Фрейлина

Язык… немецкая речь Александры Федоровны была близка к эталонной, установленной для литературного языка. Но в ней напрочь отсутствовала мелодичность, проскальзывали резкие лающие нотки. Они стали исчезать сравнительно недавно, во второй половине прошлого века. Сейчас немецкий и я вместе с ним звучали гораздо мягче. Но не совсем так, как говорят здесь.

С императрицей я говорила медленно, короткими фразами и делать так всегда уже не получится. А может, и не страшно — говорят, на каждом новом языке человек звучит немного иначе. В чем-то меняется, ведет себя немного по-другому. В любом случае я обязана сейчас… просто по закону вежливости.

— Плохо соображаю от боли и… прошу за это прощения, — подбирала я слова, прислонившись к кровати, чтобы не рухнуть: — Мы говорили с Ее величеством, и она сочла нужным открыть мне свои опасения. Я их… отрицала, они не оправданы.

— Ну, поскольку я не рискую ошеломить барышню ответом… мне нужна ваша моча, — ухмыльнулся врач.

— Анна Алексеевна, — бросилась мне в лицо кровь — от злости, — мне и правда нужна помощь. А раз и я не рискую ошеломить его превосходительство Мандта еще сильнее… у меня прямо сейчас крайне болезненное женское недомогание… ежемесячное. Будьте добры позвать прислугу, мне очень нужно.

Фрейлина со стуком закрыла веер и, вздернув подбородок, с вызовом взглянула в глаза доктору. А я ковала железо, пока горячо:

— Ваше превосходительство… государыня говорила — вы осматривали меня. Что вы скажете о ссадине в левой височной части? Очень болезненно… осмотр был по этому поводу?

— По поводу возможного утопления, — проворчал мужчина, подходя ко мне. Быстро ощупав всю голову, особенно поусердствовал, дойдя до виска.

— У вас бугристое устройство головы, — поморщившись, заключил авторитетно. Достал надушеный носовой платок и старательно вытер им руки, как влажной салфеткой: — Так сразу сказать не могу, но нездоровая припухлость имеет место. Впрочем… сколь-нибудь серьезной угрозы я в этом не вижу.

Она уже состоялась, дурак! Болеть здесь нельзя, ни в коем случае, никогда!

— Там еще и рассечение. Посмотрите пожалуйста. Наверное, нужно как-то обработать? — злобно заблеяла я, вспомнив наконец о необходимости играть роль. Странно, что вообще сообразила — то паника, то злость…

— И… помогите мне взобраться на постель, будьте добры… сама я не смогу в этом состоянии.

— Прекрати это немедленно! — неожиданно рявкнула дама. Прекрасный, добрый человек…

Или я нарушила?

Но врач-мужчина при исполнении по определению существо бесполое — я всегда так считала. Он знает о человеческом теле все, стесняться его глупо. Но это там, не здесь.

А здесь, значит… говорить с врачом о вещах неприличных, скажем так, еще допустимо. А просить о помощи таким образом… собственно о милосердии, то это уже как бы и… слишком?

Что увидел доктор на моем лице, неизвестно, но разочарование там точно было и огромное. Да он же и пришел безо всего! Ни докторского чемоданчика тебе…

— Будет вам, Анна Алексеевна, вы же видите — барышня не в себе… нервы ко всему прочему, — кашлянул мужчина, отходя к двери: — И поскольку основной вопрос снят, вы не считаете, что действительно — уже вполне возможно вернуть прислугу? Чтобы убедиться в том числе.

— Уточню у гофмейстерины. Пока здесь поможет подруга, фрейлина Адлерберг. Она уже несла ночное дежурство, — дама опять смотрела с приятным для меня беспокойством.

— А я немедля пришлю своего помощника, — величаво развернулся на выход Мандт.

— Постарайтесь встретить его, как надлежит порядочной девице, — пальцем указала на мой вид Анна Алексеевна.

— Непременно, благодарю вас.

Посетители вышли, шаги стихали… Я постаралась выравнять дыхание. Пальцы подрагивали. «Нервы ко всему прочему»? Звукоизоляция помещения отвратительна! И скорой помощи ждать тоже, скорее всего, не приходится. Коротко выдохнув, зачем-то пощупала лоб — может температурная кома какая… Бывает вообще такая?

Не верилось, что все это происходит со мной. До сих пор не верилось. Плыву по течению… как дура! А-а… это стадия принятия очередная, гнев называется — подумалось устало. С этой мыслью я и потухла… или сникла. Здесь свой словарь, надо втягиваться. И перестать занудствовать и злиться — непродуктивно, да и отделения неврозов здесь наверняка нет. Накручу себя до трясучки…

Развернувшись к постели, чтобы оценить свои силы, застонала — опять зацепила что-то ногой. Горшок. Или ночная ваза. Подумав, использовала ее по назначению и, вернув на место крышку, поняла, что стало чуть легче и можно пробовать самой влезть наверх, став на скамеечку.

Внутри что-то по-женски противилось. Понимала, что испачкаю постель? Но я так устала… было уже настолько по фиг на это дело! На любое другое, впрочем, тоже.

Но перед тем, как лезть наверх, я еще раз осмотрелась — искала любую ветошь. Она нашлась возле мисочки с водой, на прикроватном столике. Чуть влажная, да и!..

В постели с облегчением расслабилась, прикрыв глаза. Кажется, простыни пахли полынью… средство от насекомых? Прикрывшись одеялом до ушей, я ждала обещанного помощника и соображала…

Врач так себе, но снизошел по просьбе императрицы. Так-то он врачевал только Семью. Увлекался говорят гомеопатией, что неплохо само по себе, если делать это грамотно. Настораживала та самая кожура апельсина — ежедневно и длительное время. Так полезна? Уже и не узнаю, здесь запрос в поисковик не сделаешь. Но могло быть и такое, все-таки цитрусовые богаты витаминами.

Рану обработают — куда денутся? Прокладку себе я уже сообразила, дальше поможет прислуга. Если вопрос решают через гофмейстерину, процесс затянется, но не критично.

Прислугу получается убрали из соображений секретности. Да это и логично — инцидент постарались скрыть от широкой общественности. Что-то такое я и предполагала. И все-таки кто-то видел Таисию и настучал… Кроме того, величество знала об альбоме со стихами, а кто-то — о том, что они там есть и в тему…

С мысли сбил шум шагов. И невысокий полный мужчина, одетый почти как Мандт. Но видно, что ткань его одежды не настолько высокого качества, да и такой изысканной, почти маниакальной опрятностью, как начальство, он не отличался.

Молодой мужчина. Лет около тридцати, с округлым лицом, курносым носом и голубыми глазами, тоже круглыми. Чуточку смешной в сюртуке в обтяжку. Но мода диктует?

Он сразу мне понравился, необъяснимо. Здесь работала моя теория — человек может нравиться независимо от внешности. Внимательный приветливый взгляд, мягкая улыбка, движения…

Что со мной-то было не так?

Вместе с ним вошла и осталась стоять у окна девушка в голубом платье. Рассмотреть лицо не получалось — опять мешал свет от окна. На его фоне я четко различала только цвет ее одежды и прическу — гладкую на макушке и с пышными буклями над ушами. Очень популярную в это время…