Форма. Стиль. Выражение

Вся эта сцена потрясающа, но, конечно, потрясающа по–эсхиловски. Мы знаем имя тому страху, который всегда изображается Эсхилом.

Итак, в «Евменидах» наглядно дан и эсхиловский ужас на его «дионисийском» полюсе, и эсхиловский ужас на его «аполлинийском» полюсе. — Что же характеризует здесь приемы этих эсхиловских композиций?

11. ПСИХОЛОГИЯ СТРАХА И УЖАСА. ЭРИННИИ–ДОЧЕРИ НОЧИ

Аполлон — бог симметрии и спокойных красок. Его настоящая сфера — когда есть данность вне личности, вне личной переработки. Как мы условно употребляли [219] , это есть почти всегда так называемый эпос и эпическое восприятие красоты. Добавляя постепенно элементы внутренней переработки и «дионисийского» волнения, мы получаем все остальные роды эстетического восприятия. Если, значит, есть Аполлон, т. е. «аполлинийское» созерцание, то, конечно, в таком произведении будет больше всего образов (не потому, что без образов не может быть эстетического восприятия, а потому, что образ по самой своей психологической сути наиболее соответствует созерцательной направленности сознания в эпосе). И на основе этой образности мы и должны учитывать побочные (по отношению к ней) элементы. Что же теперь представляют собою в «Евменидах» эсхиловские приемы изображения страха, раз мы сказали, что в этом страхе Эсхил пользуется «апол–линийским» созерцанием в качестве как бы некоей самозащиты? — Конечно, должно быть много ярких образов, и раз ужас дан в образе Эринний, то эти Эриннии должны быть очень красочны и живописны. Ведь созерцанием этой живописности Эсхил и «защищается» от ужаса, который дан за ней. Конечно, этим уменьшится драматизм композиции, но уж таков Эсхил.

219

Так в рукописи.

И действительно, Эриннии у Эсхила — верх живописания. Нет ничего во всех трагедиях Эсхила более яркого и выразительного.

Как и по Гесиоду (Theog. 217–222 Flach³ и прим. к этим стихам у Флаха), у Эсхила Эриннии — порождение Ночи. У Эсхила это обстоятельство в особенности подчеркнуто. «Отвратительные девы… — говорит Аполлон, — спят, эти старые дети Ночи, с которыми не имеет сношения ни бог, ни человек, ни зверь» (69–70) [220]

71–73: Жилища их во мраке ада, В подземном Тартаре, и людям, и богам Жилище ненавистном.

220

В переводе Котелова не удержано выражение «дети Ночи».

В другом месте они молятся

321–323: О ты, матерь моя, что меня родила, И живущим и мертвым на казнь! О Ночь, матерь моя! О, услышь же меня!

Афине Эриннии так рекомендуют себя

415–417: Зевеса дочь! О всем узнаешь кратко. Мы — Ночи дочери, в жилищах наших  Проклятыми зовут нас под землею.

Когда происходит подсчет голосов перед оправданием Ореста, они стонут,

745: О мрачная Ночь матерь! Зришь ли это? Не забывают Эриннии о своей страшной матери и после оправдания Ореста, 791–793/821–823: Дочь матери Ночи! Теперь уваженья, Почета лишилася я, —

восклицают они дважды. И дважды же опять обращаются к ней,

844–845/876–877: О, услышь же мой гнев. Моя матерь, о мрачная Ночь!

«Мы, — говорят они, —

345–346: подземного мрачною бездной владеем, И не светит луч солнечный там».

Страшными порождениями тьмы эти богини были и у Гомера.

Оправдываясь относительно «ссоры с Пелидом», Агамемнон говорит в «Илиаде»,

XIX 86–88: А я не виновен нисколько. Зевс и Судьба да Эринния, вечно бродящая в мраке, Это они мой рассудок тогда ослепили в собранье. Пер. Минского.

