Футбол. Искушение
Шрифт:
Действо на поле очевидно подходило к концу. То ли тренер замёрз, то ли программа была выполнена, но спортсмены выстроились в одну неровную, подпрыгивающую на месте шеренгу и старательно внимали вещающему им что-то тренеру. Затем тренер коротко свистнул в свой свисток, шеренга разом повернулась в колонну и бойко побежала с поля. Часть из них остались, шустро собирая конусы и мячи в длинные сетчатые авоськи.
– В раздевалку, наверное, греться, - подумал Тяглов.
– Иваныч, погоди, - бородач тем временем неожиданно оказался уже на поле и приблизился к тренеру, - пяток мячиков оставь, я позже сам занесу.
– Кузьмич, ты что? Размяться решил? А как
– Ты пока чайник ставь. Плюшки с меня будут, - гоготнул бородач, - а я с приятелем чуток попинаю.
Затем развернулся ко мне и махнул рукой - Чего сидишь, болезный? Давай, спускайся.
– Смотри, без фанатизма. Не май-месяц. Жду в тренерской, - Иваныч велел мальчишкам оставить одну сетку с мячами и бодро потрусил прочь.
Мужик дождался, пока Матвей рысцой спустится к нему, затем оглянулся вокруг. На поле уже никого не было.
– Ну давай, показывай, как не мажешь, - бородач кинул передо мной мяч и махнул в сторону ворот, - пробей.
До ворот на глазок было метров 25. Тяглов сбросил с плеча лямку сумки, она упала на поле. Прикрыл глаза. На него неожиданно нахлынула волна спокойствия, даже безразличия, точнее, некоего фатализма. В голове крутилось где-то читанное: "Делай, что должно, и будь, что будет".
– Куда бить?
– В ворота, куда ещё. Обуви нормальной нет? Про бутсы и не спрашиваю, пуховик хоть скинул бы.
– Обойдусь так. Конкретно, куда надо попасть?
– Таак, - протянул мужик, шагнул ко мне ближе и глянул в глаза. Ростом он оказался пониже Матвея на полголовы, но фигурой неожиданно стройнее и крепче как-то, - бей в правую штангу.
– В верхнюю часть, вниз или в середину?
– В крестовину бей, - мужик начал вскипать.
– Если крестовина - это, то место, где соединяются боковая и верхняя штанги, то я бью.
– Не верхняя штанга, а перекладина. В правую крестовину. Не умничай, а бей!
Упрямо не снимая пуховика, Матвей вытянул ногу в своём китайском ботинке и коснулся мяча. Мяч с готовностью дрогнул. Матвею ярко, в красках вспомнилась дворовая площадка, десятилетние пацаны, глазеющие на взрослого дядьку, яркий мячик в нашлепках под ногами. В ногах потеплело. Матвей чувствовал мяч, площадку, поле, ворота и траекторию, по которой непременно полетит снаряд. Он отошёл на пару шагов назад, развернулся, как мог быстро рванул вперёд и ударил. Нога самостоятельно проделала необходимое движение. Спортивный снаряд сорвался с места, стремительно достиг крестовины, ударился, со смачным чмоканьем отскочил, докатился обратно почти до той же отметины, с которой стартовал и замер. Получилось великолепно.
– Тааак, - опять протянул мужик, - повтори. Туда же.
Тяглов повторил, результат был тем же. Мяч опять отскочил почти на место.
– Ещё раз, - голос бороды был бесстрастен.
Матвей, не глядя на бородача, уточнил: - Могу туда же, но слева по параболе. Или справа. Могу сверху, навесом.
– Давай сверху. Парашютиком. Но в крестовину.
– Хорошо.
Матвей чуть прижмурился, представил в голове нужную траекторию и пробил подъёмом стопы. Несмотря на неуклюжую китайскую обувь, мяч послушно вспорхнул ввысь, отскочил от нужной крестовины, пару раз прыгнул по полю и замер недалеко от ворот. Матвей обернулся. Мужик стоял неподвижно, руки безвольно свисали вдоль тулупа, лицо под бородой покрылось красными пятнами.
