борт своего представителя и пытается сохранить этот факт в секрете от основного персонала, у нее имеются веские причины. Куда более веские, чем пара ящиков неучтенного виски в гостевом баре.

Если бы у меня был под рукой Интернет, я покопалась бы в информации о судовладельце или попробовала отправить Андресу письмо. «Держаться от него подальше» – хороший совет, но убедиться, что он жив, я просто обязана.

Проблема в том, что под кровом тетки Фриты компьютера нет и никогда не будет, с некоторых пор она считает, что именно этот богопротивный предмет лишил ее сына. То есть ее великовозрастный отпрыск жив-здоров и уже давно расстался со своею русской «невестой», которую выписал через сайт знакомств, но тетка Фрита успела вычеркнуть парня из своей жизни и не спешит впустить обратно. Жалко, что сейчас он в рейсе – сезон лова трески еще не закончился, у него-то доступ в сеть точно имеется.

Я вытащила заигравшегося Малыша из лужи, оттерла от грязи, мы помахали рукой овечкам в загоне и пошли разыскивать тетку Фриту. Попробую одолжить ее авто и съездить в ближайшее поселение, достаточно крупное для магазина, торгующего цифровой техникой.

Тетушка стояла на причале и, прикрыв глаза от солнца ладонью, смотрела вдаль. Настроение у нее было скверное:

– Ну-ка глянь, Лени, у тебя глаза получше, или там яхта?

Свет такой яркий, что мне тоже приходится прищуриться. День сегодня удивительный: ветер стих, мелкие рыбешки поблескивают в прозрачной воде, как серебряные монетки, а компактная яхта, уверенно заходившая в бухту, сразу пленила меня своими соразмерными линиями.

Наверняка дает хорошую скорость для своего класса.

– Не сидится людям на месте, крутят их морские черти, толкают в дорогу, – проворчала тетушка. – Сезон еще толком не начался, того гляди снег заметет. Рыбы нет! Практически нет! Людей тоже, считай, не осталось. Так нет – едут и едут. Вроде других мест мало. Сейчас начнется – бегай, открывай им отель, когда других хлопот полно.

Покойная тетушка Хильда была человеком общительным: любила поболтать с приезжими насчет заморских порядков и диковинок. Фрита совсем другая: гости ей в тягость, она лучше будет возиться со своими овцами и проверять, как зреет сыр.

– Или того хуже, пропорют сейчас обшивку о скалы, и пожалуйста! – не унималась тетушка Фрита. – Застрянут в эллинге на неделю – потом бегай, прибирайся за ними…

– Нет, с такой осадкой вряд ли, – заметила я. Тетке действительно тяжело приходится одной, придется отложить поездку в соседний городок. – Я вам помогу, тетя Фрита, – в тайне надеюсь, что гости позволят мне воспользоваться яхтенными средствами коммуникации.

Яхта начала маневр, чтобы пришвартоваться к пирсу, и оказалась достаточно близко, чтобы я смогла прочитать название: «Владычица морей». Сердце у меня бешено заколотилось – не может быть! Мне просто привиделось из-за яркого солнца. Я несколько раз моргнула, зажмурилась и снова посмотрела на борт.

Надпись осталась на месте.

Такого просто не может быть!

Я никогда не верила в совпадения, тем более сейчас. Быстренько вручила хныкающего Малыша тетушке Фрите и уверила, что сама справлюсь с гостями – незачем ей беспокоиться. Она насупилась, но больше для порядка, отдала мне связку разномастных ключей от свежеотремонтированного двухэтажного коттеджа, который здесь считается «отелем». Я осталась на пирсе одна, стояла, прикрывая лицо от солнца, и знала наперед, что произойдет дальше.Точнее, мне казалось, что знаю.

