Фригорист

– Вы, пожалуйста, успокойтесь, – с издевательски-елейной усмешечкой осадил ее Петр Сидорович, словно был психиатром, а Галина – очередной душевнобольной, требующей, чтобы ее считали Марией-Антуанеттой. – Я хочу попросить вас о пустяковой услуге: как только он появится, незаметно от него сообщите нам. Я оставлю вам телефоны.

Петр Сидорович достал из кармана пиджака авторучку, крохотный блокнотик и, вырвав из него страницу, черкнул на ней два ряда цифр.

– Не забудете? – с холодным блеском в глазах взглянул он на Галину.

– Да что он такого сделал-то? И кто вы такие, чтобы я сообщала вам о муже? – возмущение не утихало в Галином сердце.

– Я же показывал вам удостоверение, – неодобрительно качнул головой Петр Сидорович, – мы те, кто заботится о безопасности граждан.

Если бы Галина читала Кафку, она бы мигом сопоставила свое щекотливо-безнадежное положение с беспросветным существованием героя «Замка». Но она была далека от литературы, а потому просто подумала об открывшейся ее глазам бездне тоскливых дней, где не будет уже места для ее спокойной жизни, полной праздных услад и мелких житейских дел. Она чуяла, что жизнь ее сдвинулась с этого обкатанного полюса и теперь поплывет к иным берегам. И берега эти выглядели не райским пристанищем, а скалистым, лишенным растительности островом, где все грозит раздавить человека, посеять в нем ужас и смерть. Галя тряхнула головой, отгоняя тяжкие фантомы и решила максимально прояснить ситуацию.

– И чем мой муж нагрешил против этой самой безопасности? – Галина попробовала придать своему голосу максимум гордой незаинтересованности.

– Пока ничем, но в дальнейшем он может поставить под удар себя и свою семью, – загадочно ответил Петр Сидорович, – видите ли, мы подозреваем, что он стал несколько иным, не таким как раньше.

Галина с недоумением посмотрела на Петра Сидоровича, потом перевела испуганно-недоверчивый взгляд на его коллегу. Ее задело последнее замечание Петра Сидоровича. Она тешила себя тщеславной мыслью, что только она по-настоящему знает Сергея. А тут появляются люди, которых она видит в первый раз и которых Сергей, судя по всему, вообще не знает, и утверждают, что он стал другим, не таким как раньше. Они что, жили с ним, спали?

– Что вы имеете в виду? – всполошилась Галя, – он что, шпион или злодей?

– Нет, тут нет его вины… в том, что с ним произошло, – снисходительно уточнил Петр Сидорович. – Никто не ждал такой драматической развязки. Да мы и сами пока не на сто процентов уверены, что все вышло именно так, как должно было случиться согласно нашим предположениям…

Галине стало дурно от такой иезуитской уклончивости. Она казалась ей ширмой, за которой прячется темный провал ее испепеленного будущего.

– Вы можете объяснить? – с требовательной интонацией спросила она.

– Просто позвоните нам и ничего не бойтесь. Так будет лучше для всех. Если вы не сделаете этого, помните, жизнь вашего мужа и ваша собственная – в опасности. Мы поможем ему и вам справиться с нестандартной ситуацией. Вам понятно?

Петр Сидорович шлифовал слова, как ювелир – алмазы. Галя кивнула с подавленным видом. Она понимала, что этот чопорный аскет больше ничего ей не скажет. Мякоть ее души, сочная и упоительно-покорная, когда речь шла о наслаждении, и неподатливая как орех, если ей угрожала вторжением какая-нибудь горькая истина, болезненно сжалась, сморщилась, высохла и одревенела под железной ладонью отчаяния. На грудь навалилась могильная плита, а под ней притаилась сосущая кровь и соки пустота.

* * *

За два часа до визита к Галине Стрелковой Петр Сидорович в сопровождении Ильи Александровича посетил дом-лабораторию Штерна Виктора Данилыча. Обратив внимание на аквариумы, Петр Сидорович холодно намекнул хозяину рыбного питомника, что его лабораторию ждут не лучшие времена, если, встретившись со Стрелковым, он не сообщит о появлении приятеля по оставленным ему на бумажке телефонным номерам. Штерн струхнул. Рыбное хозяйство давало ему средства к существованию. Но Петр Сидорович ему не понравился, а потому в нем наряду с трезвой покорностью заговорила жажда противоречия и бунта. Он решил ничего не сообщать, а при встрече сказать Стрелкову, что пока им видеться не надо, так как за ним, Данилычем, следят. Таким образом он защитит и себя и друга.

– И не думайте обманывать нас, – усмехнулся напоследок Петр Сидорович, – мы сумеем вас проконтролировать.

Эта реплика еще больше укрепила Данилыча в принятом решении. Петр Сидорович был ему несказанно противен, он различал в нем угрозу для своего вольного житья, и, будучи от природы человеком смекалистым, нашел мудрый компромисс, который не затрагивал ни его гордости, ни его его интересов. Он улыбнулся Петру Сидоровичу, закрывая за ним дверь, а про себя послал его на три буквы.

