Франкский демон

— Но что?!! — воскликнул аль-Афдаль.

Врачеватель и звездочёт почесал длинную седую бороду.

— Он говорил о четырёх стихиях, об огне, воде, земле и воздухе, что олицетворяют собой материю, — нехотя признался он, понимая, что всё сказанное им слишком неопределённо. — Всё дело в её свойствах — сухости и влажности, а также в теплоте и холоде, заключённых в ней. Я думаю, мне удалось найти новое сочетание этих качеств и так создать моё лекарство.

— Но выходит, нельзя определить, из чего оно сделано, — задумчиво проговорил Бен Маймон. — Поскольку неизвестны пропорции...

— Возможно, суть даже не в этом, — качая головой, предположил ибн Муббарак. — Полагаю, что тут всё дело в голосе. Он, скорее всего, привнёс в мою смесь божественное дыхание, добавив в неё особый, пятый элемент.

— Ну это вы загнули! — воскликнул придворный лекарь. Казалось, он вот-вот добавит: «уважаемый коллега», совершенно забывая, что ещё совсем недавно предлагал определить незнакомца в шуты. — Пятая стихия, или квинтэссенция, — она есть часть Божества. Нетленный эфир!

— Хорошо, посмотрим на это иначе, — как ни в чём не бывало предложил врачеватель и звездочёт. — Если четыре стихии являются единой материей, непрерывно пребывающей в движении, то отчего бы им в каком-то из своих сочетаний не создать нечто неповторимое?

— Такое, конечно, возможно, — согласился Бен Маймон. — Если очистить от примесей земли даже самый неблагородный из металлов, то в конечном итоге можно получить золото. Вероятно, то же самое можно проделать и с плесенью... Однако так мы не узнаем...

Впрочем, учёный муж не успел развить свою мысль. Аль-Афдаль более не мог выносить беседы двух мудрецов, которые, казалось, забыли о главном, о его отце, нуждавшемся в немедленной помощи.

— О чём вы говорите?! — воскликнул он, с возмущением глядя на своего врача. — И вы, многоуважаемый Муса ибн Муббарак?! Главное ведь не в том, сумеете ли вы создать лекарство в будущем, а в том, хватит ли его, чтобы спасти от смерти моего отца, великого повелителя, защитника веры, помощника Аллаха?! Ему немедленно нужно дать вашу микстуру, ваш чудодейственный бальзам!.. Но с вами нет никакой поклажи: где же он?!

— Клянусь мудростью Моисея, великого пророка Израиля, в честь которого нарекли меня, недостойного, несчастные родители мои! — вскричал Бен Маймон. — Клянусь всеми сорока годами, что скитался по пустыне Синайской народ Божий! Клянусь матерью своей и отцом! Одумайтесь, ваше высочество! Как же можно давать непроверенное лекарство великому повелителю, не проверив прежде действия снадобья, состав которого неизвестен никому, даже и его создателю?!

«Коллеги» вновь не сошлись во мнениях.

— Так ли важно больному, почему горчит микстура, несущая ему исцеление? — взвился ибн Муббарак и добавил, отвечая на вопрос принца: — Моё скромное имущество хранится у одной благочестивой вдовы, иудейки по вере. Я не решился взять склянки с моим снадобьем, опасаясь — и как выяснилось, не напрасно, — недоверия и насмешек со стороны слуг и даже побоев стражи. Подумать только, чудесный бальзам, который мне по воле Аллаха удалось приготовить, вместо того чтобы оказать жизненно важную услугу лучшему из помощников Его, могли запросто разбить безмозглые солдаты!

Тут отрок, вспомнив, что, несмотря на почтенный возраст спорщиков, он всё-таки наследник своего отца, человек, которому всего несколько дней назад присягали и клялись в верности десятки знатных вельмож, каждый из которых, в свою очередь, повелевал десятками или даже сотнями храбрых воинов, готовых умереть за своего господина, решил раз и навсегда прекратить препирательства. Однако сделать это оказалось не так-то просто.

Во-первых, строптивый бородач ни за что не пожелал доверять чудодейственное лекарство посыльным и настаивал на том, чтобы ему позволили отправиться к вдове самостоятельно. Во-вторых, Бен Маймон, хотя и согласился на то, чтобы чудесную микстуру принесли, клялся, что употребит всю свою власть придворного врача Салах ед-Дина, но не позволит использовать её для лечения султана прежде, чем она будет опробована, по крайней мере, на трёх больных лихорадкой в самой тяжёлой форме. В-третьих, сам аль-Афдаль опасался, что из-за проб лекарства окажется недостаточно для исцеления отца, но более всего он не хотел терять драгоценного времени — не хватало ещё, чтобы испытуемые выздоровели, а тот, ради кого всё затевалось, тем временем скончался.