Когда матрос бросил мне швартовый канат, сердце уже колотилось, как бабочка, запертая в стеклянной банке. Я увидела его золотые волосы, черный до синевы бушлат с поднятым воротником и сверкающими пуговицами с эмблемой яхт-клуба на хлястике. Да, я понимала, что надо развернуться и сбежать с пирса раньше, чем он обернется и увидит меня. Но не смогла…

Стояла, как будто в подошвы залили многие килограммы свинца. Внезапный порыв ветра стряхнул с меня капюшон старой штормовки, подхватил мои волосы именно в ту минуту, когда он повернулся к пирсу. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга. Он сильно изменился: похудел, скулы казались выше, а подбородок острее и решительней. Между бровей наметилась жесткая морщинка, которая сделала его старше и стерла из взгляда щенячью наивность, которая меня так раздражала. Какой он красивый!

Его холодная, порочная красота зачаровывала меня еще сильнее. Это притяжение было непреодолимым, как закон физики – так магнит неизбежно притягивает к себе стальную стружку. Оно было сильнее чувства опасности, сильнее страха. Все, что случилось с каждым из нас, пока мы существовали порознь, сразу утратило всякий смысл и значение. Возможно, такое чувство следует назвать любовью? Не знаю. В нем не было тепла или доверия. Только предопределенность древнего рока и сила желания.

Андрес склонился через борт и протянул ко мне руку.

Мне следовало вложить в его ладонь холодную связку ключей, развернуться и уйти. Но вместо этого я ухватилась за его ладонь, потом за другую руку и забралась на борт. Мы снова стояли лицом к лицу, наше дыхание торопилось и сбивалось в едином ритме, мы просто смотрели друг на друга и уже были одним целым, единой замкнутой системой. Никакой нужды в словах, вроде банального «Здравствуй!», у нас уже не было, слова остались в другом, лишнем и бессмысленном для нас измерении – он сжал мое запястье и повел в каюту.

Только на коротенькой лестничке я удосужилась заметить, что он слегка прихрамывает. Надо бы спросить почему, но губы пересохли, пришлось сначала их облизнуть. Андрес как раз положил руку на обшитую красным деревом дверь, а другой обнял меня за талию, пропуская вперед – наши лица оказались слишком близко, губы встретились, мы больше не хотели отпускать друг друга, срывали разделявшую наши тела одежду. Моя штормовка с хрустом улетела куда-то в сторону, пока я стаскивала за рукав его куртку, а пальцы уже впились в его тонкий кашемировый свитер, он сдернул мою простенькую клетчатую рубашку с такой силой, что пуговки оборвались и мелким дождем разлетелись по всей комнате.

Мы рухнули вниз на палас с пышным ворсом. Катались по нему, хрипло дыша, пытаясь высвободиться из одежды – этих последних оков цивилизации, и целиком предаться нашим диким, первозданным инстинктам. Джинсы застряли на бедрах Андреса, я не могла стащить их до конца. Моя рука уперлась в какую-то стальную конструкцию, закрепленную на его ноге, я заподозрила в конструкции еще одно адское приспособление для причинения боли, поспешно отдернула руку и хотела отодвинуться, но он удержал меня: опустил ладони на мои бедра и притянул к себе.

Моих усилий оказалось достаточно, его брюки соскользнули вниз, а белье на нем отсутствовало, его ладони ласкали низ моего живота, мы прижимались друг к другу все крепче. Мои ягодицы ощущали его кожу – глянцевую, абсолютно и непривычно гладкую даже на лобке. Новое ощущение всколыхнуло во мне горячую волну желания, Андрес окинул мои ненастоящие черные пряди, стал целовать обнаженную шею. Щекотно провел языком по изгибам ушной раковины, прикусил мочку уха. Моя спина изогнулась, я наклонилась вперед, позволяя нашим телам соединиться, растительность на моей вагине нежно касалась его беззащитной кожи. Я чувствовала себя дикой волчицей, забредшей в городской дом и готовой забыть дорогу обратно, повернула голову и впилась зубами в его предплечье, так что он вскрикнул, на коже остался глубокий след от укуса. Наши движения становились яростнее и жестче – любовный морок засасывал нас обоих, как черная дыра. Я была этой черной дырой, в которой начинаются и заканчиваются вселенные. Тот, кому удалось спастись, теперь лежит рядом со мною прямо на полу и продолжает дышать неровно и хрипло…

Прошло несколько минут или часов, словом, достаточно времени, чтобы я попыталась встать. Села, подогнув под себя ноги, откинула с потного лба волосы, подняла глаза и остолбенела……потому что увидела себя!

