Форпост

Принял его отставник в своей малогабаритной квартирке на Нагатинской набережной, с окнами, выходящими на набережную Москвы-реки, - широкой, стылой и грязной течи, обставленной облезлой бесконечностью панельных коробок – обиталищ столичного простолюдья.

Под низким потолком квартирки теснилась потрепанная мебелишка, пялился из угла пучеглазый телевизор с пыльным экраном, а на столике возле дивана, на свежей скатерке, вокруг обмороженной колокольни литровой бутылки водки, была в изобилии расставлена закуска недурного качества – от семги, салатов, колбас и сыра, до домашних пирожков, чахохбили и тефтелей в томате.

– Жена хлопотала, - пояснил Серегину некогда старший его товарищ.

Олег искоса взглянул на него, тут же отведя взор. Во что превратило время этого некогда подтянутого, широкоплечего, дышащего силой и уверенностью парня… Теперь перед ним покачивался, опираясь на палку, долговязый небритый субъект с облезлой седой шевелюрой, заплывшими слезящимися глазками и алой, в сизых прыщах, физиономией. Был он одет в застиранную теплую тельняшку с надорванным воротом, тренировочные штаны, и почему-то – в тяжелые, с волочащимися по полу шнурками, ботинки.

– Серьезно похлопотала жена, даже неудобно… - промямлил Олег, думая, что при покладистой к пьянству мужа супруге, тот протянет, конечно, куда более своих одиноких собратьев. А потому ему, Серегину, также -одинокому волку, такой образ жизни противопоказан, ибо холостякам, как никому, нужна самодисциплина.

– Думаешь, отчего я в такой берлоге очутился? – промолвил Евсеев. – Обменялся с дочерью. Она в мою «трешку» въехала, я – в ее камеру… Двое ребятишек у нее, муж… Жена с ними живет, помогает… А мне, пенсионеру, и тут неплохо. Тем более, я сюда не жить переехал, а помирать.

– С ногой-то что? – спросил Серегин, кивая на палку.

– А-а! – Отмахнулся Евсеев. – Не люблю о болячках… Присаживайся давай.

Выпили за встречу.

– Ну, что привело тебя к старому затертому пенсионеру? – спросил Евсеев, жадно запивая водку стаканом газировки и добавляя багрянца в залитое нездоровым румянцем лицо. – Неужели - ностальгия по временам былым? Сомневаюсь…

– Я врать не стану, - сказал Серегин. – Воды утекло - мегалитры - с поры давних наших свиданий, много чего произошло, а вот сейчас нужен совет… Только ты мне его дать и способен. Ни с кем другим не поделишься. Придется, правда, много чего тебе порассказать…

– Ну, мы же всегда верили друг другу, - уныло кивнул Евсеев.

– Тогда – слушай…

Слушал Евсеев, глуша водку без тостов, лишь мельком чокаясь с Олегом в паузах его рассказа.

Затем встал, подойдя к окну, долго глядел на мерзлую реку. Произнес, задумчиво поглаживая неверной ладонью небритую щеку:

– Жестокую ты жизнь прожил за прошедший период… Интересную, конечно, да… Только – кому от нее радость?

– А от твоей – кому?

– От моей? Десяток негодяев по назначению отправил… Да и внуки есть… Переосмыслил много. Изжил в себе суету всякую… Карьера, деньги, страстишки мелкие… Все теперь видится чепухой и прахом. А у тебя мною познанное и пройденное – дай Бог, впереди… Впрочем, не к месту разговор, тебя еще гордыня душит и перспективы влекут… Да не отмахивайся, что, мол, в тупике. Ты в обыкновенном техническом простое, он закончится. Так вот – по делу! Ну, что ты со своими надсмотрщиками из разведки делиться своими закавыками не стал – правильно поступил. Если бы они про историю с «црушниками» узнали, восторга на их рожах ты бы не прочитал. И как бы с тобой обошлись - неизвестно. Могли бы и сдать тебя врагу – почему нет? – Обернулся на Олега остро, и он узнал прежний, жестокий и ясный прищур того молодого, стремительного опера из безвозвратного прошлого. – Ты же нарушил все правила игры… Это убийство – ни в какие ворота! Да еще утаил его от шефов… И – утаил тем самым суть своего положения и статуса. Но то – и сам ведаешь.

