Френдзона для бэдбоя

— Зачем это всё? Продукты, цветы, игрушка… — собственный голос подводит, падая до хриплого шёпота. — Ты ведь не хуже меня знаешь, что я ничего не приму.

Это невыносимо.

Невыносимо сложно держаться непринуждённо, ощущая его горячую руку на талии, тепло его дыхания на своих губах. Макс намного выше меня, но чуть расставленные ноги и наклон головы частично скрадывают эту разницу в росте. Чувствую себя пойманным в лапы кота птенцом.

— Знаю, поэтому не принёс ничего лишнего. Ты меня накормила, я вернул продукты. Не обессудь, если там больше, я в пропорциях не разбираюсь. Раз уж так принципиально, то пусть будет авансом, на случай если захочешь ещё разок осчастливить голодающего.

— Цветами я тебя не кормила, — отмечаю с нервным смешком.

— Букет — компенсация за моральный ущерб.

Стоит, лыбится самодовольно. На всё-то у него довод есть.

— Медведь-то каким пушистым боком в наш счёт затесался?

— А его я не тебе принёс. Мы с Кнопкой сами разберёмся. Не вмешивайся.

Бравада, придающая мне силы, окончательно сменяется опустошённостью. Веду его в детскую, уже не теша себя глупой надеждой на то, что сумею хоть как-то на него повлиять. Видимо, Макс пока смутно представляет, в какую сомнительную авантюру ввязывается, пытаясь переспорить свою дочь.

— Привет, ребятня, — бодро здоровается Мартышев, перебивая нестройный хор детских голосов.

Однако если он рассчитывал на ответное радушие, то здорово просчитался… Ксюша лишь насуплено кивает, демонстративно не отрывая взгляда от телевизора.

— Привет, — отвечает за неё Костя, ненавязчиво сжимая ладошку подруги.

Мартышев протягивает ему руку. Костя, помедлив, отвечает. Судя по тому как напрягается детская кисть, юный защитник прикладывает все силы, чтобы деморализовать гостя и тем самым впечатлить маленькую хозяйку комнаты. Впрочем, зря старается. Она аж сопит, так усердно смотрит рекламу таблеток от геморроя.

— Кнопка, тебе мама говорила, что я приду? — Макс едва заметно морщится, наступив на фломастер.

— Говорила, — кивает Ксюша, всем видом показывая недовольство раздавшимся хрустом и тем, что он заслонил собой экран телевизора.

— Про кино рассказывала?

— Рассказывала.

Дочь отводит голову, не позволяя ему дотронуться до плюшевых ушек на своём капюшоне. Макса становится чуточку жаль. Совсем даже не чуточку, если уж честно. Самой нередко хочется взвыть от их упёртости.

— У тебя такая красивая пижама, — не сдаётся Макс. — В ней пойдёшь?

— Не пойду. Спать буду.

— Жаль. Там очень красивая сказка про бабайку. Про то, как он стал прекрасным и добрым принцем.

Ксения лишь пожимает плечами, не выразив никаких эмоций. Я уже собираюсь увести Макса в сторону, хочу объяснить, что нельзя сначала вынести дверь и рычать на мать, а на следующий день как ни в чём не бывало ждать от ребёнка понимания.

Это так не работает. Чтобы выстроить доверие нужно время. Много времени. Но затем дочь скашивает глаза на сиротливо сидящего в углу медведя, и нижняя губа начинает мелко дрожать. Серые глаза сверкают упрямством и в эту секунду она сильнее обычного похожа на своего отца.

— Мама сказала, что бабайки не меняются!

Да чёрт возьми!.. Я сейчас готова язык себе отрезать за те слова. Вот так оно благими намерениями всегда и получается.

— Правильно мама сказала, — мрачно улыбается Макс, опускаясь на корточки. — Но зато если я стану твоим другом, тебе больше некого будет бояться. Только представь… Достаточно сказать: Бу! И все враги убегут кто куда. Но тебе, зайчишка, конечно, страшно. Маленькие девочки такие трусихи.

— Я не трусиха! — Ксения вырывает кисть из пальцев Кости и возмущённо скрещивает руки на груди, с вызовом глядя на своего отца. — Я не боюсь тебя!

— А почему дрожишь?

— Я злюсь!

— На что? — не отстаёт Макс.

Она на секунду теряется, но затем кивает в сторону медведя.

— Мне не нужны твои подарки.

— Узнаю в тебе твою маму, — Макс порывисто зачёсывает назад волосы, лишь подрагивающими пальцами выдавая волнение. — Только мишка не подарок. Это бартер.

— Бар-тер… — выводит Ксения одними губами, пробуя на вкус новое слово. Похоже, детское любопытство понемногу вытесняет враждебность. — Что это?

— Вот смотри… — Он достаёт из кармана блейзера сложенный в четыре лист и под заинтригованным взглядом дочери медленно разворачивает. — У меня есть мягкий красивый мишка, но у тебя ещё нет своих денег, чтобы его купить. Правильно?

— Мне мама покупает, — бурчит Ксюша.

— Верно, но ты можешь получить его иначе. — Заметив, что малышка непонимающе хмурится, Макс показывает невесть как попавший в его руки рисунок. — У тебя есть то, что очень нужно мне. Я хочу себе портрет твоей мамы. И готов поменять его на этого мишку.

Ксения колеблется. Задумчиво смотрит на медведя, которого весь вечер старательно игнорировала, затем любовно обводит пальцами синие веснушки собственного творчества и с подозрением уточняет:

— А что ты с ним будешь делать?

— Ох, это страшный секрет, — щурится этот прожжённый аферист, пытаясь всем своим видом внушить детям страх и трепет. — Вы точно никому не расскажете?

Костя с Ксенией, приоткрыв рты, синхронно мотают головами.

— Я очень боюсь спать один. До жути. Аж кровь в жилах стынет и волосы дыбом встают! — продолжает Макс нести откровенную чушь, но с таким убеждением, что невольно закрадываются сомнения, не состоял ли он в театральном кружке. — А так, рисунок спрячу под подушку и буду больше не одинок. Ну что, по рукам? Выручай.

Детские пальцы, дрогнув, отпускают край листа, и я понимаю, что сама всё это время не дышала.

— Забирай, — соглашается Ксения.

— А в кино со мной пойдёшь? — ушло подмазывается Макс, едва почувствовав слабину. — Я обещаю вести себя хорошо. В садике расскажешь, с кем ходила — все обзавидуются.

— Бартер? — умильно выдаёт наше чудо.

— Бартер.

Я киваю на вопросительный взгляд дочери, хотя сама ещё час назад безуспешно пыталась уломать её дать Максу шанс. Но такова традиция. Формально последнее слово должно быть за мной.

— Уходите все, — властно требует Ксюша, подрываясь с дивана. — Я буду одеваться.

Костя пулей выбегает первым, наверняка сообразив, что шоколад на кухне остался без присмотра. Мы же с Максом задерживаемся в дверях, где всё это время грела уши Лина.

— Браво, сказочник, — насмешливо хлопает она его по плечу. — Теперь я знаю, почему мой бедный Вася в командировках никогда не спал один. А я его, глупая, бл… блатными словами всякими называла, для ушей неискушённых непредназначенными.