Франц, дружочек…

Следи за Жаном Декарненом, чтоб он присылал необходимое, он очень небрежен. Не принес мне белья. Ты и представить себе не можешь, как мне тяжело чувствовать себя покинутым. Я не могу больше считать его своим другом. Таким людям надо платить зарплату и обращаться с ними соответственно.

Кокто не пишет. Жан Маре тоже. Пикассо тоже нет. Ну что ж. Я расстроен, что у меня здесь нет моего романа. Постарайся хотя бы отправить мне письмо и сказать, как обстоят дела. Я вынужден писать стихи на обложках книг, на ордерах своих и чужих. Я вне себя: по милости Жана и по твоей я остался без бумаги.

Сегодня взяли кровь на анализ. В четверг сделают рентген почки.

Адвокат говорит, что, может, меня и не вышлют. Но заверения адвокатов, как известно, мало чего стоят. Точно так же врачи утешают умирающих.

Если Деноэль не хочет платить Гарсону, придется тебе отложить на это денег. Я скажу, сколько ему нужно заплатить вперед, в следующем письме — если у меня будет бумага…

Ответь, если сможешь, с обратной почтой. Мне будет приятно.

До свидания, малыш,

не сомневайся в моей искренней дружбе.

Жан.

Жене Жан, 5/32-бис.

Только что получил перевод. Спасибо. Теперь скорей письмо.

Что ты опубликовал за это время?

Вышла ли «Кармен»? Как там Жанно?

Есть ли новости от Жана?

Я все обдумал: сходи сам к Гарсону и спроси, сколько ему надо дать. Так будет лучше.

11

16 июня 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте, idem.

Франц, дружочек,

Пишу наспех, потому что только сейчас получил передачу и хочу отправить письмо до вечерней похлебки. По-моему, на этот раз все идеально. Если хочешь, можешь класть немного меньше табака, даже заменить одну пачку сигарет жратвой. Очень рад бумаге.

Получил письмо от Кокто. И еще от Маре. Очень мило. Видел Гарсона. О цене с ним пока не договаривался. Сходи, пожалуйста, к нему как можно скорее (лучше с Дюбуа), половину суммы, которую он затребует, отдай сразу. Постарайся выяснить, что он думает относительно высылки. Следователь был очень любезен. На днях меня должен осматривать доктор Клод [30] на предмет душевного здоровья. Не знаю, что это даст. Знаком ли с ним Дюбуа? Боюсь, что ему (Дюбуа) на меня наплевать. Ты договорился со своим другом из Монпелье? Странно, что Жан Декарнен мне не пишет. Почему? Что я ему сделал?

30

Врач-психиатр, с которым сталкивались все (от Верлена до Жене), кто имел преступные наклонности или психические расстройства и обладал при этом литературным даром. Его фотография помещена в «Наде» Андре Бретона, где ее сопровождает следующий текст: «Люди, которым вы не дали бы чистить ваши сапоги, имеют наглость задавать вам вопросы, например профессор Клод из лечебницы святой Анны, известный своим невежеством и упрямством („У вас есть недоброжелатели? — Нет, сударь. — Неправда, на прошлой неделе он говорил мне, что недруги чинят ему неприятности“. Или еще: „Вы слышите голоса! И что же, они похожи на мой? — Нет, сударь. — Так, понятно: слуховые галлюцинации“)». «Надя», 1928. — Эти пациенты не были писателями.

(Надзиратель завершил обход, а мое письмо еще не было готово. Теперь уже могу не торопиться.)

Воспользуюсь случаем, чтобы поблагодарить тебя за заботу. Всякого рода. В частности за то, что ты уделяешь внимание передачам — они, как ты заметил, занимают много места в моих письмах, но знал бы ты, как нас тут кормят! Не могу рассказать, потому что это запрещено. Что само по себе говорит о многом… А поскольку я весь в работе, мне нужны хоть какие-то силы.

Закончил четыре стихотворения. Ты сможешь оценить их сам через несколько дней, когда у меня появится возможность их переписать. Вот несколько строф из «Вора»:

Когда ты спишь, друг мой, табун коней в ночи, Топча младую грудь, лихим галопом мчится, Взрывает мрак ночной — с лица бегут лучи, Они взойти торопят солнца колесницу, И все вокруг молчит. Твой сон ерошится скрещением ветвей, Боюсь увязнуть в них, как муха в паутине, Но вижу линию бедра средь простыней, И кожу белую, и лик невинный синим Наколотый на ней. (вычеркнуто цензурой)…, мой нежный вор, мой друг, Когда ты моешься, вокруг щебечут птицы В колючих зарослях твоих проворных рук; Ты в небе звезды рвешь — слезами на ресницы Они спадают вдруг. Костюм свой снял ты величаво будто фрак, Рубашка, майка, черный пояс. Удивленно Глядит на роскошь ту вся камера зевак. Пред наготой твоей стою ошеломленный Как истинный м… [31]

31

Эти строфы (с незначительными изменениями) составляют третий эпизод «Похоронного марша», опубликованный в «Стихотворениях» 1948 года с сохранением многоточий на месте вычеркнутых цензурой слов.