– Может, раскаяться? – неуверенно предположил Серегин.

– Перед Богом каяться надо, - сказал Евсеев. – А перед этими чертями – все равно, что перед крокодилами: не сожрут, так утопят. Если ты убил врага крокодила, ведь это не значит, что он стал твоим другом? Ну-с, далее. Американцев, понятное дело, такой инцидент огорчил. Что было после? А вот что. Они скоренько вычислили, что имели дело с авантюристом и с двойным агентом, как все двойные агенты в итоге разоблаченным, но крайне нагло вывернувшимся из-под меча возмездия. И что им делать? Умыться от плевка? Это – самой-то могущественной разведке мира? Едва ли. Проще тебя вычислить, убедиться в твоей пустопорожности и - отвернуть тебе башку неформальным способом. Проблем тут, собственно, никаких. Нанять через вторичные каналы агентуры каких-нибудь уголовников и – считай, справедливость восторжествовала. Так что если это – привет «оттуда», нисколько не удивлюсь. Закономерно и – по заслугам.

– А что мне было делать? – спросил Серегин. – Отправляться на заклание в американскую тюрьму? Кто меня оттуда стал бы вытаскивать? Я что – кадровый офицер? Да и от них открещиваются, сам меня наставлял! Это ЦРУ своих из последних сил вытаскивает, а наши… Хотя – какие они мне «наши»… Впутали, суки…

– Ты бы их как-нибудь там… погуманнее… - Стеснительно крякнул Евсеев.
– Вырубил бы на часок…

– Ага! Видел бы ты этих лосей!

– Н-да… - Евсеев бросил рассеянный взгляд в окно, затем вернулся на место, вновь разлил водку по рюмкам. Сказал: – Не хотел бы я оказаться в твоей шкуре. К трупу офицеров приплюсовал парочку здешних исполнителей… Теперь на том конце провода могут взыграть самые агрессивные амбиции. Вывод прост: надо куда-то валить. С обязательной сменой документов.

– А с документами поможешь?

Евсеев тяжко вздохнул. Произнес нехотя:

– Есть человечек… Но! – Выставил перед собой ладонь решительным жестом. – Разбирайтесь сами, мне ваши таинства – без надобности. Пиши телефон, я его предупрежу…

– Но куда валить-то? – безрадостно вопросил Серегин, принимая от хозяина ручку и обрывок бумаги.

– Пиши… - Отставник без запинки продиктовал телефон, и Олег с удивлением посмотрел на него, припомнив свои предположения о неувядающих профессиональных навыках бывшего контрразведчика.

– Думаешь, спился? – словно прочитав его мысли, буркнул тот. – Нет, брат, меня в водке не утопишь… Силы она подтачивает, не спорю, но как без анестезии в моем колючем бытии? Водку можно не любить, но пить ее надо… – Он опрокинул в рюмку бутылку, глядя, как со дна ее вязко стекают последние капли. Произнес задумчиво: - Великая сила – закон гравитации… Даже Иисус Христос подчинялся ему какое-то время… - Поднял на Серегина веселые и хитрые глаза, залитые пьяной поволокой. И рассмеялся неожиданно и неизвестно чему. В этот момент в такт его хриплому смеху каркнула – словно с одобрением - пролетавшая мимо окна ворона. Евсеев кивнул ей благосклонно, а после продолжил со смешливой ноткой в голосе: - Вот как забавно происходит, Олежек… Жизнь все-таки движется по кольцу, есть в ней логический конец, замыкающийся с началом. И есть, полагаю, высшие силы, тому способствующие. Не зря подтолкнули они тебя навестить меня, убогого. Аню помнишь? – спросил внезапно резко и требовательно.

Серегина словно обдало жаром.

– Какую? – спросил осторожно, боясь услышать в ответ нечто неприятное и болезненное о той, которую любил и потерял.

– Как говорится: сколько Лен, сколько Зин… - усмехнулся Евсеев. – А вот сколько «Ань» у тебя было, не знаю, но одну помню великолепно.

– Я ее искал, - сказал Серегин.
– Тишина. Куда-то съехала, какая-то темная история с квартирой… Папаша ее, слышал, играл в качестве подкидного дурака в финансовые пирамиды, заложил жилье, далее афера лопнула, а вот что было впоследствии…