Благодаря визиту Петра Сидоровича вокруг Стрелкова-невидимки, плавающего на поверхности сознания Штерна подобно осколку кораблекрушения, образовался новый ореол. Это была аура некой сказочной реальности, которая несмотря на всю ее неукорененность в житейском распорядке имела все же статус действительности. И Данилыч чувствовал, что нужно было быть ребенком, вот как его внучка, чтобы сочетая в представлении две эти взаимоисключающие категории, не сомневаться в своем психическом здоровье, либо в том, что попал в причудливый мир детских вымыслов. Невидимый Стрелков словно стал материализоваться и Данилыч набрел на странное открытие: оказывается, что чем больше людей верят в существование отдельного человека, тем больше у того шансов считаться существующим. Таким образом, сам того не зная, Данилыч стал думать в унисон Юму, сказавшему однажды, что «существовать – значит быть воспринимаемым». Этот афоризм подвергался всегда оголтелой марксистской критике и Данилыч, конечно, слушал в школе всю эту тарабарщину вроде доктрины о независимом от сознания бытии окружающего мира. И если бы только он был способен удерживать в мысли две линии (два философских положения), вместо одной, он бы поразился масштабам до сих пор царящего в умах предрассудка.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Он испарился, шеф, – пытаясь скрыть недоумение, сказал в трубку Игорь Васильевич.

Стоявший рядом Макс все еще находился под впечатлением увиденного «исчезновения» Стрелкова.

– Что за порожняк ты мне гонишь? – раздраженно буркнул глухой, сипловатый голос.

– Он стал невидимым… Я выстрелил в него, бейсболка слетела у него с головы, а под ней – пусто, – Игорь Васильевич, хладнокровный прагматик и материалист, чувствовал, что попал в некую ловушку – ему самому меньше всего хотелось трепаться о какой-то там невидимке, – без базара…

– Ты аванс получил? – разгневанно спросил абонент Игоря.

– Шеф, ты же знаешь, я работаю без проколов…

– Так докажи! Че ты мне пургу несешь? – рявкнул собеседник.

– Он – невидимка… – с тревогой в голосе произнес Игорь Васильевич, – если бы не так, мы бы с Максом его раз десять уже уложили.

Макс встретился взглядом с Игорем и отвел глаза. Ему было не по себе видеть своего начальника таким растерянным, кипящим досадой и бессильной злобой.

– Ну все, – презрительно бросил абонент, – чтоб завтра я о нем забыл. Ты меня понял?

– Понял, но…

– Никаких но! – трубка отключилась.

Пару минут Игорь Васильевич стоял с мобильником в руках, молчаливо, словно что-то обдумывая.

– Хрен с ней, с невидимкой, – пренебрежительно сказал он, – и на нее можно сеть накинуть…

– Ты о чем? – удивился Макс.

– Будем следить, – вздохнул Игорь Васильевич, – а если ничего не получится, скажем, что грохнули этого Стрелка…

Он мрачно усмехнулся.

– Если он и вправду невидимка, – ответил Игорь на немой вопросительный взгляд Макса, – то пусть себя бродит…

– А он невидимка? – раскрыл широко глаза Макс.

– Выясним, – уверенным тоном закончил диспут Игорь Васильевич, снова зауважав себя – его ошеломленная растерянность уступила место твердому решению.

– А по башке нам не настучат, если мы его упустим?

– Не упустим… Чудес в природе не бывает, – ухмыльнулся Игорь Васильевич, стараясь смыть из памяти неприятный холодок «очевидного-невероятного».

* * *

Покинув жилище своей новой знакомой, Стрелков медленно брел по улицам, стараясь не столкнуться ни с кем из прохожих. На душе было ощущение пустоты, словно и там, внутри все стало вдруг невидимым. Он пытался думать о своем новом состоянии, о связанном с этим состоянием отношением к нему других людей, но мысли путались и рвались, как клубки ниток у столетней старухи с трясущимися руками, вздумавшей вдруг заняться вязанием. Да собственно и отношений-то никаких не было, если не считать вчерашнего вечера у Данилыча, который так до конца и не поверил своему приятелю, и сегодняшнего общения с Натой, вообще принявшей его за паука. Нужно было идти домой и как-то объясняться с женой. Вспомнив о Галине и ее шашнях с Виталиком, Петрович вздохнул и едва не столкнулся с толстым мужиком, вперевалку двигающимся навстречу. Он отшатнулся в сторону, чтобы избежать ненужного инцидента, но толстяк все-таки зацепил его портфелем. Стрелков ехидно усмехнулся и, не обращая на недоумевающего толстяка внимания, двинулся дальше. Ноги сами несли его к дому, хотя мысль о том, что он скажет Галине все никак не хотела складываться.