Точку зрения отрока разделял и ибн Муббарак, которого аль-Афдаль, кроме всего прочего, не желал теперь ни на минуту упускать из вида — вдруг испугается ревности придворного лекаря и сбежит? В конце концов удалось найти компромисс: принц сам в компании Бен Маймона, нескольких слуг и мамелюков и, разумеется, хозяина лекарства отправлялся с визитом к вдове, количество испытуемых уменьшалось с трёх до двух и тяжесть заболевания, которым они страдали, решающего значения не имела.

Дорога к дому благочестивой иудейки пролегала через главную площадь Харрана. Когда отряд, состоявший из десятка всадников в богатой одежде на добрых конях, восседавшего на осле крикливого бородача, его коллеги, покачивавшегося на спине мула, и охваченного нетерпением юного аль-Афдаля, теребившего поводья чистокровной арабский кобылы, оказался там вторично уже на обратном пути, движение его невольно замедлилось. Всей кавалькаде пришлось продираться сквозь огромную толпу, успевшую собраться ради того, чтобы посмотреть на казнь.

Взглянув на некоторых из несчастных, которым в этот ясный зимний день предстояло умереть, ибн Муббарак нахмурился.

— Кто это такие, ваше высочество? — спросил он, глядя на принца снизу вверх. Тот переадресовал вопрос десятнику мамелюков, он, в свою очередь, спросил у пехотинца, расталкивавшего толпу, не желавшую дать дорогу даже столь высоким особам.

Также по эстафете до врачевателя и звездочёта дошёл ответ. Суть его не отличалась замысловатостью. Кто такие? Известное дело — разный сброд: воры, изменники, а также двое кафиров, которых удалось схватить в Халебе. Они ходили по домам, прикидываясь странниками, но сами что-то вынюхивали, в общем, понятно — шпионили, хотели разузнать, сколько войск находится в городе и каково настроение жителей, довольны ли они новой властью.

Отчего их не казнили там, где поймали? Великий и мудрый правитель Халеба, брат султана Юсуфа Малик аль-Адиль нашёл весьма мудрым прислать злодеев в Харран, дабы их обезглавили тут, в городе, где неведомая болезнь приковала к постели вождя джихада. Пусть смерть этих жалких и недостойных рабов умилостивит Аллаха и таким образом послужит на благо повелителю Египта и Сирии.

— Двое из них, ваше высочество, могли бы оказаться куда более полезными для него, если бы остались живы, — сказал ибн Муббарак и, видя недоумение в глазах принца, пояснил: — Насколько я разбираюсь в лихорадке, они больны, и если палачи не поспешат, могут отдать душу своему Богу раньше, чем свершится возмездие. Я предлагаю взять их в качестве испытуемых. Зачем искать кого-то ещё, если эти двое как раз в том состоянии, которое потребно, дабы усыпить все подозрения уважаемого ибн Хубайдаллаха относительно качества моего снадобья?

Кавалькада остановилась.

— Эти люди как раз и есть те шпионы, которых поймали в Халебе, — пояснил аль-Афдаль, выслушав распорядителя казни, — Подарок отцу от моего дяди аль-Адиля.

— По-моему, ваше высочество, — заявил бородач как ни в чём не бывало, — ваш дядя не мог в данной ситуации сделать лучшего подарка своему брату. Вы не находите? Я ясно вижу волю Аллаха. Если бы он не внушил вашему дяде прислать этих двоих... м-м-м... неверных скотов сюда, нам пришлось бы ещё потратить какое-то время на поиски подходящих больных.

— Больных немало и среди солдат султана, — резонно заметил Бен Маймон. — За тем, чтобы найти испытуемых, дело не станет.

— Зачем же искать их, когда они тут? — возразил «научный оппонент». — Они вполне подойдут. Вы же сами, уважаемый, не доверяете действию моего препарата. Что, если вы окажетесь правы, и испытуемые умрут?

— Тогда и ты умрёшь, — жёстко глядя на бородача, пообещал принц, немедленно забыв о вежливости, зато вспомнив о своём высоком положении. — Решено, — подытожил он тут же. — Мы берём этих двоих. Казнить их можно и после того, как они поправятся.

Решительно, юному наследнику трудно было отказать в логике, равно как ибн Муббараку в настырности.

Впрочем, последнего качества было не занимать и старшему сыну повелителя Востока. Дабы сломить сопротивление Бен Маймона и придворных медиков, аль-Афдаль, едва у подопытных кафиров наметилось улучшение состояния, собрал что-то вроде консилиума, на который, естественно, пригласил и вельмож, поскольку последнее слово всё равно оставалось не за врачами, а за чиновниками. Аль-Афдаль знал, что многие из них проголосуют за применение микстуры никому не ведомого целителя, поскольку горят искренним желанием поскорее увидеть повелителя здоровым, другие же скажут «да», надеясь на прямо противоположный исход лечения.