Франкский демон

После его слов воцарилось долгое и тяжёлое молчание, которое нарушил Ренольд.

— Я отвлеку Михаила, — сказал он. — Думаю, что мне удастся сделать так, что он несколько дней ничего не заметит.

— Вам, государь? — удивился Жослен. — Но как вы сделаете это, находясь одновременно вместе с нами? Может, просто перерезать ему глотку, да и дело с концом?

— В крайнем случае придётся, — согласился князь. — Однако куда же девать труп? Сейчас жара, он начнёт вонять...

— И всё же я не пойму, как же тогда... — начал Ивенс, но Ренольд решил положить конец неясностям.

— Я остаюсь, — твёрдо произнёс он и поднял руку, чтобы предотвратить ненужные вопросы. — Мой меч находится в руках неверных, это значит, что хотя я и не сижу в темнице, тем не менее и сам я тоже не свободен. Ты, Жослен, должен понять меня, ведь ты мечтаешь стать рыцарем...

— Я понимаю, государь, но... — воскликнул юноша. Однако князь оборвал его:

— Я ещё не закончил!

— Простите, мессир.

— Так-то лучше, — похвалил Ренольд и продолжал: — Этим мечом меня опоясали, когда я был чуть старше, чем ты, Жослен. Думаю, и ты, Ив из Гардари, поймёшь меня, ведь ты тоже воин, раз взял в руки меч ещё в юные годы. Остальным же предлагаю просто внимательно выслушать меня. Пока я здесь, Михаилу не придёт в голову, что вы сбежали. Я буду нарочно показываться ему на глаза, и он какое-то время останется в неведении относительно истинного положения дел в доме. Полагаю, дня три-четыре я смогу продержаться; вы же не мешкайте, как отъедете подальше, бросайте поклажу и бегите в земли франков.

— Но они могут казнить тебя, господин, — возразил Ивенс. Он обращался к Ренольду на «ты», поскольку, как признался сам ватранг, у морских искателей счастья не в обычае говорить одному человеку — вы.

— Нет, — покачал головой князь. — Я слишком дорого стою живой, чтобы убивать меня. А вот вас, если поймают, не помилуют. Особенно Хасана и Рамдалу. Да и тебе, Ив из Гардари, и тебе, Жослен Храмовник, головушки оттяпают, как миленьким. Это, может, и не так уж дурно само по себе, но я нашёл в вас добрых слуг и, что важнее, верных друзей, а потому не хочу теперь же потерять вас навсегда. Во всяком случае, не желаю создавать палачам язычников лишние хлопоты. Даст Господь, встретимся, и тогда уж я посмотрю, не ошибся ли я в своём выборе, — может быть, сам вздёрну кого-нибудь на сосне... — Он засмеялся. — Ей-богу, мне нравится эта мысль!

— Но вас наверняка упрячут в подземелье, — качая головой, проговорил Хасан.

— Что ж, — пожал плечами Ренольд, — чему быть, тому не миновать. Мне не привыкать к подземельям. Жослен пообещал мне ещё тринадцать лет жизни. Один год прошёл, значит, осталось двенадцать. Даст Бог, погуляю я на воле, уж я сумею сполна заплатить хозяевам за гостеприимство... Итак, я всё сказал. Теперь выпьем за удачу!

— Я останусь с вами, государь! — воскликнул Жослен. — Как же вы станете обходиться без меня в тюрьме?!

— Благодарю, мой мальчик, — ответил Ренольд. — Я не забуду твоих слов. Но ты не сможешь последовать за мной в башню.

— Почему?!

— Потому, что я дам тебе особое задание, — немного торжественно произнёс князь и, достав из складок одежды какой-то предмет, протянул его юному храмовнику. Мальчик принял из рук сеньора кусок железа с огрызком цепи — то, что осталось от раскованных кузнецом кандалов Ренольда. Весь прочий металл — а его беглецы унесли на себе немало — кузнец взял себе. Князь же оставил ошейник на память. — Ты — благородный человек. Потому я возлагаю на тебя особую миссию. Ты должен во что бы то ни стало добраться до Иерусалима, найти там даму Агнессу, мать короля Бальдуэна, что правит ныне в Святом Городе. Пусть проводит тебя к сыну. Передай королю это и скажи, что лишь на Господа и на него уповает несчастный узник. Его дядя, храбрый граф Эдесский, обещал мне помощь, но он и сам пока не покинул темницы... Теперь всё, давайте-ка веселиться!

