Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Мир на земле

— Весьма поучительно, — заметил Гоус. — Левая рука не может проделывать сложных движений так, чтобы мышечное напряжение не передалось правой половине тела. Необходимо было отвлечь ваше внимание.

— Этим? — Я указал на синяк.

— Именно. Взаимодействие левой ноги и руки. Чувствуя боль, вы около секунды не воспринимали ничего другого. Этого оказалось достаточно.

— И часто так бывает?

— Чрезвычайно редко.

— Значит, если кто-то захочет взяться за меня всерьез, достаточно поступить так же? Например, колоть меня в правую сторону, чтобы она не вмешивалась в дела левой, взятой на допрос?..

— Специалист поступит иначе. Сделает инъекцию амитала в левую шейную вену. Carotis. [122] Тогда левый мозг заснет, а бодрствовать будет только правый. Несколько минут.

— И этого достаточно?

— Если окажется, что нет, в вену вводят небольшую канюлю и дают амитал капельно. Спустя некоторое время засыпает и правое полушарие, поскольку вены мозга связаны так называемыми коллятералями. Тогда необходимо переждать немного, и можно начинать снова.

122

Сонная артерия (лат.).

Я спустил штанину пижамы и встал.

— Не знаю, до каких пор могу заставлять себя сидеть здесь и ждать у моря погоды. Лучше знать что-то, чем не знать ничего. Возьмите меня в оборот, доктор.

— А разве вы не можете сделать это сами? Вы же умеете переговариваться одной рукой с другой. Узнали вы что-нибудь таким образом?

— Ничего.

— Оно отказывается отвечать на вопросы?

— Точнее, отвечает непонятно. Я знаю вот что: онопомнит иначе, чем я. Возможно, целыми образами, целыми сценами. Когда хочет выразить это словами, знаками — получается головоломка. Вероятно, следовало бы все записать и рассматривать как своего рода стенограмму. Так мне кажется.

— Задача скорее для криптологов, чем для врачей. Допустим, удастся сделать какую-то запись. Какая вам от того польза?

— Не знаю.

— Я тоже. А пока желаю спокойной ночи.

Он ушел, я погасил свет и лег, но уснуть не мог. Неожиданно левая рука поднялась и тихо погладила меня по щеке. Она явно жалела меня. Я встал, зажег лампу, принял таблетку секонала и, одурманив таким образом и Ийона и Иона, погрузился в беспамятство.

Мое положение было не просто скверным. Оно было идиотским. Я сидел, спрятавшись в санатории, не зная даже от кого. Выжидал неведомо чего. Пытался договориться сам с собой при помощи руки, но, хотя она отвечала гораздо охотнее, чем раньше, я ее не понимал. Я копался в санаторской библиотеке, таскал в комнату учебники, монографии, кучи специальных журналов, чтобы наконец узнать, кто или что я такое с правой стороны. Я задавал руке вопросы, на которые она отвечала с явным напряжением доброй воли, более того, научилась новым оборотам и новым словам, что одновременно побуждало меня к дальнейшим беседам и беспокоило. Я опасался, что оно сравняется со мной, возможно, даже перещеголяет меня теперешнего, и я вынужден буду не только считаться с ним, но и слушаться, или же каждое полушарие начнет тянуть в свою сторону, и тогда я разорвусь либо уполовинюсь вконец и стану похожим на жучка, на которого наступили так, что одни его ножки тянут вперед, а другие — назад. Мне снилось, что я куда-то бегу, взбираюсь по каким-то темным скалам, а я даже не знал, которой половиной все это видел во сне. То, что я узнал, переворошив груды книжек, соответствовало правде. Левый мозг, лишенный связи с правым, скудеет. Даже когда продолжает болтать, речь его становится суше, и это видно хотя бы по тому, сколь часто он применяет вспомогательные глаголы «быть» и «являться». Делая записи и потом читая их, я заметил, что именно это происходит со мной. Но, кроме таких деталей, я не мог почерпнуть из специальных работ ничего серьезного. В них была тьма гипотез, совершенно противоречивых, каждую я примерял к себе, и, если она не подходила, меня разбирала злость на тех ученых, которые прикидывались, будто лучше меня знают, что со мной творится. Однажды я уже готов был отбросить все предосторожности и поехать в Нью-Йорк в Лунное Агентство. На следующее утро затея уже казалась мне последним, что следовало делать. Тарантога не подавал признаков жизни, и, хотя я сам просил его ждать знака от меня, его молчание тоже начинало меня раздражать. В конце концов я решил взяться за себя по-мужски, как это сделал бы давнишний, не рассеченный Ийон Тихий. Я поехал в Дерлин, маленький городок в двух милях от санатория. Жители, кажется, собирались назвать его Берлином, но что-то перепутали с первой буквой. Хотел купить пишущую машинку, чтобы взять левую руку в перекрестный огонь вопросов, записывать ее ответы и набрать их достаточно для того, чтобы проверить, образуют ли они нечто осмысленное. В конце концов, рассуждал я, я могу быть правосторонним идиотом, и только амбиция не позволяет мне убедиться в этом. Блер, Годдек, Шапиро, Розенкранц, Бомбардино, Клоски и Серенги утверждали, что немота правого полушария есть пучина, полная неведомых талантов, интуиции, предчувствий, бессловесной полной ориентации, она даже что-то вроде гения, источника всех тех чудес, с которыми не желает соглашаться рационализм левого: телепатии, ясновидения, перемещения душ в иные измерения бытия, видений, состояний мистического возбуждения и просветления, но Клайс, Цукеркандель, Пинотти, Вихолд, мадам Мейер, Рабоди, Оттичкин, Нюэрлё и восемь десятков других экспертов и знатоков утверждали, что ничего подобного. Нет, конечно, резонатор, организатор эмоций, ассоциативная система, отражательная зона мыслей, ну какая-никакая память, но не способная ничего высказать; правый мозг есть алогичное создание, эксцентрик, фантаст, враль, это дух, но в сыром виде, это мука, но и дрожжи тоже, однако хлеб из такой смеси может выпечь только левый мозг. Мнение других было таково: правый — генератор, левый — селектор, поэтому правый мозг отделен от мира, а ведет его, переводит на человеческий язык, выражает, комментирует, обуздывает, делает из него человека мозг левый.

