Фрося. Часть 4

Надеемся, что ради сына у вас возьмёт верх здравый смысл и вы пойдёте на сотрудничество со следствием.

— О каком здравом смысле вы мне толкуете, стараясь всеми вам доступными средствами накрутить мне, как можно больший срок и какую, скажите на милость, от этого получит радость мой сын, что его мать попадёт на зону на несколько лет.

— Смотрю, вы гражданочка спекулянтка, уже успели в камере не только получить боевые раны, но и поднабраться блатными терминами.

— Я не по своей воле прохожу эту школу жизни, а подводить себя под университет, под названием зона, не собираюсь.

Следователи находящиеся в кабинете переглянулись, майор забарабанил пальцами по столу.

— Итак, добровольно признаваться в содеянных преступлениях и выдать государству не законно приобретённые крупные суммы денег и другие ценности вы не намерены, а жаль.

Своими чистосердечными признаниями и начав сотрудничать со следствием, вы могли бы облегчить своё неприглядное будущее, но вы продолжаете здесь разыгрывать невинную овечку и косить под дурочку.

Выставляете себя некой жертвой обстоятельств, маскируясь под любовницу сбежавшего от правосудия прохиндея.

Фрося приосанилась на своём стуле и взглянула смело прямо в глаза ехидного майора.

— А как это получилось, что этот прохиндей, как вы говорите, сбежал от вашего правосудия, когда вы уже больше полу года, по вашим словам, усиленно пасёте нас?

Майор не в силах сдержать гнев, грохнул кулаком по столу.

— Заткнись, спекулянтская морда, будь моя воля, я бы тебя на всю десятку запаял на зону, но даже то, что тебе грозит по нашим наработкам, не покажется тебе прогулкой при луне.

Пусть только немного распогодится и мы с тобой прогуляемся в твой гараж и на дачу, а может быть и ещё где-нибудь поковыряемся, я тебе уже говорил, чует моё сердце, что где-то заныкала десятки тысяч рубликов, а, возможно, и валюту с камешками, а теперь ступай и подумай хорошенько о своём поведении на допросах, время в камере для этого у тебя предостаточно.

Глава 80

Прошло три дня после последнего допроса, всё это время Фросю больше не вызывали к следователю в кабинет и вовсе стало казаться, что её просто напросто забыли.

Во вторник у Кувалды состоялся суд и она со скамьи подсудимых в камеру СИЗО уже не вернулась.

Всем стала заправлять окрепшая в своих правах Щепка.

Фрося с омерзением наблюдала за её поведением по отношению к вновь поступающим в камеру простым смертным и вакханалиями с блатотой по отношению к несчастным жертвам.

Особо крупных свар не было, а встревать в ход происходящего не хотела.

Ей было пока необходимо сохранять хрупкое равновесие с этими отморозками.

Щепка Фросю будто не замечала, как и не трогала Настю, видя их дружеские отношения.

Через неделю в камеру с гипсом на руке вернулась Зинуля.

Она косо смотрела на Фросю, в её взгляде на обидчицу, плескался откровенный страх.

Фрося часто по ночам слышала, идущие от близко стоящих нар страстные стоны и вопли, она уже понимала, что это блатные девки так удовлетворяют друг друга.

Манюля сразу же по уходу Кувалды, перешла в собственность Щепки и та пользовалась ею во всех ипостасях, как и Зинулькой, которая с удовольствием выполняла роль любовницы старшей по камере, что гарантировала ей крышу, лишний кусок колбасы, а там, кто его знает, может и сама получала от этого удовольствие.

Под вечер того же третьего дня Щепка подозвала к себе Фросю:

— Слышь Полячка, маляву получила, есть и про тебя.

— А, что, Щепочка, давай быстрей, для меня же это очень важно.

— Да, цыц ты, кто на киче куда-то спешит, чем больше растягиваем время, тем быстрей мотается срок.

Они отсели от всех в угол Фросиных нар и Щепка поведала на словах адресованное лично ей:

— Передайте Полячке, нет базара, стрелке кранты.

Глаза у Фроси полезли на лоб.

— И это всё? И, что это значит?

— Какого хрена ты, у меня это спрашиваешь, я в ваших тёрках с Кувалдой не участвовала.

И уже без всякой злости:

— Как я понимаю, разговор окончен, дело сделано.

Но до Фроси и самой начал доходить смысл малявы — её любимой дачи больше не существует.

Она от напряжения вся взмокла от пота.

Глава 81

В ту ночь Фрося долго не могла уснуть, душу разрывали противоречивые чувства — с одной стороны она была довольна, что угроза, скорей всего, миновала и теперь милиция вряд ли обнаружит на даче крупные суммы денег, валюту и украшения, но с другой, ей было безумно жаль этого райского уголка, где она последние двенадцать лет, с таким удовольствием в летнюю пору проводила выходные, отводя душу работой на приусадебном участке, ведь, как не крутись, а жилка крестьянская в ней жила до сих пор.

Последние четыре года она являлась там полноценной хозяйкой и многое было уже оформлено по её вкусу.

Что обозначают эти кранты, до неё дошло и отозвалось болью в душе.

Она понимала, что это было необходимо и, что любимого домика уже не существует.

Всю неделю шёл дождь, на допросы не вызывали и время в камере тянулось до жути монотонно и медленно.

В выходные дни даже в их камеру сквозь за решетчатое окошко под потолком пробились солнечные лучики и уже в понедельник с самого утра за ней пришли конвоиры.

Они надели на руки Фроси наручники и вывели во двор тюрьмы, где её поджидал воронок со следственной группой.

Фрося думала, что её повезут на дачу, но ошиблась, машина подкатила к её дому, где она заметила стоящего возле подъезда сына с ключами в руках.

Сердце забилось в груди у матери сполошенной птицей, ведь уже больше двух месяцев она не видела своего мальчика, а сейчас она предстанет пред ним с незажившим до конца лицом и в наручниках.

Мать и сын бросились на встречу друг другу, желая упасть в объятия, но бдительные сопровождающие сотрудники ОБХСС не позволили им сблизиться.

Один из прибывших с ней милиционеров забрал у Сёмки ключи и вся группа следователей зашла в гараж.

Их глазам предстали стоящие рядом её любимый жигуль и Ява Сёмки.

Майор присвистнул:

— А, что ребята, не хило живут в нашей стране матери-одиночки, пацану ещё нет восемнадцати, а он уже рассекает на таком мотоцикле.

Мой уже с армии пришёл, а мы чуть не чуть смогли только на Вятку расстараться.

Фрося мгновенно отреагировала на слова её следователя, в голосе которого явно прослеживалась плохо скрываемая зависть: