Фрося. Часть 4

Мы уже шестой месяц вдыхаем воздух свободы — срок не большой, чтоб подняться на ноги, но достаточный, чтоб понять, что это будет очень трудно.

Нет, я не сделал для себя много открытий, просто лишний раз убедился в подлинности дружбы, родственных связей и своих способностей — всё это дерьмо собачье, если они не настоящие.

Сейчас живём в Бруклине.

Что тебе сказать… огромная выгребная яма с большим количеством евреев и неудачников, где каждый старается тебя облапошить и считает себя умнее других.

Беда моя в том, что только здесь я пока могу попробовать как-то развернуться, но ещё не решил, чем именно заняться: открыть ресторан, магазин, ателье мод или купить какую-нибудь развалину и сдавать коморки таким бедолагам, как сейчас являюсь сам.

Ну, а пока приобрёл по дешёвке такси и зарабатываю на хлеб насущный, кручу баранку и все эти мысли в своей не пригодившейся пока здесь никому, голове.

Тебя, конечно мало интересует моя семья, но так вкратце, чтобы ты поняла в какой атмосфере я сейчас живу: тёща пилит денно и нощно из какого рая я их вырвал и в какой ад впихнул, она ведь не хочет задумываться каким образом нам доставался тот рай.

Сонечка, как ни странно, не особо растерялась, она быстро адаптировалась к нынешним сложившимся обстоятельствам, предложила себя в какую-то русскую газетёнку и работает у них корректором, конечно за гроши, но ходит важная, как индюшка.

Девчонки быстро усваивают язык и младшая готовится поступать в следующем году в коллеж, а старшая попытается попасть в университет, есть даже шанс не на первый курс.

Папу, как не замечали раньше, так и сейчас, но без его вливаний, как и там, так и тут, моим доченькам пока не прожить.

Всё, а теперь только о тебе:

отдышись, моя миленькая, одно только меня успокаивает, что ты девочка сильная и выдержала свалившееся на тебя.

Неплохо было бы тебе сейчас смотаться в санаторий, подправить здоровье и поднять настроение.

Фросик, мой милый Фросик, привыкай жить без меня, мне без тебя плохо, очень плохо.

Пишу эти строки, а сердце кровью обливается, но разве я вправе тебя в чём-то ограничивать и в будущем упрекать.

Ты и раньше была вольная птица, а теперь и подавно.

Устраивай свою жизнь так, как у тебя это получится сделать, мне трудно писать эти строки, но если ты обретёшь сердечное счастье, то это будет для тебя наградой за все не долюбленные годы и я уже смертельно завидую тому счастливцу, на которого ты обратишь внимание.

Выкинь меня из сердца, головы и жизни, я не был достоин тебя, раз не сумел остаться с тобой или взять с собой.

Ты, мне сказала подарив на прощанье свою нежность и ласки — уходи и уходи навсегда, и я ушёл.

Не пренебрегай тем, о чём я сейчас тебе напишу, если ты воспользуешься этим моим советом, то я буду за твоё будущее спокоен.

На Арнаутской находится большое ателье мод, там заведующим обувной мастерской работает мой очень хороший друг Карпека Валерий Иванович.

В самое ближайшее время зайди к нему, это очень важно для тебя.

Вот и всё, моё солнышко, пора прощаться, не поминай меня лихом, ты ведь сама теперь понимаешь, иначе было нельзя.

Я целую тебя миллионы раз, милый мой Фросик, никогда не забуду голубой ленточки, которую много раз снимал с твоих пушистых волос!»

Глава 88

На кухню вбежал, вернувшийся с улицы Сёмка и застал мать стоящей у окна к нему спиной, с вздрагивающими плечами, она тихо плакала, прижав к груди промокший листок письма.

— Мамуль, опять ты из-за него страдаешь, сколько можно, он и оттуда рвёт твою душу.

— Нет, сынок, не рвёт, а лечит и думает о нашем с тобой будущем.

— Мам, хочешь почитать Анькины письма, там есть кое-что интересное.

— Нет, успею, это никуда от меня не убежит.

Лучше присядь и расскажи, почему из квартиры исчезли груша, кресло Вальдемара и твой любимый проигрыватель, а может быть и мотоцикла уже нет в гараже?

Сёмка сел на табурет напротив матери и взглянул прямо ей в глаза:

— Мам, я хотел бы этот разговор перенести на завтра, всё же у нас сегодня такой знаменательный день, но вижу, не получится.

С чего начать — с груши или Явы?

Фрося поняла, её ожидают новые потрясения.

— Начни с кресла, это, наверное, легче всего.

— Мамуль, а ведь и правда, легче всего.

Во время обыска милиционеры сломали механизм тайника и попортили во многих местах обшивку.

Я решил, пока тебя нет, от него избавиться, зачем нам этот хлам.

Мне пацаны подсказали, что есть дядька, который собирает всякую рухлядь, я ему и впихнул это кресло за четвертак. Что плохо?!

— Не знаю сынок, плохо или хорошо, но правильно сделал, иначе я бы тебе этого никогда не позволила, ведь это единственное, что у меня осталось от Вальдемара.

— Мамуль, память в голове, а здесь эта рухлядь смотрелась, как седло на корове.

— Ну-ну, так и Марк говорил, давай рассказывай о проигрывателе.

— Мам, ну, что ты спрашиваешь, разве не понимаешь, ведь всё это время, мне надо было за что-то жить.

— И посылки дорогие мне передавать.

— Ну, и посылки тоже.

— Яву тоже продал?

— Продал.

— Сынок, поверь, это сущая ерунда, справим новые, но всё же объясни, зачем тебе надо было продавать свои любимые игрушки, ведь ты получал стипендию члена сборной СССР, а это, как не крутись, четыреста рубликов…

— А тут мамочка, мы плавно переходим к пропавшей боксёрской груше.

На соревнованиях в Свердловске, они проходили, если ты помнишь, как раз в те дни, когда тебя арестовали.

Не смотря ни на что, я выступал очень хорошо и уверенно дошёл до финала.

Вдруг всех потрясла весть, что первый номер в нашей весовой категории Виктор Демьяненко, который, в принципе, должен был ехать на Олимпиаду, получил на тренировке серьёзную травму и появилась вероятность, что он к тому времени не восстановится, и в случае моей победы на этих соревнованиях, я становлюсь кандидатом номер один.