Над громадной полукруглой кроватью весел мой портрет – «Владычица морей».

Картина помещалась между двух иллюминаторов, высокое синее небо оттеняло такой же голубой фон, белоснежные чайки, казалось, кочуют на полотно и обратно. Прозрачный люк в потолке наполнял каюту мягким, естественным светом, а обтянутые светлой кожей стены и покрывало цвета песка только усиливали впечатление. Девушка на картине выглядела более живой и счастливой, чем я сейчас.

Вынуждена признать, Олаф – потрясающий художник.

– Тебе нравится, Лени?

Если бы я умела находить нужные слова, как художник подбирает краски. Но я – всего лишь я, поэтому смогла сдавленно выдохнуть:

– Ага…

Андрес потянулся, перебрался с пола на кровать и с усилием стряхнул с ног джинсы. Теперь мне были видны не только кубики пресса, результаты эпиляции интимной зоны и тщательно прокачанные бедра, но и сверкающая стальная конструкция из спиц и полуколец, прикрепленная к его икре.

Я протянула руку к этой загадочной железной клетке, но так и не рискнула прикоснуться, опасаясь причинить ему боль, осторожно спросила:

– Зачем это?

– Остеосинтез. Я сломал ногу…

– Когда? – я пододвинулась ближе к нему и нежно потерлась щекой об его колено.

– Там, во фьордах. Вытряхивал улов из сетки, поскользнулся на одной рыбешке, свалился и ударился о камни, – он подхватил меня под руки, втащил на прохладные простыни – теперь мы снова лежали рядом:

– Какой ужас! Как же ты смог добраться до зимовья?

– На вертолете, – у меня едва рот не открылся от недоумения. Андрес отодвинулся, любуясь мною, как картиной, затем погладил меня по щеке и объяснил. – Я провалялся какое-то время в траве у реки, потом мой яркий жилет заметил военный летчик, меня подняли на борт вертолета, отвезли на базу и не отпускали, пока не оказали медицинскую помощь. Мне стоило больших трудов убедить их вернуться к зимовью, но тебя там не было. Лени, зачем ты сбежала? Сбежала от меня?

Я испытующе глянула на него, пытаясь увязать концы в этой истории, уточнила:

– А рыба?

– Какая рыба?

– Твой улов. Ты что, столько времени таскал его за собой?

– Нет. Нет, конечно, он остался там, около речки. Лени! Послушай, я искал тебя. Все это время искал. Я не знал, где ты! Счастье, что твой муж рассказал мне про эллинг…

– Мой бывший муж!

– Да, он сказал, что вы разводились, когда мы обсуждали сделку.

– Ты расспрашивал Олафа обо мне?

– Нет, не совсем. Когда я увидел это чудо, я даже свою яхту переименовал и стал расспрашивать о модели. Ты тоже думаешь, что нелепо – влюбиться в девушку с картины? – Я неопределенно пожала плечами, он тут же поцеловал меня в то, что оказалось ближе, продолжил: – Но герр Олаф ответил, что любая картина – всего лишь плод фантазии художника. Действительно, в жизни ты намного красивее! Мы с тобой были созданы, чтобы встретиться и остаться вместе, – он отодвинулся от меня и медленно провел указательным пальцем по моей шее, почти как скульптор, оценивающий совершенство собственной работы. – Признайся, что у тебя никогда не было такого умопомрачительного секса, как со мною?

Он посмотрел на меня немигающим змеиным взглядом так, что я поежилась, как от порыва студеного ветра, а на душе опять стало тревожно, и захотелось отодвинуться от него на кровати подальше. Наверное, мне никогда не по силам будет понять его до конца, мы остаемся чужими людьми, которых мало что связывает, кроме этой яркой, феерической телесной близости. Если вообще что-то связывает. Но Андрес действительно прав – он чувствует мое малейшее намерение, самый тонкий оттенок желания, когда дело доходит до секса, я сладко потянулась и улыбнулась ему.

– Ты, правда, бегала голышом по бутику, где торгуют шубами?

Глупо отрицать факт, о котором в очередной раз написали во всех газетах.

– Да.

– Наверное, потрясающее ощущение… Когда сразу столько народу любуется твоим голым, совершенно голым телом…

Под этаким взглядом я ощутила потребность прикрыться простыней.

– Я не ради ощущений это делала!

– Тогда зачем?

Вздыхаю и предпринимаю попытку объяснить:

– Хотела привлечь внимание к проблеме: убивать животных ради меха – это варварство! Но в зажравшемся потребительском обществе нет другого способа привлечь внимание людей к проблеме, кроме как раздеться догола и облить эти идиотские шубы краской. Действительно, журналистов было полно, и вообще собралась толпа народу, пока приехала полиция. Олаф тоже устраивал голый перфоманс: выкрасил воду в историческом фонтане, и плескался там в чем мать родила, пока его не повязали.

– Герр Олаф слишком корпулентный тип, – Андрес чуть заметно поморщился. – Думаю, смотреть на твою наготу было гораздо приятнее. Очень, очень приятно…

Он коснулся пальцами ямочки между моими ключицами и потянулся к груди, но я ускользнула от него и переместилась на самый краешек кровати:

– К наготе можно относиться по-разному. В таких акциях нет ни грана похоти, даже эротики – только чистый эпатаж. Игра на публику и прессу, вот и все. – Я не стала терять много времени, втолковывая эти элементарные вещи Андресу, а спросила напрямик: – Когда Олаф успел рассказать тебе, где меня искать?

– Уже потом, когда я тебя увидел, сравнил с картиной и понял, что это больше, чем случайное сходство.

Вот оно, значит, как, Андрес меня сфотографировал, чтобы показать снимки Олафу? Насколько «случайно» я вообще попала на эту работу? Объявление мне прислали на электронную почту вместе с прочим спамом, когда я начала размещать резюме в Интернете. Колокольчики тревоги громче зазвенели у меня внутри. Андрес продолжал:

– Я связался с ним еще раз и спросил, как разыскать его бывшую супругу, он ответил, что не знает. Но велика вероятность, что ты уехала к тетке, на старый эллинг. Я помнил, что ты с Вестеролена, а твой дедушка был китобой. На этих островах не так много рыбацких поселков, где есть старые эллинги, вычислить это место было несложно.

Как Андрес ухитрился связаться с Олафом, если мой бывший муж сейчас в ургентном отделении психиатрической клиники и даже такая пробивная особа, как Делия, не может к нему попасть? Каждый раз, когда я думаю об Андресе Рёде, вопросов у меня больше, чем ответов. Просто поразительно, насколько чужим и опасным он умеет быть. Я села на кровати, обхватила колени руками и пристально вглядывалась в изгибы темно-зеленой морской травы, которыми фантазия Олафа наградила меня вместо волос.

Иногда взгляд на себя со стороны оказывается очень отрезвляющим!

Горькая правда такова: мудак продал меня маньяку.

Судя по цене его художественного приобретения и этой яхте – весьма и весьма состоятельному маньяку. Надо было встать и уйти, как только я осознала этот факт, но мое тело растеклось по атласным простыням, как медуза на горячем песке, оно не способно было услышать голос разума, который выл, как сирена:Уходи! Беги от него, Лени! Беги!

Что-то больно укололо меня в бедро, когда я неловко повернулась на кровати. Похлопала по простыне в месте укола и нащупала связку ключей, вытащила их, встряхнула на ладони и показала Андресу:

– Если ты планируешь ночевать в отеле на берегу, я тебе открою номер, включу электричество и водонагреватель, приготовлю постель.

