Французская новелла XX века. 1900–1939
Шрифт:
— А мне — сюда.
Перед тем как уйти, она из вежливости остановилась. Словно хотела подчеркнуть, что хорошо воспитана. А он не знал, как проститься. Еще вздумает, пожалуй, рассказывать, что он к ней приставал и она его оттолкнула. Они стояли возле кафе, и, чтобы лишить ее возможности похвастаться тем, будто она его прогнала, он предложил:
— Если не очень спешишь, можно зайти сюда.
Она рассмеялась, немного подумала и воскликнула:
— С удовольствием, это будет забавно!
Они вошли. Уселись за столик, друг против друга. И заказали хинную водку. Ее вскоре принесли.
И
— Ну как?
Никогда он не обращался так к другой женщине.
Услышав привычные слова, она невольно улыбнулась и слегка кивнула.
Да и с ней самой произошло нечто похожее. Прежде, всякий раз, когда он выходил из дому, она имела обыкновение придирчиво осматривать его с ног до головы, проверяя, все ли на нем в порядке. Бог знает как бы он выглядел, если б она постоянно не следила за тем, как он одет. И теперь, не отдавая себе в этом отчета, она быстро оглядела его и сказала:
— Вижу, ты так и не научился завязывать галстук. Ну-ка, наклонись немного, я поправлю…
Он рассмеялся. И то правда! Галстук на нем всегда повязан как попало. Он нагнул голову, и она старательно расправила узел. Когда он затем взглянул на себя в зеркало, она, смеясь, прибавила:
— Право, как странно! Оказывается, мне до сих пор неприятно видеть, что ты небрежно одет.
Они уже не испытывали неловкости.
Он рассказал ей обо всем, что произошло с ним за эти восемь лет, как рассказывал когда-то о том, что происходило за день.
Спустя год после развода он женился вторично. Теперь у него двое детей, две девочки. Старшей шесть лет, младшей — пять. Служит он все там же. Живет в Сен-Мандэ. Когда они сегодня встретились, он шел на вокзал, к поезду Венсеннской железной дороги. Сказав это, он, в сущности, рассказал ей о себе все. И умолк.
Любопытная, однако, вещь! Чем дольше он на нее смотрел, тем больше убеждался, что в свое время так толком ее и не разглядел. Когда они были женаты, он был убежден, что у нее голубые глаза. А когда вспоминал о ней после развода, то, неизвестно почему, ему начинало казаться, будто глаза у нее серые, даже светло-серые; чудесные глаза, право же, по ним сразу видно, что она умница. Он поделился с нею своими мыслями. Она засмеялась и пошутила:
— Вот видишь, ты никогда не понимал и не ценил меня.
Ей было интересно все, что его касалось. Чтобы получить еще более полное представление о его жизни, она спросила:
— Ну, а твоя жена, какая она?
— Что я могу тебе сказать, Алиса? — проговорил он, немного помолчав. — У человека бывает только одна настоящая жена — первая. А во второй раз женишься лишь для того, чтобы у тебя был дом, дети.
С какой грустью произнес он эти слова! Как могли бы они быть счастливы, если б она тогда захотела! И он заговорил об этом. Так прямо и сказал:
— Ах! Зачем ты меня обманула!
Он ведь хорошо ее знал, в последнюю пору их совместной жизни он постоянно
замечал, что она упорствует во зле и тщится непременно доказать, что права. А теперь — странная вещь! — она вдруг ответила мягко и доверительно:— Ну как же ты не понимаешь? Ведь я была на целых восемь лет моложе. А в молодости все мы глупы!
Она была с ним очень мила, совсем как в первую пору их брака, когда она была так добра и так легко отзывалась на добрые чувства. Он спросил:
— А как ты жила все эти восемь лет?
— Милый, разве надо рассказывать тебе об этом? — ответила она. — Ты ведь и сам понимаешь, какую жизнь ведут разведенные женщины.
И тогда он пробормотал:
— Одно только меня утешает, Алиса: я вижу, ты ни в чем не нуждаешься.
Они сидели за столиком, друг против друга, как два добрых приятеля, которые вместе о чем-то грустят. Она извинилась перед ним:
— Не сердись, что я была так неприветлива, когда ты заговорил со мной. Это я из гордости. Право же, было бы гораздо лучше, если бы я тебе не ответила. Сам видишь, мы совершили ошибку. И теперь будем горевать, вспоминая о прошлом.
Впрочем, долго беседовать они не могли. Часы на стене уже показывали половину восьмого. Она не хотела, чтобы у него были из-за нее неприятности. И сказала:
— Я тебя дольше не удерживаю, Поль. Твоя жена станет беспокоиться.
Он ответил:
— О да! Бедняжка беспокоилась бы еще больше, если бы знала, о чем я думаю в этот вечер.
Они обменялись рукопожатием, как два товарища, которым в жизни не повезло.
МАКС ЖАКОБ
(1876–1944)
Родился в семье антиквара из города Кемпер. В Париже, в среде художников и поэтов, юный Жакоб прославился эксцентрической манерой поведения. Он блистал парадоксами, балагурил, любил всевозможные розыгрыши. Пересмешник и весельчак, Жакоб артистично отмахивался от назойливой буржуазной вульгарности и самодовольства. Глубинную суть его натуры ценили Аполлинер и Пикассо, верные друзья Жакоба. Личность поэта — создателя «Бурлескных и мистических сочинений брата Матореля» (1912) и каламбурного «Рожка с игральными костяшками» (1917), притягивала всех, кто сумел разглядеть за маской острослова и мистификатора грустное лицо подвижника, преданного искусству и всерьез озабоченного человеческими бедами. Волшебный дар Жакоба художественно преображать мир воплотился в его детских сказках. Его фантазия жизнерадостна, затейлива и прихотлива.
В 1915 году безбожник Макс Жакоб принял католическую веру, в 1921-м — поселился близ монастыря в селении Сен-Бенуа-сюр-Луар. Он по-прежнему сочинял иронические романы. («Филибют, или Золотые часы», 1922; «Владения Бушабаль», 1923), стихи, в которых изощрялся в каламбурах, порой изъясняясь внятно и ясно, как на духу (сборник «Главная лаборатория», 1921; «Баллады», 1938), эстетические трактаты и мистические произведения.
Двадцать четвертого февраля 1944 года гестаповцы арестовали Жакоба: в «вину» ему вменялось его еврейское происхождение. В тюрьме он заболел и 5 марта скончался в концлагере Дранси.