Фотография как...

Вот и хороший фотограф часто рифмует совершенно несопоставимые, несоединимые вещи и понятия. Возможно, облако на фотографии будет похоже на дерево (оно и в реальности было похоже, но всего на один момент), а на переднем плане — яблоня в цвету. Но связь облако + яблоня появляется именно в изображении. Эта связь содержательна, она вызвана подобием иконических знаков, что приводит в конечном итоге к ассоциативной связи облако на небе, как дерево + дерево на земле, как облако. Может быть, эта идея и привлекла фотографа.

Облако-дерево и дерево-облако, в этом есть немного от поэзии. Жаль только, что в переводе с изобразительного языка это не звучит так убедительно, ибо во взаимодействии слов «облако» и «дерево» нет силы поэтического созвучия.

«Основой всего является поэзия. Многие фотографы носятся с какими-то странным и нелепыми изображениями, думая, что это и есть поэзия. Ничуть не бывало. Поэзия включает в себя обычно два элемента, вступающие в противоречие, и между ними вспыхивает искра. Но она появляется лишь изредка и ее трудно подстеречь. Это то же самое, как если бы человек подстерегал вдохновение, оно приходит само, когда человек живет полной, обогащающей его жизнью» (А. Картье-Брессон, 53).

Интересно , что и поэт и фотограф говорят именно о двух элементах, а не о трех или четырех. Надо полагать, что двух достаточно. Дело в том, что фотограф чаще всего сопрягает в кадре именно два элемента, редко три. Четыре согласующихся элемента в кадре — так может повезти только раз в жизни. Б. Пастернак сравнивал стихотворение с покрывалом, натянутым на острия нескольких слов. Что важно — нескольких, но не всех, значит, и нескольких достаточно.

Фотография при всей своей природной немоте и одновременно способности будить фантазию больше всего соответствует короткому стихотворению из трех-четырех строф.

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний ветер.

Басе, Япония, XVII век

Лаконизм и глубина хокку могут передать содержание хорошей фотографии. Фотография называет предметы, изображая их. Но в этих изображениях-знаках иногда столько выразительности, образности, что способность фотографии к иносказанию, метафоре оказывается ничуть не меньшей, чем у поэзии. А кроме того, эти знаки и связи подобия и контраста между ними способны вызвать ту самую искру, о которой говорит Брессон.

А вот мнение художника В. Фаворского: «Кроме того, по аналогии с поэзией нужно указать на нечто вроде рифмы, когда через подобие одна форма похожа на другую, и они перекликаются» (33 - 86).

Можно говорить об изобразительных рифмах — это зрительная перекличка (созвучие) деталей изображения, предметов и людей. Конструктивно рифмы основаны на подобии или контрасте геометрических форм и фигур тех знаков, которые изображают реальные объекты. Но, кроме того, эти иконические знаки имеют собственную выразительность именно как отвлеченные формы.

Подушка и старушка, банальнейшее сочетание слов.

Но поэт написал бы стихотворение о том, как человек на подушке любит, в подушку шепчет стихи и проливает ночные слезы и на подушке умирает. Наверное, в мировой поэзии есть такое стихотворение.

И нашелся фотограф, который запечатлел все это в одной по-настоящему поэтической фотографии (илл. 211; см. также с. 314).

211. Павел Смертин

Во-первых, подушка на ней одушевлена, это такое же живое существо, вечный спутник человеческой жизни. Во-вторых, старушка и подушка имеют общие очертания, связаны большим количеством пронизывающих их округлых линий-складок. Это объединяет их в одно нерасторжимое целое, хотя первоначальный контраст-конфликт между живым и неживым, черным и белым остается в силе.

Сцепление мыслей и знаков. И еще это очень близко тому, что Л. Толстой называл «сцеплением мыслей». «Во всем, почти во всем, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собой, для выражения себя, но и каждая мысль, выраженная словами, особо теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна из того сцепления, в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслью (я думаю), а чем-то другим, и выразить основу этого сцепления непосредственно словами никак нельзя; а можно только посредственно — словами описывая образы, действия, положения» (40 - 268, 269).

В нашем случае «сцепление мыслей» осуществляется на уровне изображения сцеплением иконических знаков, а сами мысли возникают как результат такого изобразительного сцепления-связи.

Видим мы в конечном счете не глазом, а мозгом, поэтому почти всегда видим не то, что видим, а то, что думаем. Это в жизни. А при восприятии изображения, той же фотографии с ее установкой на длительное и подробное рассматривание, мы, наоборот, думаем то, что видим.

Таким образом, именно формотворческая фотография, направленная не столько на регистрацию изображаемого объекта, сколько на целенаправленную организацию его изображения, сходна по структуре с поэзией. Это рифмы-связи, это содержание, возникающее между словами-изображениями, это созвучия знаков-форм и многое другое. В частности, фотография способна быть столь же лаконичной, как лирическая поэзия, в ней больше умалчивается, нежели рассказывается. И главное — это возможность создания самых разнообразных, в том числе и поэтических, ассоциаций, которые изобразительная фотография (по аналогии с изобразительным искусством) создает, вырезая из реальности определенные сочетания предметов и устанавливая связи между ними.

На этой предельно лаконичной и красивой фотографии всего несколько выхваченных светом округлых линий: овал плеч, полукруг руки отца и руки ребенка, ослепительно белое лицо ребенка над окружное-тью таза с водой. Но эти несколько линий составляют такое ритмическое и мелодическое богатство композиции, которое трудно было себе вообразить на простой «домашней» фотографии. Запрокинутое к небу лицо малыша напоминает икону (илл. 212, см. также с. 126).

Фотография, реальность, поэзия. Фотография имеет дело только с реальностью. Иногда даже рассматривают фотографическое изображение как точную копию реальности, как ее слепок, как саму реальность, перетекающую на фотобумагу. И главным свойством фотографии считают ее документальность, точность в передаче деталей.

На самом деле отношения фотографии и реальности намного сложнее.

Да, степень правдоподобия фотографического изображения значительно выше, чем в живописи. А тем более — в графике. И все же она не абсолютна, отличия между изображением и изображаемым существуют и в фотографии, просто они не так заметны. Достаточно указать хотя бы на плоскостность изображения, передачу цветов в черно-белой фотографии. Знаки предметов и людей (а на фотобумаге мы распознаем знаки, а не сами объекты) могут быть искажены до неузнаваемости. Тональные, масштабные, геометрические отношения строятся заново.

Отличия эти достаточны, чтобы рассматривать фотографию как самостоятельную реальность, создаваемую во многих случаях не столько физикохимическими процессами, сколько творческими устремлениями фотографа.

Более того, отличия между тем, что изображено и как это изображено, освобождают пространство не только для фотографического творчества, но и для фотографического искусства.

Отношения между поэзией и реальностью гораздо более сложные. Но возможна ли поэзия вне реальности? Поэт черпает свои наблюдения и переживания именно из реальности. Они-то и составляют материал поэзии. Но поэзия состоит из слов. Поль Валери сравнивал стихотворение с растянутым колебанием между звуком и смыслом, поэзия состоит из отношения слов или отношения их резонансов. Метод поэзии — раскрытие слова, снятие шелухи штампов, раскрепощение смысла, это высвобождение поэтического потенциала языка. Поэт живет во вполне определенной реальности, в том числе и языковой, и зависит от нее.