Форпост
Шрифт:
Кряжистый бородатый старик, выслушав с порога его пароль-представление, пригласил в дом.
Вошел в большую, в три низких окна, комнату. Обстановка была сборной: платяной шкаф старой дешевой работы с глубокими бороздами царапин на мягком, по клею, лаке, покрывавшем отделанную «под красное дерево» мягкую сосну, черную там, где касались руки; светлый высокий комод с зеркалом на верхней доске, покрытой тюлевой накидкой; разномастные стулья и старинный сундук, окованный погнутой, отставшей резной жестью.
На дощатом крашеном полу протоптались дорожки, на стенах по грязноватым голубым
В середине комнаты – большой круглый стол на изогнутых ножках-лапах; в дальнем углу - широкая никелированная кровать со взбитыми перинами и с пирамидой подушек. Над кроватью – икона с темными, не разберешь ликов, образами и с горящей лампадой. Запах воска, - стоялый, густой, который сразу при входе в дом охватил Кирьяна.
Он перекрестился на образ. На его поклон старик вкрадчиво вопросил из-за спины:
– Присесть не угодно ли? Стульчик вот возьмите…
Хозяин дома оказался таким, каким его описывал отец: бородища, плотная фигура под надетым на черную сатиновую косоворотку порыжелым пиджаком, над бородой задранный толстый нос, не дряблый, а твердый, глаза выпуклые, взгляд пристальный и, как показалось Кирьяну, нагловатый.
– Вот, - сказал Кирьян, - положив на хозяйский стол камень. Не смущаясь ни нависшими над его затылком сивыми бровями, ни хмурой нелюбезностью собеседника, продолжил: – Слово за вами, смотрите. Правильную цену знаю…
– Цена-то - ладно, - откликнулся старик. – Правильных людей знать надо, это главное…
Достал из комода лупу, долго изучал изумруд, то и дело качая головой удивленно. После обернулся к Кирьяну. Спросил:
– И что это, как думаете, юноша?
– Изумруд, - пожал плечами Кирьян.
– Ну, пусть будет изумруд, - согласился старик, широко и безмятежно улыбнувшись. – Спорить не стану.
– И какая ваша правильная цена за этот, так сказать, изумруд?
Эта улыбка, обнажившая его крепкие и крупные зубы, придала ему сходство с лукавой и благодушной физиономией обезьяны породы шимпанзе.
Кирьян, усилием воли заставив провернуться язык, назвал обозначенную отцом несуразную, как ему казалось, цифру.
Старик на мгновение задумался. После, усмехнувшись, промолвил:
– Нет уже сил на торги… Будь по-вашему. Только такой суммы по известной причине дома не держу. Извольте часок погулять, милейший. Церковь напротив, кладбище историческое… Есть на что посмотреть, есть где лишний раз знамением божием себя осенить… А там и дельце наше грешное обтяпаем, друг в друге не обманувшись…
Любого подвоха обреченно ожидал Кирьян от этого дедка с запутанной и лихой, как он сразу уяснил, жизненной историей, но только расчет произошел честно и доверительно, и лишь один вопрос задал ему многоопытный барыга на прощание:
– Еще на такие камушки рассчитывать могу, мой юный дружок?
– Думаю, да, - ответил Кирьян. – Только… вопрос у меня: что за камень? Я так понимаю, что не совсем это и изумруд…
– Ну… нехарактерных свойств, - откликнулся старик. – Редких. Но зачем вам всякие нюансы, касающиеся минералогии и ювелирного дела? Вы хотели свою цену, и вы имеете эту цену в своем кармане, как говорят те люди, которые завтра начнут огранку вашего казуса…
– Что?
– Неважно. Жду вас с нетерпением. Но – торопитесь. На следующей неделе мне, увы, стукнет восемьдесят…
На следующей неделе, как ни подмывало Кирьяна купить заветную «Победу», отправился он не в магазин за машиной, а обучаться на водительские права. Вернее, на удостоверение, ибо какие у водителя права? Даше сказал, что на покупке автомобиля настоял отец, приславший деньги.
– И куда нам ездить на такой роскоши? – спросила она. – В магазин я и на девятом месяце на ногах управлялась…
– Дача детям нужна? – прищурился на нее Кирьян.
– Каким еще детям?..
– Думаешь, я на одном остановлюсь?
Она молчала.
– А вашу ватагу в электричках и растерять недолго. Все поняла?
– Если не все – разъяснишь… - Она прильнула к нему. – Как я люблю тебя, милый, как свезло мне, аж сглазить боюсь…
Кирьян обнял жену, изнывая от стыда: он ничего не мог сказать ей про изумруды, и тайну их обещал хранить отцу при последней встрече, прочтя его наказ в прощальном взгляде, и ответив ему взглядом ответным…
– Отец-то… - продолжала тем временем Даша.
– На такие деньжищи тратится, что я от того сама не своя…
– На себя и тратится, - сказал Кирьян. – На будущее свое. Головой-то подумай.
– Нехорошо так, - сказала Даша. – А то б мы его и нищего не приняли?
– Я – о семье, о родстве кровном… - смутился Кирьян. – Да и будущее общее у нас, как ни крути...
– А слова подобрал – не те!
– Это – точно, торгашеские… Это – правильно ты меня урезонила. Чтобы оскомина у меня выскочила! Вот же – демон на какую сторону язык подвернул… - И он от души перекрестился.
Вождению и устройству машины он обучился быстро, немало в том помог сосед-пенсионер, передавший ему связи по добыче бензина и запчастей, жильцы уважительно косились на ушлого дворника, добросовестно, впрочем, исполнявшего свои обязанности, а домоуправ, некогда отсидевший, как выяснилось, вместе с Арсением срок, воспринимал растущее благосостояние своего подчиненного как должное. Лишь задумчиво поигрывал бровями при общении и выдерживал тактичные паузы.
Арсений же наведывался к Кирьяну не реже, чем пару раз в месяц. Привозил продуктовый и промтоварный дефицит, подарки племяннику, но в гости не заходил, боясь потревожить или рассердить Дашу, опасливую к нему.
Встречались возле метро, уходили гулять в парк, говорили, в общем-то, ни о чем, до той поры, пока Арсений не попросил о сохранении своих денег.
– Судьба моя – воровская, - сказал он. – Или растранжирю все, или попросту потеряю… Окажи услугу, сродственник, хотя и знаю, поперек тебе моя просьба, и руки долго будешь мыть после касания к богатствам моим…