Форпост
Шрифт:
И снова ощущение огромности тюрьмы обрушилось на него, парализуя волю. Приземистая и ничем не примечательная снаружи, она возвышалась в его сознании мрачной, подпирающей небо горой.
– Время прогулки, - сказал старшина. – Хочешь подышать перед камерой? А то бледный, как мел. Удар хватит, а мне хлопоты ни к чему…
Он безучастно кивнул.
В тюремном дворе все было, как прежде: кто-то бродил по нему от стенки к стенке, иные, рассевшись кружками на корточках, курили, иные же, не желая терять формы, усиленно отжимались на бетонном полу. И слышался неумолчный, на полушепоте гвалт многих голосов разговаривавших между собой
Мрачный парень, сидевший, прислонившись к стене, быстро и изучающе посмотрел на него, но, ничего не сказав, смятенно отвел взгляд...
И тут краем глаза он усмотрел, как к нему быстрым и решительным шагом подступают пятеро молодых мускулистых парней. Одинаковых, словно отпечатанных единым штампом, - бритоголовых, насупленных, дышащих отчетливой агрессией. Исключение составлял затесавшийся между их литыми телами худощавый паренек, совсем еще мальчишка, шпаненок, старавшийся произвести впечатление. Он тоже пытался придать своему лицу неподвижное и бесстрастное выражение, что должно было оповестить всех: я крутой. И глядел на Федора с чувством собственного превосходства. Главным же был некто Бык, правая рука Смотрящего, его Федор выделил сразу: принца всех здешних подонков.
Бык смотрел на него с испытующим прищуром. Это был комок мышц, проницательный и злобный деспот, правивший здесь стальной рукой. Сам Смотрящий редко выходил из камеры, предпочитая руководить массами через него.
Федор понял: теперь и сейчас за все подвиги Коряги предстоит заплатить именно ему. Он унаследовал бремя долгов своего друга, и от этого не отвертеться. Вот и объяснение любезности коварного, как и вся тюрьма, старшины…
Стараясь сохранить на лице маску безразличия, он просто смотрел, как пятеро махровых негодяев приближаются к нему. Странно, но отчего-то он не испытывал сейчас перед ними никакого страха.
Бык сблизился с ним лицом к лицу.
– Здорово, Монах.
– Ну? — невольно произнес Федор первое подвернувшееся на язык слово. И произнеслось оно неожиданно зло и равнодушно.
– Сегодня прибыл?
– Как видишь, - ответил Федор.
– Может, курева подогнать, чайку? Ты ж на нуле…
– Нулевых ищи по другим сусекам, - сказал Федор.
– Слышь, брат, чего ты, как еж?
– примирительным тоном произнес Бык. – Если ты о Коряге, то нам с тебя за его дела спрос чинить западло. И Смотрящий так сказал. А я здесь, чтобы ты это знал. Понял? – Затем обернулся к своим подопечным, пояснил: - Монах – охренительный пацан! Замочил двух мусоров. Ты, правда, угробил «цветных»?
– Что судьба их решается на небесах, это точно, - сказал Федор. – Подробности пока неизвестны. Но то, что продырявил обоих, вам к сведению.
Пятерка разразилась довольным ржанием.
– А ты, Монах, оказывается, прочный валун, - подытожил, отхохотавшись и вновь привычно насупившись, грозный Бык, хлопнув его пудовой ладонью по плечу. От руки бандита исходили поразившие Федора теплота и уважение.
– Будут вопросы – подходи, - сказал Бык на прощание.
«Ну вот, ты и вернулся, Федя», - думал он, входя в бетонный мешок камеры – на удивление пустой.
– Будешь сидеть с тремя мокрушниками, парой скокарей и карманником, - просветил его любезный старшина. – Думаю, общество окажется интересным. Хотя – куда им до тебя! Бандитизм, разбои, оружие, убийства, покушение на сотрудников, побег… Набрал таких козырей, на десяток жиганов пасьянс разложится… Ну, осваивайся!
Федор осмотрелся. Он искал глазами свою койку – самую пропащую, у параши, словно впитывающую и ее вонь, и все миазмы человеческого метаболизма, витающие в камере. Койка у входа, самая сырая и холодная. Летом на ней душно, как в бане. Все его сокамерники – наверняка ушлые урки, и он не имеет права возражать им ни в чем. Убить его они способны мимоходом, просто от скуки или каприза.
Все койки были застелены и явно принадлежали определенным хозяевам. Кроме одной, - передней, нижней, расположенной под зарешеченным оконцем: там лежал свернутый рулоном матрац и стопка белья. Но эта койка не могла ему принадлежать, это была лучшая койка в камере! Ошибка? Провокация?
Он уселся на табурете, положив руки со сжатыми кулаками на чистый дощатый стол. Замок камеры снова заскрежетал, и в нее вошел молодой парень – тот наглый прихвостень Быка, одаривший его на прогулке высокомерием своего глумливого взора.
– Привет, Монах, - развязно сказал парень. – Чего не занимаешь шконку? Пацаны расстарались… Они сейчас все по следакам рассосались, - во, как совпало! Я – Левак, кстати… Слушай, а взаправду вы с Корягой три сберкассы взяли?
– Я с тобой разговаривал? – не оборачиваясь в его сторону, спросил Федор.
– Нет, а чего такого?.. Я ж просто...
– Ты просто заткни свою гнилую пасть, козявка. И если я буду вести с тобой базары, то скажу тебе сам, когда я их буду вести. А если тебя разберет потребность что-нибудь мне поведать, ты сначала попросишь у меня на это разрешения. Усек, гаденыш?
– Да, Монах.
– А если у нас что-то пойдет не так, я возьму острый предмет и сделаю из тебя лейку или дуршлаг, по желанию. Все дошло, до упора?
– Да, я все понял, понял…
– А теперь сделай так, будто тебя здесь нет.
Парень осторожно полез на верхнюю койку и замер там, обиженно сопя.
А Федор, столь же неподвижно, с отрешенным лицом сидя за столом, вдруг испытал впервые за многие и многие месяцы, казавшиеся отсюда, с этого мгновения, долгими годами, внезапное и благостное облегчение, будто отошла от него долгая и неотвязная боль, доселе сковывавшая все его существо. И еще: ему внезапно захотелось улыбнуться. Самодовольно и сладостно. Но делать этого было нельзя. Категорически. Маска, одетая им сегодня, теперь будет на нем вечно.
Так он решил.
КИРЬЯН КИЗЬЯКОВ
Перед защитой диплома в институте, в августе, Кирьян в очередной раз поехал к морю, куда еще в конце весны отвез жену с сыном. Ехал, преисполненный тревожных мыслей о будущем. Райисполком отбирал служебную квартиру, предоставляя ему взамен пару затхлых казенных комнат в коммуналке, а Даша ждала второго ребенка. Предстояла толкотня на общей кухне, мыкания в очередях к ванной, выслушивания нареканий от соседей за бесконечные постирушки… Продать второй камень и купить квартиру? Но жилплощадь в стране Советов продается как кооперативная собственность, а кто его, дворника, примет в кооператив, куда длинная очередь из блатных и денежных москвичей, на важных службах числящихся?