– Меня зовут Матвей. Позвольте представиться, - несколько официально и невпопад произнёс Тяглов. Затем прокашлялся и уточнил, - Матвей Тяглов.
После они били и так, и эдак. И в левую штангу, и в правую,
и "в паутину", как почему-то называл "девятку" мужик, и в "трёшку", как назывались им же нижние углы, и в разные другие места, с произвольных углов и различных дистанций, лишь бы Матвею было по силам достать до ворот. Кстати, Федор Кузьмич, по ходу дела он так и назвался, все же заставил Тяглова снять пуховик, обуть кроссовки прямо на тёплые носки, благо, размер позволял, натянуть спортивные брюки. Но сути дела это не поменяло. Матвей с одинаковой легкостью посылал мяч туда, куда заказывал бородач, и тем способом, которым требовалось. За мячами азартно бегали они оба, в переменку. Пока не запыхались. Причём, первым почувствовал усталость Матвей.– Форма у тебя так себе, жиденькая.
– буркнул Кузьмич, - А с мячом, собственно, что ещё умеешь?
Матвей пожал плечами, - Сам не знаю.
– Ладно, одевайся, обувайся. Сколько тебе лет, говоришь?
Тяглов ничего такого не говорил, но ответил. Ответом Кузьмич остался явно недоволен и немного поскучнел:
– Ладно, я подумаю. У тебя телефон есть? Диктуй.
Матвей предложил набрать его номер для автоматического определения, но бородач, не дослушав, перебил:
– Я же сказал - диктуй.
После, махнув лапой в варежке и обещав перезвонить, новый знакомый Тяглова удалился, видимо, всё же выпить чаю с ушедшим тренером Иванычем и поразмышлять.
Матвей торопливо привёл одежду в подобающий московскому, ныне холодному сентябрю вид и направился домой. На душе опять стало тревожно.
***
Следующие несколько дней Матвей нервничал. Чтобы занять себя чем-то полезным, рылся в интернете по футбольным сайтам, перелопатил википедию на ту же, футбольную тему, даже задумался о ежеутренних пробежках, думами это и закончилось, но старался меньше курить и вытер пыль с найденных почему-то на верхних антресолях - и как их туда только занесло - стареньких гантелей. Каждую минуту он ждал вестей от Федора Кузьмича, постоянно проверял зарядку и денежный баланс мобильника, но звонка не было.
Задним числом укорял себя за излишнюю тактичность, перешедшую в робость, не позволившую проявить настойчивость и добиться от хмурого бородача его телефонных координат. Неожиданно тянуло выйти во двор, побить по мячу в коробке, но Матвей удерживался, потому что смысла в этом не видел. И, почему-то, стеснялся. Поехать опять в Лужники не хватало духу, да и где этого Кузьмича искать? Кроме того, был в этом какой-то оттенок унижения. А унижений Матвей не терпел.
Ещё Тяглов вспоминал прошлое, потерянную семью, мечтал о встрече с сыном, - невыносимо хотелось обнять его, узнать о его жизни, проблемах, может постараться помочь чем-нибудь, да и просто увидеть. Но ни телефона сына, ни его адреса он не знал, а разыскивать избегал и раньше, опасаясь отпугнуть и окончательно всё разрушить.
Дум о будущем Матвей старательно избегал, так как ясных путей не видел. Вечерами сидел на кухне, забившись в свой привычный тесный угол и, забыв о своём намерении меньше курить, смолил одну за другой. Отвлечься не получалось, книги, что раньше спасали Матвея возможностью погрузиться в иллюзорный мир и на время забыться, - не читались, мысли вновь и вновь возвращались ко встрече в Лужниках, к чудесному и нежданному умению и, отчего-то, к прошедшим крайним пятнадцати годам жизни, к потерянной профессии, нелепым и никчемным стараниям обеспечить жизнь обречённой на развал семьи, и опять к сыну, - с горечью утраты малейшей возможности повернуть всё вспять и проводить с ним столько времени, сколько всегда хотелось.