Гоус предложил мне поехать в городок на его машине. Он не был удивлен моим намерением и не пытался отговаривать. Нарисовал на листке главную улицу и крестиком пометил место, где находился городской торговый центр. Заметил только, что сегодня мне уже не успеть, потому что суббота, а магазин закрывается в час дня. Все воскресенье я таскался по парку, по возможности избегая встречи с Аделейдом. В понедельник нигде не мог найти Гоуса и поехал автобусом, который ходит каждый час. Он был почти пуст. Кроме негра-водителя только двое детей, лизавших мороженое. Городок, лежавший в какой-нибудь миле от санатория, напоминал американские поселки, какими они были лет пятьдесят назад. Единственная широкая улица, телеграфные столбы, дома в палисадниках, невысокие живые изгороди, калитки, возле каждой — почтовый ящик, а самим городком прикидывались несколько каменных домов у пересечения с шоссе штата. Там стоял почтальон и разговаривал с толстым потным типом в цветастой рубашке, хозяином большого пса в строгом ошейнике, поднявшего ногу у фонарного столба. Я сошел около них и, когда автобус отъехал, оставляя после себя тучи вонючего дыма, поискал глазами торговый центр. Большой, он стоял, блистая стеклами, на противоположной стороне улицы. Два продавца в халатах таскали какие-то ящики из склада и грузили их в фургон. Солнце палило нещадно. Шофер грузовика, сидя в открытой кабине, пил пиво из банки, уже не первой: у него под ногами валялась куча пустых. Это был совсем седой негр, хотя лицо его выглядело нестарым. По солнечной стороне улицы шли две женщины, молодая толкала детскую коляску с поднятым тентом, старшая заглядывала в нее, что-то говоря. Ее голову и плечи прикрывала черная шерстяная шаль, хотя было очень жарко. Женщины как раз проходили мимо открытой автомобильной мастерской, там поблескивало несколько умытых автомобилей, был слышен шум воды и шипение воздуха. Все это я отметил мимоходом, уже спускаясь на тротуар, чтобы перейти на другую сторону, в магазин. Мне пришлось остановиться, потому что большой темно-зеленый «линкольн», стоявший в нескольких десятках шагов дальше, резко двинулся в мою сторону. Лобовое стекло было зеленоватым, так что я едва видел силуэт водителя. Мне показалось, что у него черное лицо, и я подумал, что это негр. Я остановился на краю тротуара, чтобы пропустить машину, но она резко затормозила рядом. Я подумал, не хочет ли водитель о чем-то спросить, как вдруг кто-то крепко обхватил меня сзади, зажав рот рукой. Это было так неожиданно, что я даже не пытался сопротивляться. Кто-то позади открыл дверцу, я стал вырываться, но не мог издать ни звука, так меня сдавили. Почтальон кинулся к нам и, наклонившись, схватил меня за ноги. Совсем рядом что-то громыхнуло, и улица мгновенно преобразилась.