Словом, забавляюсь. Знаешь, я потерял всякую надежду. Я почти уверен, что меня вышлют. Я уже смирился. Мне надо только закончить сборник стихов и «Чудо о розе». Поскольку моя миссия в этом мире заключается в том, чтобы произвести на свет несколько стихотворных строк, то после родов мне остается только умереть — если не внезапной смертью, то медленно засохнуть на ветке. Поверь, я все это принял. Главное, чтобы Кокто привез наброски романа. Итак, я могу не сомневаться, что ты пойдешь к Гарсону (желательно вместе с Дюбуа, потому что бывший префект — это такая фигура, которая украсит любой пейзаж).

Хорошо бы также перед началом слушания издать «Богоматерь цветов», тогда мой защитник мог бы держать в руках экземпляр. Мое имя на обложке книги выглядело бы внушительно.

От секретаря Гарсона я знаю кое-что о литературной жизни, знаю, что господин Кл. Руа пишет повсюду. Его становится все больше и больше. Слышал о провале «Мух» [32] . А как ты? Где ты опубликовал статью о «Ринальдо и Армиде»? С тех пор — ничего? В письме отсюда я могу не стесняясь высказать то, о чем робко говорил еще у тебя дома: если ты берешься за что-то важное, следует отбросить как шутливый тон, так и излишнюю резкость. И то, и другое хорошо только для упражнений. Чтобы набить руку. Но когда хочешь написать глубокую (не найду другого слова) вещь, не надо опасаться тяжеловесности, она тебе простится — водолаз на глубине 80 метров не может станцевать вальс. Я не хочу сказать, что начало твоей повести написано плохо. Напротив. Даже слишком хорошо. А то, что написано слишком гладко, никогда не выведет нас на новый путь. Поэзия — это ошибка на ошибке. Ты знаешь это лучше меня. А потому, дружочек, лучше тебе заниматься вещами сложными, и желательно не для печати: они будут дольше оставаться с тобой, и ты сможешь хорошенько над ними поработать. Разумеется, я все это говорю тебе из лучших дружеских чувств. Ты знаешь, как мне нравится все, что ты пишешь, и не без оснований, потому что я умею отличать подлинное от подделки. Но твои способности могут увести тебя по легкому пути внешнего блеска. Блеск уместен при огранке бриллианта или чеканке по серебру. Множество граней и причудливость форм придают им глубину. В других же случаях не следует бояться, что ты покажешься тусклым и тебя не заметят. В общем, объясняю как могу. Но ты меня поймешь.

32

«Мухи», первая пьеса Жан-Поля Сартра, поставлена 2 июня 1943 года Шарлем Дюлленом в «Театр де ля Сите» («Сара Бернар»), см. Ф. Сантен, Новые записки вольнодумца и повесы, 22 июня 1943.

(Скажи Жану Декарнену, пусть положит пачку конвертов. В передаче было только два конверта.)

Кокто говорит, что уезжает в Эвиан и вернется <фраза не закончена>. Гарсон надеется, что сможет сказать несколько слов на слушании.

По-прежнему ни слова от Пикассо, Дюбуа, Бебе [33] и др. Короче, ни от кого, кроме тебя, Жана, Жанно и моих друзей Трафф<ик>ов. Вильям и Этьеннетта милы на удивление. Жан и Жанно уехали из Ниццы в субботу. Ты что-нибудь о них знаешь?

33

Художник Кристиан Берар.

Камера очеловечивается. Но по-прежнему никого примечательного. Все удивляются, что я пишу. Один сосед (50 лет) спросил: «Это что, песни?»

Ах, как бы мне хотелось иметь «Чудо о розе». Писать было бы для меня облегчением.

Засим, старик, я с тобой прощаюсь.

Совсем забыл. Я передан следствию. Следователь — Лериш [34] . Чтобы увидеться со мной, сходи к нему и попроси пропуск. Скажи, что, кроме тебя, у меня никого нет, что несешь мне белье, что познакомился со мной через Кокто. И он даст. Он был очень любезен. Мы поговорили о том о сем еще полчаса после того, как закончили все формальности. Он считает меня немного чокнутым. Стоит ли мне огорчаться?

34

Леон Лериш.

Был ли ты у моей консьержки? Забрал ли акварели?

Скажи мне, сколько ты выручил за мою коллекцию. Я тебе напишу, как распорядиться деньгами. А пока бери себе, сколько надо. Но если ты уедешь за город, оставь денег Жану, чтоб он посылал мне передачи.

Видишься ли ты с ним? По-моему, он бестолочь.

Видишься ли с Монтерланом? А со своим обожаемым Агуцци?

Напиши мне о них. И о себе.

И позволь дружески тебя обнять.

Жан.

Следователь: Лериш