Или еще в той же «Илиаде» рассказывается, как на молитвы Алфеи,

IX 571–572: Эринния, Ночи жилица, Неумолимое сердце, вняла ей из мрака Эреба.

Но Гомер умел созерцать этих Эринний в отдалении, что не всегда доступно было Эсхилу.

Порождения Ночи, они и сами имеют мрачный и страшный вид. Они в темных платьях,

1048–1049: Вот, вот они. Будто Горгоны, в темных одеяньях… …Черны, ужасны видом.

Вспомним также и из «Семи против Фив» 975–977 (986–988), и в особенности 977 (988) — черная Эринния. Эсхил их представляет очень старыми божествами.

150: Богинь–старух ты, юный, попираешь. 731: Попрал меня совсем ты, юный из богов, —

говорят они Аполлону. Аполлона они причисляют к «младшим» богам,

62. И вот дела такие совершают Младые боги. То же и в 778–779 (и 808–809): Вы, боги младые, законы древнейшие Попрали, из рук моих вырвали их. А также в 393–394: Мы издревле почетную должность имеем. Младшей по отношению к ним считается и Афина. 848: Тебе я гнев прощу, — говорит Эринниям Афина и объясняет это так, 848: Меня ты старше. Порождение Ночи, «старуха» — Эринния, она, по Эсхилу, по–видимому, не имеет крыльев. 51: Но эти, мне казалося, без крыльев, — говорит Пифия, увидевшая их. 250–251: И по земле гнались За ним, и по морю без крыльев мы неслись, —

говорят они сами.

Позволительно усомниться, что Эсхил и в самом деле представлял их без крыльев. Дело в том, что образ Эриннии, вероятно, есть дифференцированное и осмысленное представление темных облаков [221] Этим объясняются их атрибуты и свойства: огонь, т. е. молния, быстрота их движения, переменчивость вида. Кроме того, у Эсхила они сравнены с Горгонами, которые, по Рошеру, суть божества грозы.

1048: Вот, вот они, Будто Горгоны, —

221

<…><В рукописи для примечания оставлено место. Возможно, имеется в виду изд.. Roscher W. . Ausfuhrliches Lexicon der Griechischen und Romischen Myt–hologie.>

говорит сам Орест.

48–49: Горгонами я назвала бы их… Но на Горгон нимало не походят.

Для нас важен уже самый факт сравнения образа Эринний с Горгонами. И по всей вероятности, Эсхилу представляются они как какие–то тучи, черные, неуклюжие, где можно было бы вообразить какую угодно фигуру (у Эсхила они сравниваются с собаками: , Choe. 1054, , Eum. 246), между прочим, и фигуру с крыльями. С крыльями их представляют себе, например, Эврипид и Вергилий. Кроме того, по Овидию, у Эринний змеи и в теле и в руках, а это — благодаря общей расплывчатости образа могло способствовать и представлению их с крыльями или с частями их. Впрочем, у Эсхила говорится только о змеях в волосах Эринний.

1049–1050: В темных одеяньях, С змеями в волосах, —

как и у Горация в его общеизвестной оде 11, 13. [222] Как бы там ни было, но змеи у Эриннии, хоть и только в голове, — это образ ужасный. (Gorgoneis infecta venenis (Aen. VII 341)) —так называет ее Вергилий.

Представляя их чем–то вроде грозовых туч, Эсхил наделяет их губительным огнем и вообще подчеркивает их вредоносное действие.

137–139: Кровавым на него дыши дыханьем, —

222

…et intorti capillis Eumenidum recreantur angues?

говорит Тень Клитемнестры спящим Эринниям, —

И внутренним огнем ты иссуши его, Преследуй, изнутри преследуя его.

Они никак иначе не могут мстить, как проливая яд на землю и губя невиновных людей. У этих страшилищ капает кровь из глаз,

1058: Из глаз у них кровавые потоки.

Они пьют человеческую кровь,

265–266: И буду я глотать по капле из тебя, Еще живого, кровь… 254: А запах крови Людской приятен мне.