Я спрыгнула с кровати, оглядела каюту в поисках двери в душевую комнату, он попытался удержать меня за руку:

– Лени, куда ты торопишься?

– Меня ждет Малыш.

– У тебя здесь есть приятель? – удивленно переспросил Андрес.

– Нет, нет. Это мой сыночек. Вообще-то его зовут Нильс, но мы все, домашние, называем его просто Малыш. Он остался с тетушкой Фритой, моей дальней родней, и будет капризничать, потому что мама задерживается надолго.

Если бы я родилась в Нью-Йорке или еще каком гигантском мегаполисе, наверняка знала бы, что большинство маньяков – мужчины европеоидной внешности старше двадцати пяти лет с чрезвычайно высоким уровнем интеллекта. Меня бы научили в школе, что в разговорах с людьми, к которым не испытываешь достаточного доверия, категорически нельзя упоминать имена родных и близких, а также сообщать места их проживания. Но я выросла здесь, в безопасном месте, где детей пяти-шести лет запросто отпускают на соседние острова с подвернувшимися рыбацкими барками или катерами, а на праздниках и ярмарках стайки малышей шастают вообще без сопровождения взрослых.Жизнь еще не научила меня бояться ВСЕГДА.

15

Еще в университете я читала статью, где с подтверждением психологическими тестами доказывалось, что привлекательность «больших денег», богатства тесно связана с сексуальной притягательностью. Так, топ-модель с многомиллионными гонорарами всегда будет более сексуально притягательна, чем ее менее оплачиваемая товарка, и, уж конечно, чем просто высокая, костлявая девушка с соседней улицы. То же самое верно и с мужчинами: потрепанный жизнью мультимиллионер с заметным животом и лысиной всегда будет более популярен у дам, чем, например, моложавый человек среднего достатка или малоимущий красавец. Дело не в деньгах самих по себе: социальный успех, богатство и сексуальная притягательность способны существовать только вместе. Это три слагаемых того, что называют «харизмой», утверждал автор.

Во многом он был прав – Андрес обладал некой ощутимой, притягательной силой.

Я готова была найти тысячу причин, чтобы задержаться рядом с ним на яхте. Все его странности и тайны уже казались мне простительными и объяснимыми. Дальше – больше – я уже ничего не желала знать о его прошлом и его…гм… своеобразных увлечениях. В конце концов – каждый имеет право на приватность.

Даже то, что Андрес ни разу не заговорил со мной о происшествиях на лайнере, я сочла добрым знаком и удалилась за прозрачную дверь. Никакой душевой там не оказалось, зато была устроена искусительная джакузи.

– Слушай, а где у тебя душ?

– Идем, я тебя отведу – душевая кабинка в тренажерном зале.

Если бы я не была голой, то заглянула бы в рубку и расспросила ребят про ходовую часть: люблю яхты и не очень понимаю, зачем выходить в море, чтобы качать мышцы, запершись в специальном зале. Эту роскошную яхту наверняка строили по спецзаказу, здесь отличное парусное вооружение – поставь паруса, и будет тебе физическая нагрузка на свежем воздухе посерьезнее любого фитнеса. Но мой смущенный харизмой мистера совершенство разум и здесь услужливо подсунул оправдание: Андресу с переломанной ногой не до прелестей свежего ветра.

Я прошмыгнула между шаговой дорожкой и еще каким-то монструозным приспособлением, чтобы качать бицепсы, и долго стояла под стремительными струями воды. Завернулась в халат, пожертвованный мне хозяином, и пошла обратно, по пути случайно зацепила пульт, и вокруг меня мощно грянула симфоническая музыка – я не большой знаток, но первый концерт Белы Бартока [34] опознать в состоянии, настолько это произведение не похоже ни на что другое, – и чуть не подпрыгнула на месте.

– Ты слушаешь Бартока, когда качаешься?