Старшая женщина, сбросив шаль на тротуар, повернулась к нам. В ее руках был короткоствольный автомат. Это она выпустила длинную очередь прямо по передней части авто, продырявив радиатор, покрышки, так что поднялась пыль. Седовласый негр уже не пил пиво. Он сидел за рулем, а его грузовик одним разворотом загородил дорогу «линкольну». Кудлатый пес кинулся на стрелявшую женщину и, извиваясь, свалился на асфальт. Почтальон отпустил меня, отскочил в сторону, извлек из своей сумки что-то черное, круглое и швырнул в сторону женщин. Загрохотало, повалил белый дым, молодая женщина упала на колени за коляской, которая почему-то раскрылась, и из нее, словно из огромного огнетушителя, прямо на водителя «линкольна» вырвалась струя пенящейся жидкости. Водитель как раз выскочил на тротуар, и, прежде чем пена залила его лицо, я увидел, что оно закрыто чем-то черным, а в руке — пистолет. Струя пены ударила в лобовое стекло лимузина с такой силой, что оно треснуло и осколки попали в почтальона. Толстяк, все еще державший меня сзади, отступал, стараясь заслониться моим телом. Из гаража выскочили несколько человек в комбинезонах. Они подлетели к нам и оторвали меня от толстяка. На все ушло не более пяти секунд. Ближайшее к улице авто, стоявшее в мастерской, задом выехало через раскрытые ворота, двое мужчин в халатах накинули на водителя «линкольна» сеть, стараясь не прикасаться к нему — он весь был покрыт липкой пеной. Толстяк и почтальон, уже скованные, влезали, подталкиваемые, в автомобиль, выехавший из мастерской. Я стоял столбом, глядя, как тот, кто только что открывал задние двери «линкольна», вылезает, подняв руки, и послушно идет под дулом револьвера к фургончику, а седой негр защелкивает на его запястьях наручники. Никто меня не тронул, никто не бросил мне ни слова. Авто отъехало. Полугрузовичок, в который посадили раненого, а может, застреленного водителя и его сообщника, тронулся, женщина подняла с земли черную шаль, стряхнула с нее пыль, сунула автомат в коляску, снова подняла тент и пошла как ни в чем не бывало дальше. Опять стало тихо и пустынно. Только большой автомобиль на спустившихся скатах с растрескавшимися фарами да мертвый пес свидетельствовали о том, что все это мне не привиделось. Рядом с торговым центром в садике, заросшем высокими подсолнухами, стоял одноэтажный домик с верандой. В раскрытом окне, держа трубку в руке и опершись локтями о подоконник, стоял мужчина с загорелым лицом и почти белыми волосами и глядел на меня с многозначительным спокойствием, словно хотел сказать: «Ну, вот видишь?» Только тогда я понял, что было еще более странным, нежели попытка похищения: хотя у меня в ушах еще стоял треск автоматной очереди, взрывы и крик, не открылось ни одно окно и никто не выглянул на улицу, словно меня окружала пустая театральная декорация. Я стоял достаточно долго, не зная, что делать. Покупать пишущую машинку мне расхотелось.

IV. Лунное Агентство

— Мистер Тихий, — сказал директор, — наши люди посвятят вас в детали Миссии. Я же обрисую лишь общую картину, чтобы вы не потеряли за деревьями леса. Женевский договор содержит в себе четыре, я бы сказал так, противоречия. Всеобщее разоружение одновременно с продолжающейся гонкой вооружений — раз. Максимальный темп вооружения при нулевых затратах — два. Полную гарантию каждому государству против неожиданного нападения при сохранении права вести войну, если кому-либо захочется ее вести. Три. И наконец, ликвидацию всех армий, которые, несмотря на это, продолжают существовать. Нет войск, но остались штабы, и они могут замышлять что угодно. Одним словом, мы ввели pacem in terris. [123] Вы согласны?

123

мир на земле (лат.).