* * *

Как и предсказывал Ренольд, прошло целых четыре дня, прежде чем один из помощников Михаила поделился с господином своими наблюдениями — по мнению слуги, нахлебники, то есть «святые странники», под личиной которых гостили в доме его господина франки и их спутники, существенно сократили потребление пищи. Ясно, что подобная потеря аппетита объяснялась не внезапно пробудившейся у гостей тягой к аскетизму.

Михаил забеспокоился, но, как выяснилось, поздновато. Единственный оставшийся в доме латинянин с типично рыцарской прямотой съездил пасынку хозяйки по физиономии, так что тот лишился чувств, а перепуганному слуге-грифону велел запрячь лучшего коня и, держа его под уздцы, сопровождать персону князя во дворец к королю Египта и Сирии Малику ас-Салиху Исмаилу.

Когда начальник стражи узнал, кто просит аудиенции у повелителя, то чуть не рухнул на месте. Ренольда немедленно схватили, но, получив приказ, проводили к наследнику Нур ед-Дина.

Вид двенадцатилетнего мальчишки, весьма неловко устроившегося на слишком большом для него отцовском троне, подогнув под себя одну ногу, позабавил князя. А грозные выражения лиц неподвижных как статуи стражников-мамелюков, державших руки на эфесах сабель, дремавших в дорогих изузоренных ножнах, и вовсе насмешил. Он и сам не знал, отчего пребывал в столь благодушном настроении. Наверное, причиной тому был восседавший — ноги калачиком — на низком стульце возле трона повелителя толстый, почти безбородый вельможа в красных сапогах с загнутыми носами, в дорогом халате зелёного шёлка и ослепительно белом тюрбане.

Звался толстяк Саад ед-Дином Гюмюштекином и являлся фактическим правителем Алеппо и прилегавших к нему областей — то есть тех земель, которые оставил его господину победоносный Салах ед-Дин. Пока оставил. Никто в белой столице атабеков не сомневался, что вскоре султан вернётся — он не остановится, пока не уничтожит силу дома Зенги, так как тот, кто предал своего господина, не может спать спокойно, пока остаются у власти его наследники или просто родичи.

Едва началась беседа, Ренольду стало ясно — мальчик-монарх очень нервничает, и назойливая опека взрослого советника отца сильно раздражает его.

Говорили через переводчика, поскольку ни ас-Салих, ни Гюмюштекин не знали языка франков, а их пленник, как известно, не слишком преуспел в изучении арабского.

— Если скажу тебе, эмир неверных, — ты свободен, куда пойдёшь? — принимая надменный вид, спросил король.

— Как это свободен? — Тучный губернатор подскочил, точно мячик. — Как это он свободен?

— Да помолчи ты! — огрызнулся юноша. — Я спрашиваю, но это вовсе не значит, что я его отпускаю.

В точности смысла перепалки Ренольд разумеется, не понял, толмач перевёл ему только вопрос ас-Салиха.

— В земли латинян, — ответил князь.

— В какие? — продолжал любопытствовать турок. — Ведь в твоём княжестве правит другой!

— Земля большая, — пожал плечами рыцарь. — Чаю, у короля Бальдуэна сыщется для меня удел.

— Эта земля твоему королю не принадлежит, — вступил в разговор Гюмюштекин. — Она принадлежит правоверным! Тем, кто почитает заветы пророка Мухаммеда и живёт по законам Аллаха.

Переводчик засуетился, бросая короткие и испуганные взгляды то на ас-Салиха, то на губернатора.

— Замолчи ты! — цыкнул на советника отрок. — Я с ним говорю!

Всё же, прежде чем прозвучал окрик короля, толмач успел перевести часть фразы Гюмюштекина Ренольду.

— То-то в аль-Аксе Христу молятся, — ответил он с усмешкой.

— Мы вернём себе аль-Кудс! — воскликнул ас-Салих. — Прогоним курдского выскочку и возьмёмся за вас!

— Ты молод, король, — проговорил Ренольд. — А я уже нет, так что вряд ли увижу, как Иерусалим сменит крест на полумесяц.

Такой ответ пришёлся по душе наследнику Нур ед-Дина.