Франкский демон

Девушка явно предпочитала тратить время на молитвы и проводить досуг в обществе прислуживавшей ей немой монахини; её весьма смущали непристойные намёки матери относительно мужских достоинств тех или иных ноблей королевства. «Откуда вы это знаете?» — не выдержала как-то принцесса. «Доченька, — без тени смущения ответила Агнесса, улыбаясь. — Я ведь четырежды была замужем. Научилась кое в чём разбираться».

Графиня нюхом опытной женщины и искушённой любовницы чувствовала, что в глубине души дочерь вовсе не такая уж святоша, она просто не видела иного пути. Матушка Иветта, как и следовало ожидать, научила воспитанницу считать всё плотское стыдным, греховным, недостойным. Агнесса же, человек из плоти и крови, ставила данный непоколебимый постулат под сомнение, более того, смеялась над ним. При этом она являлась матерью Сибиллы, женщиной, о встречах с которой девушка всегда мечтала.

Что-то ужасно плотское, греховное и в то же время притягательное наполняло и даже переполняло эту почти незнакомую и в то же время родную и близкую женщину. Оно, это нечто непонятное и неизведанное, казалось, лучилось от неё, обволакивало, заставляло трепетать. Слушая весьма откровенные высказывания матери, принцесса сгорала от стыда, но в то же время она ни за что не захотела бы теперь вернуться в монастырь и лишиться общества дамы Агнессы, променять его на столь любимые прежде беседы о высоком с аббатисой Вифании.

— Просто поверить не могу! Неужели они ни словом, ни полсловом не обмолвились о том, что тебе предстоит делать в первую брачную ночь? — спросила Графиня. — Хотя кому говорить? Аббатиса Иветта замаливает грехи сестёр — уж королева Мелисанда и графиня Одьерн нашли бы, что порассказать. Я хоть точно знаю, что родила тебя и твоего брата от законного мужа, а вот кто настоящий отец сира Раймунда — большая тайна... — Вздохнув, она продолжала: — С этой твоей Марии и вовсе спроса нет — немая, как моя Марфа... Впрочем, не могу не согласиться, иметь немых слуг весьма мудро.

— Она не служанка, мадам... простите, матушка, — уточнила Сибилла, радуясь возможности не отвечать на скользкий вопрос. Она подняла голову, но старалась при этом не встречаться взглядом с родительницей. — Она — монахиня, такая же, как и другие. Просто святая мать Иветта приставила её ко мне и велела прислуживать.

— Если так, то она — служанка, хотя и носит рясу. И давно она у тебя?

— Уже лет семь, мад... матушка. С тех пор как умерла сестра Сабина, которая ходила за мной, когда меня только отдали в святую обитель. Наверное, раньше она жила в каком-нибудь другом монастыре, потому что тогда, когда умерла сестра Сабина, сестра Мария была у нас новенькой.

— Она всегда молчала?

— Да, — девушка кивнула, — всегда.

— Это ценное качество, — проговорила Агнесса, которую уже утомил отчёт дочери. — Но забудем о ней, тем более что у меня для тебя есть новости.

— Какие, мадам... то есть матушка? — вздрогнула Сибилла. Она, похоже, принадлежала к людям, разделяющим мнение, что чем меньше новостей, тем жить спокойнее.

Спокойствие, тяга к спокойствию, вот что, скорее всего, и вызывало особенно сильное неприятие со стороны Графини. Стремление к спокойствию у пятнадцатилетней девочки? Не слишком ли?

— Важные и пока секретные, моя милая, — сверкнув яркими карими глазами, призналась Агнесса, понижая голос. — Поклянись, что всё услышанное останется между нами.

— Клянусь, мад... матушка.

— Граф-регент Раймунд и эти выскочки братья Ибелины ещё только послали гонца в Париж, а я уже кое-что проведала, — не спеша открывать все карты сразу, продолжала Графиня. — Наши родичи в большой чести при дворе короля Луи. Куртенэ почитаемы повсюду во Франции. У нас везде связи. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что знаю, кого тебе прочат в супруги.

— Уже? — испугалась Сибилла.

— Уже? — с наигранным удивлением переспросила Графиня. — Я-то думала тебя интересует, кто он? Ведь твоё замужество — вопрос времени. Я потому и удивляюсь, что они тебе ничего не объяснили. Даже опытный мужчина может растеряться, оставшись с девушкой, которая дрожит от страха перед неизведанным. Признаюсь тебе, я сама страшно боялась первой брачной ночи, хотя моя-то мать имела возможность воспитывать меня, и я знала, что должна делать. Я представляю, каково тебе, бедняжка!

— Я думала, мужчины сами знают, что делать? — не выдержала Сибилла. — Святая мать Иветта сказала, что я должна лечь на постель и... и позволить мужу взять себя. Ибо это нужно для продолжения рода.

Агнесса едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, но в следующее мгновение на неё нахлынула волна досады и раздражения, обиды за то, что её лишили всего: не только возможности разделить королевский престол с законным мужем, а даже таких обычных для всех женщин вещей, как радость матери, наблюдающей, как день ото дня растёт её дитя.

Графиня встала и, подойдя, обняла дочь и, гладя её, повторяла:

— Милая, милая моя девочка...

Сибилла прижалась к матери, точно перепуганный зверёк.

— Моя маленькая девочка... Ну подождите у меня, господа бароны земли!

Злобная гримаса на мгновение исказила лицо Агнессы. Вернувшись в своё кресло, она продолжала:

— По счастью, рыцарь, которого тебе прочат в мужья, взрослый человек, а что, если тебе пришлось бы сочетаться узами брака с таким же юнцом, как твой несчастный брат?

— Вы правда знаете, кто... кого... — начала Сибилла и вдруг спросила с какой-то совершенно детской надеждой: — Матушка, а может, мне вовсе и не обязательно выходить замуж? Почему бы мне не стать монахиней? Ведь святая мать Иветта тоже родилась принцессой, как и я? На троне теперь мой брат... Я неустанно молю Господа, чтобы Он продлил его царствование, ниспослал ему сил и одоления на болезнь... И потом, есть же ещё моя сводная сестра, Изабелла. Может, лучше, чтобы она вышла замуж?

Если бы такое сказала не её дочь, а какая-нибудь другая особа, Агнессе, наверное, стоило бы больших сил сдержаться и не броситься на неё, чтобы выцарапать глаза. Изабелла?! Изабелла?! Дочь Марии?! Мария Комнина! Проклятая византийка! Вот кого надлежало засунуть в монастырь, причём пожизненно. Нет, обеих! И саму королеву-вдову Марию, и её отпрыска, ненавистную Изабеллу!

— Нет, душа моя, — возразила Графиня, ни словом, ни жестом не обнаружив клокотавших в её душе страстей. Разве что «душа моя», обращение, более привычное в устах архиепископа Кесарии, выдавало её. Девушка, конечно же, ничего не заметила, и мать продолжала: — Иветта была младшей из четырёх сестёр, ты же — старшая. Тебе, твоему мужу и сыну предстоит править в Святом Граде Господнем. Запомни это. И ещё знай, я и сама непрестанно молюсь Богу за моего сына, нашего короля. Однако никто ещё со времён, когда сам Христос ходил по этой земле, не слышал, чтобы случилось чудо и прокажённый исцелился... Ах, если бы я могла быть рядом!