— Разумеется, — ответил я. — Но ведь я читаю газеты. Они утверждают, что мы попали из огня в полымя. А однажды я вычитал, не помню уже где, что Луна молчит и заглатывает земных разведчиков, ибо кому-тоудалось войти в тайный сговор с тамошними роботами. И какое-то государство стоит за всем, что происходит сейчас на Луне. А Лунное Агентство об этом знает. Что скажете?

— Бредни, — энергично возразил директор. Мы сидели в его кабинете размером с зал. Сбоку на возвышении стоял огромный глобус Луны, покрытый оспинами кратеров. Секторы отдельных государств, раскрашенные зеленым, желтым и оранжевым, как на политических картах, располагались от полюса до полюса, и поэтому глобус походил на детский мяч или освещенный изнутри стеклянный апельсин, очищенный от кожуры. На стене за креслом директора свисал с потолка до пола флаг ООН.

— Таких выдумок сейчас множество, — подчеркнул директор с сожалением на лице и кисло улыбнулся. — В нашем пресс-бюро вы можете ознакомиться с обзором таких сказок. Все высосано из пальца.

— Но движение — я имею в виду неопацифистов-лунофилов, это-то, пожалуй, факт?

— Так называемых лунатиков? Да. Читали их заявления? Программу?

— Читал. Они требуют соглашения с Луной…

— «Соглашения»! — презрительно фыркнул директор. — Не соглашения, а капитуляции. Но неведомо перед кем! Недоумки. Воображают, будто Луна стала личностью,что ее можно считать равноправной стороной в переговорах, в пактах, стороной могущественной и разумной. Что там уже нет ничего, кроме гигантского компьютера, поглотившего все секторы. У страха, мистер Тихий, не только глаза велики, но и мал разум.

— Ну хорошо, но разве и вправду можно исключить какой-то вариант объединения всех видов существующего там оружия, армий, если это, конечно, армии? Разве можно утверждать, будто не произошло ничего подобного, коли ничего не известно?..

— Даже там, где ничего не известно, определенные вещи невозможны. Сектор каждого государства организован в виде эволюционного полигона. Извольте взглянуть, — в руке у директора была маленькая плоская коробочка. Отдельные секторы Луны начали светиться, и скоро весь глобус горел, словно цветной лампион. — Вот эти, самые широкие, принадлежат сверхдержавам. Разумеется, мы знали, что перевозим, ведь перевозки осуществляло наше Агентство. Мы также производили предварительные работы, сооружали котлованы под СУПИМы — Суперимитаторы. В каждом секторе имеется такой имитатор, окруженный производственным комплексом. Секторы не могут бороться друг с другом. Это исключено. СУПИМ проектирует новые типы оружия, а СЕЛИМ — Селектирующий имитатор — пытается их уничтожить. То и другое представляет собой компьютерную игру. В программах заложен принцип меча и щита. Это немного напоминает такое положение, как если бы каждая сторона поместила на Луне свой двучленный компьютер, который сам с собой играет в шахматы. Но лунные шахматисты вместо фигур играют оружием, к тому же во время игры может изменяться все: правила игры, движения фигур, их боевая сила, конфигурация шахматной доски.

— То есть как? — удивился я. — Выходит, там нет ничего, кроме компьютеров, имитирующих гонку вооружений? Тогда какая же опасность может грозить Земле… Ведь имитированное оружие не страшнее листка бумаги, на котором оно нарисовано…

— Э, нет! Оптимальные проекты поступают на реальное изготовление. Другое дело, и в том секрет, когдапоступают. Все выглядит так: СУПИМ проектирует не какое-то одно новое оружие, а всю систему боевых операций. Разумеется, систему безлюдную. Солдат образует единое целое с оружием. Еще лучше это можно понять, обратившись к естественной эволюции. Борьба за существование, понимаете? Борьба за бытие. СУПИМ проектирует, скажем образно, каких-то хищников, а СЕЛИМ ищет их слабые стороны, чтобы уничтожить. Если ему это удается, СУПИМ придумывает что-то новое, а СЕЛИМ опять наносит контрудар. В принципе такая имитационная игра с постоянным совершенствованием может длиться сколь угодно долго, но каждая из систем по истечении некоторого времени должна начать изготовление реального оружия. По истечении какоговремени и какаяэффективность требуется от прототипов — программисты данной страны установили заранее. Ибо каждое государство хотело иметь на Луне реальный склад оружия, арсенал, а не только имитаты в виде планов на бумаге или в памяти компьютера. И здесь тоже имеется противоречие, понимаете?