Фраер

Надо перетащить к себе Гену, вязальщика сеток. Освободить от других обязанностей, создать условия. Выделить чай. Пусть вяжет! Половину оставлять ему на отоварку. Остальное толкать на сторону.

Прибежал Женька.

– Там какой то бушлат пришёл. Тебя спрашивает.

Это вчерашний парень, которого вчера тестировал Ара. Владик! Ему восемнадцать лет. По детски оттопыренные уши и большие несчастные глаза.

Сел за угон машины. Хотел покатать девушку.

Я сказал.

– Мне нужен уборщик. С отрядником вопрос решу. С утреннего просчёта до отбоя будешь находиться здесь. Никто не тронет. Но если засунешь жало в чью- нибудь тумбочку без спроса, задушу как Дездемону. Согласен?

Через час полы в отряде сияли чистотой. Барак был пуст. Расконвойка была на работе за зоной.

Владик босыми ногами стоял на полу и протирал газетой оконные стекла.

Я сказал:

– Молодец! Прилежный. Перекури пока. Возьми у Женьки чаю на чифир.

Тонкая кожа на щеках запунцовела. Владик подобострастно вышел из комнаты на цыпочках.

* * *

Среди лагерной босоты верхом шика, считалось иметь золотую коронку на переднем зубе, так называемую «фиксу».

Золота в зоне нет. Но зэк изобретателен. В камере штрафного изолятора умудряется прикурить от лампочки. Или добыть огонь трением. Вскипятить воду в полиэтиленовом пакете.

Изобретателен он не потому, что любит изобретать, а потому, что жизнь у него скотская. Его постоянно всего лишают- свободы, жратвы, баб. Вот и приходится доставать всё из ничего.

При изготовлении коронок в лагере широко использовали рандоль. Это бериллиевая бронза, которая есть в медицинских ванночках, применяемых для кипячения шприцов.

Его называют также цыганским золотом, потому что цыгане используют этот материал для надувательства людей.

Процесс изготовления коронок в зоне прост. Никелированное покрытие с ванночки снимают на наждаке, потом с помощью молотка, отвёртки или сверла нужного диаметра делают коронки.

Вечером в барак пришёл Витя Жевело. В прошлом водитель- дальнобойщик, переквалифицировавшийся в дантиста. Жилистый, как старая верёвка, маленький и худой как хорёк. Все зубы у него все вставные, рандолевые. Поговорка- сапожник без сапог не про него. Жевело осудили за тяжкие телесные. Вернулся из поездки, а жена с любовником. Банальный треугольник, неоднократно описанный в литературе.

Этаж был первый. Но добежать до окна прелюбодеи не успели. Жевело рубил их кухонным топориком для рубки мяса. Потом, когда тела перестали шевелиться, обманутый муж подошёл к накрытому столу, выпил остатки водки и вызвал милицию. Скорая приехала через пятнадцать минут. Жена и любовник выжили. Вите дали двенадцать лет.

Пока стоматолог- любитель доставал из своей сумки плоскогубцы и набор отвёрток Женька нервно посмеивался. Но когда он достал напильник с пластмассовой ручкой, Женькин лоб покрылся испариной.

Витя начал обтачивать зуб. Всё время, пока он точил, Женя сидел вжавшись в табуретку и обильно потел.

Потом Витя сделал слепок куском пластилина и ушёл.

На следующий день посадил коронку на фосфат-цемент и получив оплату удалился в свой барак.

Счастливый Женька улыбался во весь рот. Фикса блестела, как начищенный самовар.

Вечером к нам зашёл Юра Чиж. Посмотрел на довольное Женькино лицо. Сказал:

– Если ты не будешь чистить зубы два раза в день, твой самовар начнёт окисляться. Ты начнёшь худеть. Потом станет болеть желудок. У тебя будет язва. А может быть даже и рак.

Но это ещё не всё. А когда ты освободишься и снимешь это своё рыжьё, то под ним будет почерневший зуб с кариесом. И и ты его уже никогда и ничем не отбелишь.

Женькин праздник был испорчен. Он наверняка считал себя идиотом.

* * *

Зэк, чтобы выжить должен обладать чутьём как у зверя. Я видел, что отрядник старается зайти к нам ближе к обеду. Бережливый Женька ворчал:

– У нас самих из жиров осталась одна соль! Ему что, жена денег на обед не даёт?

Капитан Плетнёв мечтал о подполковничьей должности начальника отдела воспитательной работы. Переживал. Терзался. Плохо спал. Намекал мне на скорые перемены в своей судьбе.

С учётом перспективы и будущей карьеры, для отрядника всегда был припасён стакан чая и бутерброд с колбасой. В крайнем случае тарелка с жареной картошкой. Благо, что картошку с луком расконвойники нам завозили с хоздвора мешками.

Копчёную колбасу заносили со свиданок и берегли для отрядника. Не отказывался он и от шоколадки или конфеты. Прятал в карман шинели. Говорил:

– Это для лапочки- дочки.

Я его не осуждал. Ребёнок, это святое.

Эта поганая дипломатия была мне не по душе. Но любой мент, в том числе и отрядник может шмонать тебя по десять раз на дню. Наш не сворачивал нам кровь мелкими придирками, не выворачивал тумбочки.

При плановом шмоне я встречал ментов у входа. Пока забивал им баки разговорами, Женька варил чай и резал колбасу на бутерброды. Посидев с полчаса, менты уходили с чувством выполненного долга. Обыск произвели. Замечаний нет. С пользой для организмов провели время. В тепле. За приятной беседой.

Мужикам в отряде нравилось отсутствие потрясений и вид прочно стоящих, не перевёрнутых тумбочек. Вспоминали, что при Коле Однокрылом всё было иначе. Гораздо хуже.

* * *

Через несколько дней зашёл Алик. Пряча глаза попросил у Женьки в долг пачку сигарет с фильтром. Женька заинтересовался. Зачем? Тебоев не курил. Алик краснея и смущаясь пояснил, что устал бороться со сперматоксикозом, решил сходить к проституткам.

Само собой, что за неимением женщин их функции выполняли бывшие мужики.

Женька сигареты дал, но предупредил Алика, что «дескать продажная любовь не приносит настоящей радости».

Продолжение этой истории я услышал на следующий день.

Алик переговорил с главпетухом отряда. Тот привёл двух путан местного разлива. Небритых. Лет тридцати. Один с усами, похожий не на шлюху, а на дворника. Другой хоть и выбритый, но от него несло вонючим мужским потом.

Алик разнервничался. Обматерил сутенёршу и несостоявшихся путан на чеченском «Хьай шийла дакъ деста хьа»! И ушёл.

– Вот дурак, Алик!- Сказал Женька.- Сходил бы к Сидору. Тот хоть в туза не балуется, но зато, как сосёт! – сказал он, важно выставив палец...

* * *

Тридцать первое декабря.

Ещё одна новогодняя ночь в зоне. Назвать её праздничной не поворачивается язык.

За окном поверх забора тянулись заиндевевшие мотки колючей проволоки. За ними – холодная замёрзшая страна. В небе постоянно что-то свистело, взрывалось и рассыпалось брызгами новогоднего фейерверка.

Где-то в вышине мелькнули огни ночного самолета, несущегося во мраке свободных граждан самой свободной страны.