Фотограф смерти

– Она в прошлом году была… до тебя. Показать?

– Нет.

– Иди сюда, – он не глядя вытащил из-под стола табурет. – Садись.

И совсем не похожа. Таська – Анастасия или Таисия? – невзрачна, как моль после стирки. Она теряется в складках ярко-желтого платья, и даже причудливая прическа – парик? – не спасает.

– Ей нечего было ловить, я так и сказал, – Валик вываливал слова по слогам. – Но она надеялась. Девочка из ниоткуда. И пропала в никуда…

– Может, не пропала.

– Может, – он перелистнул снимок. – Она у меня жила. Просто жила, ничего такого.

Складки кожи на шее Валика краснеют.

– Я ей работу подыскал. Нормальную. А она вдруг в отказку. Ей Мымра, видите ли, пообещала светлое будущее. В Австралии. Ближе не нашлось, да?

Слова сыплются, но Елена не слышит. То есть как бы слышит, но не желает понимать, за ними ведь пустота и зависть. Валик вообще Динку любит, ради нее старается, страшилки сочиняет.

– А может, она и вправду в Австралии? – Глаза у Валика невыразительные, как объективы его камер.

Поэтому и фотографии пустыми выходят. Валик не умеет видеть по-своему.

– Писать не пишет, потому как задолбал я ее?

– Наверное.

Валик хмыкнул.

– Вот что мне в тебе нравится, Ленка, так полный пофигизм. Хотя ты права. Какая разница, где Таська? Кто она мне? Никто. И ты никто. Так что, если хочешь домой валить, вали. Держать не стану. Но если вдруг в Австралию соберешься, пришли открыточку. Ну чисто на добрую память. Лады?

В его просьбе были и насмешка, и заискивание. Елена кивнула: в мыслях ее не осталось места открыткам, там жила необходимость возвращения, и не столько на съемную квартиру, пропахшую Динкиными духами и захламленную Динкиными вещами, сколько в тихую пристань Дмитрия.

Этот адрес она и назвала таксисту, типу на редкость разговорчивому и оттого неприятному. По дороге он рассказывал про жену, детей, гастрит, солнечные бури и глобальное потепление. Елена слушала, желая как можно скорее очутиться в квартире.

Дверь оказалась заперта.

Елена звонила. Стучала. Скреблась.

Устала. Села на коврик и, обняв колени, приготовилась ждать.

А если Дмитрия нет дома? Но проверить просто. Елена набрала знакомый номер.

– Привет, – сказала она, когда установилось соединение. – Я приехала, а тебя нет.

– Меня нет, – отозвалось эхо его голоса.

– И что мне делать?

– Уходить.

Разочарование было столь острым, что Елена не сдержала слез.

Гроза пронеслась над городом сарацинской конницей. Небо сыпало водяными стрелами, громыхало и визжало, ветер выкручивал ветки и срывал листву-одежду с нищих городских деревьев. Золотом плескали молнии. Оглушал гром.

Старый «Ленд-Ровер», пригнанный Артемом, пробивался сквозь бурю, вздрагивая вместе с землей и небом. «Дворники» метались по стеклу, стирая потоки воды, а свет фар тонул в безумной ночи.

Дашка сидела очень-очень тихо, вцепившись обеими руками в ремень безопасности, и думала про то, что ее затея в общем-то дурацкая. Но не отступать же?

– Гроза нам на руку, – перекрикивая и шум дождя, и рев мотора, сказал Темка. – В такую погоду охрана шариться не станет.

Дашка на всякий случай кивнула.

Машина в очередной раз подпрыгнула, взревела яростно и заткнулась.

– Приехали, – Артем вытащил ключи из замка зажигания. – Дальше пешочком. Держись рядом.

Снаружи гроза набирала обороты. Толчок ветра прижал Дашку к борту пикапа. Непромокаемая куртка промокла в мгновение ока. Джинсы прилипли к ногам, а ботинки набрали воды.

Черная тень, возникшая перед Дашкой, махнула рукой в черноту.

Туда? Дашка и шагу не сделает!

Сделала. И десять, и двадцать, и потом вовсе потеряла счет шагам, борясь с ветром, дождем и собственной неуклюжестью. И шла, пока не увидела в трех шагах от себя невообразимо высокую гладкую стену.

Артем знаком указал на место у подножия этой стены. Скинув рюкзак, он вытащил веревку с крюком и попытался забросить. Получилось попытки с десятой. Дашка оцепенело смотрела, как Артем карабкается наверх, а потом уже и сама карабкалась, ссаживая ледяные ладони о скользкий, натянутый как струна трос.

И снова сумела. Удержалась. Подтянулась. И Темкины руки, вцепившись в воротник куртки, потащили наверх, на стену, которая оказалась узкой, точно голубиная жердочка. И Дашка сидела на этой жердочке, обняв ее и ногами, и руками, глядя вниз с тоской и страхом.

– Надевай! – проорал Артем, подсовывая влажный черный комок. – Надевай… руки…

Шерстяные перчатки натягивались с трудом и были неудобны, но худо-бедно спасли руки при скольжении вниз. Дашка приземлилась неудачно, на пятки, взвизгнула от боли и покатилась по траве.

Одежду, наверное, проще будет выбросить, чем отстирать.

– Куда? – Артем поднял за шиворот, как котенка. – Идти куда?

– Туда. Наверное.

Крались мимо коттеджей, одинаковых и почти не различимых в темноте. Вспышки молний, все более редкие, уже не ослепляли, но освещали территорию. Скалой над ней поднималась громадина главного здания.

Если Дашка что-то понимала, то Адам находится там. Но оставался вопрос: где именно?

Он слышал грозу. Шум ее пробивался сквозь медикаментозный кокон отчуждения, мешая сну. И Адам очнулся.

Гроза билась о стены, норовя разметать кирпичную кладку и вывернуть содержимое ячеек-палат. Гроза жаждала свободы, и Адаму импонировало ее желание.

Он встал с кровати, обошел комнату по периметру и остановился напротив двери.

Ветер ярился с другой стороны. Но в сложившихся обстоятельствах гроза может являться галлюцинацией. Свидетельств, опровергающих, равно как и подтверждающих данное умозаключение, не имелось, и Адам стал ждать.

Ожидание закончилось, когда дверь открылась, пропустив пятно света. Оно упало на лицо, заставив зажмуриться и заслониться ладонью.

– Адам? – поинтересовались из-за двери шепотом. – Если ты тут, выходи.

– Дарья?

– Выходи, – дверь распахнулась. Дарья стояла на пороге, но за ее спиной виднелся еще кто-то, Адаму не знакомый. Он и держал галогеновый фонарик и рюкзак, с которого текла вода.

– Артем, – представился незнакомец и кинул рюкзак Адаму. – Там куртка. Накинь, на улице мокровато.

В коридорах здания было пусто. Редкие окна, затянутые дождем, не пропускали свет, но Дарья и ее новый знакомый неплохо ориентировались.