Фраер

Именинник пpинёс в чайнике pазбавленный спиpт; поставил на стол покрытые

эмалью кружки и стеклянные чайные стаканы.

Сегодня можно было не бояться ментов. Васенёв был человеком авторитетным.

Атас не выставляли. Разрешение на разумное потребление спиртного было получено на самом высоком уровне.

Я опpокинул в себя стакан. Спирт огнём обжёг горло.

Hа поpоге выpосла новая фигуpа. Гость принёс большой торт.

– Извини Слава, за опоздание.
– Сказал он.- Ждал пока, торт с воли затянут.

Растроганный Слава пpижимает pуку к сеpдцу — благодарю пацаны!

За столом льётся неспешный мужской разговор. Так разговаривали деревенские мужики, вернувшиеся с поля во время страды.

Кто-то сказал, вышел указ об амнистии хозяйственников. Дескать через пару недель начнут отпускать тех, у кого- 93 прим. «Хищение в особо крупных размерах».

В России постоянно чего то ждут. Электорат- выборы. Трудящиеся зарплату. Население – роста цен, дефолта, денежной реформы. Зэки ждут амнистию.

Васенёв размечтался, - «Скоро дома буду». У него действительно было хищение в особо крупном, только через разбой. Слава с подельниками ограбил инкассаторскую машину, получил пятнашку. Осталось два. Немного. Но всё равно хотелось раньше.

Слава опьянел внезапно. Я даже не заметил, как это произошло. Он вдруг стал мрачным и замолчал.

Водка уже не веселила, а только мутила разум, заставляя всех оглядываться по сторонам в поисках того, в кого можно было бы вцепиться зубами. Злоба тыкалась в лица, словно слепая собака.

Внутренний голос приказал мне.- Спать! Я встал и молча вышел.

К этому времени уже стемнело. Плац освещали желтые лампочки, висевшие на столбах.

Женька сидел в коридоре на подоконнике. Смотрел в окно.

– У-уууу!- Сказал он восторженно.- Вот это, Устин Акимыч, ты нализался!

– Ну, - неуверенно говорю я, - это уж ты слишком...

В каптёрке гоpела ночная лампочка. Полутемень пряталась в углах.

Я упал на кровать, закpыл глаза и увидел меркнущий свет.

Утром Женька заметил: «Ты так матерился во сне! Прямо через слово, да зло так...»

И я подумал, значит тюрьма достала и меня. Злоба была внутри. Безотчетная, недоступная к ощущению. Но была.

Надо с ней расставаться, иначе беда!

* * *

Я до сих пор помню тот день, когда в впервые осознанно подумал о Боге. Нет конечно, такие мысли посещали меня и раньше, но они были какие то торопливые, обрывочные. Подумал и забыл. Как рыбка, которая может удержать свою мысль не более десяти секунд. А потом забывает. Напрочь.

То же самое было и у меня. Когда судьба припирала меня к стене. Я как все люди начинал молиться:

«Господи помоги! Помоги Господи, брошу куролесить. Буду в церковь ходить! Старушек через дорогу переводить! Пить... курить...гулять брошу!»

Как только ситуация выправлялась, я конечно же о своём обещании

благополучно забывал.

Рассуждать долго о таких второстепенных вещах в зоне было нельзя. Отвлекаться было небезопасно, потому что ты все время должен был быть начеку. Опасаться нужно было всех- ментов, зэков, обстоятельств- нужно было постоянно всё держать перед своим глазами. видеть зону все время. Старые зэки говорили, что даже во сне слышат всё, что происходит рядом с ними. Наверное поэтому человек в лагере живёт только сегодняшним, думает только о насущном. Оттого все мысли его коротки и приземлёны, что увлекшись мечтаниями вполне можно наступить в жир.

Тот день был холодный, ветреный и грязный. Вся зона стояла на плацу, потому что на утреннем просчёте не досчитались какого то склонного к побегу. Вода хлюпала под ногами. Сырой порывистый ветер продувал насквозь. Ни о чем больше не хотелось думать, кроме как о глотке горячего чифира, да сигарете в тёплом уютном кильдыме.

Но о Боге я не сразу начал думать. Почему-то вспомнились прочитанные книги — когда люди вдруг ударялись в истовую веру. И вера вдруг давала им такие силы, что они не только о сроке не думали, на смерть шли с лёгкой душой.

Когда то я читал «Чёрную свечу» Высоцкого и был поражён тем, с каким куражом воровской этап шёл на сучью зону, зная, что всех их вырежут. Меня поражало также, с каким спокойствием шли на смерть священники.

Я завидовал их выдержке, твердости и спокойствию, считая, что только вера, давала им силы.

Что такое ад и рай? Ад– это то, чего мы боимся. Рай – объект нашей любви. Оба для нас являются поляризаторами. Что в нас от рая? Что от ада? Ищи ответ в Писании- Сказал Асредин.
– Читай Библию. Только она имеет самый большой эмоциональный контакт с человечеством.

* * *

Я прошёл комиссию. Впереди должен был состояться суд, который должен был освободить меня от дальнейшего отбывания наказания. Через месяц я рассчитывал уже быть дома.

Но уродливая реальность имеет гнусное обыкновение вносить поправки в самые красивые планы.

Сразу же после комиссии всё пошло наперекосяк, будто кто-то сглазил.

Во сне я стремительно падал вниз. Задыхаясь и крича от страха, проснулся.

Потряс головой. Сердце стучало так, словно мне вновь предстояло прыгать с четвёртого этажа. По лицу стекал пот.

Передо мной примостившись на краешке кровати сидел Женька.

– Совсем ты погнал? Стонешь, ругаешься.

– Спокойно… Спокойно. Сны— это пустота.- Говорил я себе.- Порожняк! Фуфел!

Прошло несколько дней.

У себя в тумбочке я нашёл письмо, в котором Владик писал, что Гена шантажирует его, угрожая запустить шнягу о том, что его используют, как тихушника. Он едет на больничку, где собирается обратиться к смотрящему и развести этот рамс. Так что мы с ним наверное не увидимся до конца срока. Мне говорить он ничего не стал, так как я наверняка буду его отговаривать.

Владик просил меня заехать к своей матери. Он писал ей обо мне и просил помочь мне, когда я освобожусь.

Кровь ударила мне в голову. «Ах Гена! Ну и сука. Называется пригрел змея!»

Влад был ребёнок, домашний и наивный. По глупости сел, так же и умер.

А я? Я- то хитрый! Злобно циничный! Храбрый как крыса, которую зажали в угол. Привыкший отвечать ударом на удар и опасность.

Но тут же в одно из полушарий пробралась мысль-предатель.

А может быть, ну её на хер, эту вендетту?!