Форпост
Шрифт:
– Но это же… выдуманный персонаж, - невпопад произнес он.
– Его страдания пережили миллионы читателей, - сказал мальчик. – Кому из людей дано такое? Значит, их мысли могли… - Он запнулся.
– Выпестовать его образ в иной материи? – подсказал Федор.
– Да, мне кажется, что теперь он существует, - кивнул маленький собеседник. – Просто нам не дано видеть его. Но можно и постараться.
– А ты… что… – произнес Федор затрудненно, - можешь видеть то, что недоступно другим?
Мальчик задумался. Затем сказал отрешенно, спокойно перейдя на «ты»:
–
Федор оглянулся на дверь. Ни Евдокия, ни Анна сюда, похоже, входить не собирались. Будто побаивались… Кликнуть шофера? Пусть проверит машину? Суета. Колесо точно проколото, в этом он теперь не сомневался.
– Ты любишь свою мать? – ляпнул он первый же пришедший на ум вопрос.
– Я люблю и мать, и отца, - ответил маленький собеседник. – Очень!
– Но ты же не видел отца…
– Я чувствую его каждый день… Он просто ищет свой путь. Но скоро обязательно придет сюда. Он вернется за нами, где бы мы ни были. Я знаю. Ему тоже даны испытания. И когда он придет, вы подружитесь. И еще: здесь обитает очень плохой человек, иногда вы встречаетесь с ним. Вы очень не любите его. И скоро вы вступите в бой. Тогда, когда сюда придет отец. И я не знаю, кто победит.
– Какой еще человек?.. – пробормотал Федор, прекрасно понимая, «какой».
– Его цифра «два». И на его черной машине тоже три таких цифры…
«Да! – полыхнуло в голове Федора. – Номер этого негодяя Арлиева. Неужели… Или – паренька подучили? Не может быть…»
– У него много больших комнат, где люди играют в карты и в цифры, - продолжил малец со снисходительной улыбкой, и глаза его погрустнели. – Там много жадных потных дураков… Я их вижу. Там делаются очень плохие вещи. Я дам тебе нужные цифры. И все развеется…
– Что у меня в левом кармане? – спросил Федор неожиданно сорванным голосом.
– Три леденца, - сказал мальчик устало. – У тебя нет зубов, но ты никак не привыкнешь к протезам. Иногда от них тебя тошнит. Но снимать их на людях - нельзя. Леденцы помогают. Иногда ты вспоминаешь детство, и тебе становится печально: тогда эти конфеты приносили радость…
«Господи, что это? – подумал Федор. – От кого у него дар?»
– Мы будем вместе, - заявил мальчик спокойно. – Тебе будет хорошо. Я хочу увидеть твою церковь. Мы понимаем друг друга. Мы не станем ничего рассказывать никому. Но все окончится, если мой отец откажется от испытаний. Или не справится с ними.
– Я помогу ему… - непослушным языком произнес Федор.
– А я помогу тебе, - сказал мальчик. – Извини, я хочу почитать…
– Ты с мамой будешь жить у меня…
– Я знаю… - Подросток, равнодушно отвернувшись, потянулся к книге.
Как в бреду, Федор простился с хозяйкой. Хмуро обронил Анне:
– Завтра придешь к моей жене. К Вере. Будешь работать с ней. Твой сын знает… - И, подставляя кисть руки для целования, вспомнил ненароком о спущенном колесе…
– Прокололись мы, Ваше Преподобие, - донесся до него от входной двери бодрый голос шофера. – То-то я чуял, машину влево ведет… Но и – ладно! – запаску приладил, доедем!
АРСЕНИЙ
Несколько лет назад между Арсением и Отцом Федором произошел следующий разговор:
– Я хочу поделиться своими тревогами о тебе, – сказал Федор ему - старому человеку в скромном твидовом пиджачке, сидевшему напротив. - Одно время ты посещал церковь, но сейчас, чувствую, отошел от религии. Раньше ты жертвовал на храм, говорил со мной… Странно. С возрастом, напротив, начинаешь понимать, как важна вера.
– Я грешил. Я был суетным и жадным человеком, - согласился Арсений. - Я вел недостойную жизнь… Да и веду ее. Поскольку нахожусь в известных тебе жерновах.
– Приди убежденно и бесповоротно в лоно Церкви. Господь простит тебя, как прощаю я. Господь любит тебя, как я люблю. Церковь – твоя мать, она тоже простит тебя. Кроме того, ты уже в пожилом возрасте и я хочу, чтобы ты прожил счастливый остаток лет и оставил после себя ребятишек. Господь заповедовал нам плодиться и размножаться.
– Я буду каждый день ставить свечку. Я пожертвую вашему храму половину всего, что имею.
– Не надо половину, Арсений. Думаю, хватит четверти.
– Все дело в том, что это не спасет меня… Мне не свернуть со стези.
– Твоя стезя – твое испытание, - сказал Федор. – Теперь важно одно: как она закончится. Возможно, благим поступком, что перечеркнет все твои грехи.
Так Арсений снова зачастил в храм. Он ставил свечи, бывал на службах, щедро жертвовал деньги. Он не изменился, не стал другим человеком, но зато обрел свой берег, хотя прошлое, как и его темная воровская паства по-прежнему цепко держали его. Он знал, что всегда найдет приют у Кирьяна и Федора, любивших его, разглядевших в нем то потаенное, светлое, что таилось в затянутой коростой душе. Он знал, что тоже приложил руку к тому, чтобы процветал созданный его друзьями детства город, окружающие его поля, леса, построенные заводы и фабрики. Он не допускал сюда бандитов, понимая, что они – как рак, готовый сожрать здоровый организм и слепо погибнуть вместе с ним.
А когда врачи обнаружили и у него эту зловещую хворь, лишь усмехнулся снисходительно: вот и все, поделом…
Лечение между тем продвигалось успешно, хотя в заграничные дорогущие клиники ездил он равнодушно, словно выполнял нудную работу, чей результат был так или иначе никчемен. Хотя… как знать! Ведь Господь отпускал ему дни последующей жизни с помощью врачей, а значит, он мог радоваться радостям бытия и что-то совершать в нем столь же радостное для души своей. Пусть уже снисходительно, грустно, прощаясь… Что ж, ушел кураж, годы! – пережито юное, самозабвенное…
Также отстраненно и механически он относился к своим обязанностям авторитетного вора в Крае, разбирая конфликты среди криминала, руководя блатными, примыкающей к ним заблудшей недоросолью, контролируя кассу, хранящуюся, будьте любезны, как надежно: у Его Преподобия!
– о чем не знал никто, даже ближние.
Удивительно: он тоже принял участие в созидании этого процветающего анклава, форпоста страны, находясь среди тех, кто готов был разграбить, продать и уничтожить это многотрудное сооружение, даже не задумываясь о его животворящей, возвышенной сути. Собственно, и суть России как таковой заключалась для Арсения в том, что создали его друзья, ставшие ему братьями, хотя держался он от них на отшибе, сознавая ущербность свою и - одиночество оплаканного ими изгоя. Но – и родного им.