Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Мир на земле

— Вполне возможно.

— Это так важно? — спросил я. — Ведь Агентство может выслать других разведчиков.

— Разумеется. Вы вернулись шесть недель назад. Сразу же после того, как был установлен диагноз — я имею в виду вашу каллотомию, — были один за другим высланы три человека из запасных.

— И ничего не вышло?

— Им удалось вернуться. Всем. К сожалению, удалось слишком хорошо.

— Не понял.

— Их ощущения не перекрываются с вашими.

— Ни по одному пункту?

— Вам лучше не знать подробностей.

— Но если вы их знаете, то и вас могут ожидать неприятности… профессор Шапиро, — сказал я, усмехаясь. Он глубокомысленно кивнул.

— Естественно. У экспертов возникла масса гипотез. Результаты анализа приблизительно таковы. Классически построенные дистантники не были для Луны неожиданностью. Неожиданностью стал лишь молекулярный дистантник, то есть последнее ваше воплощение. Однако с того момента и он уже для нее не загадка.

— Что из этого следует для меня?

— Думаю, вы уже догадываетесь. Вы проникли тудаглубже, чем ваши последователи.

— Луна устроила им представление?

— Похоже на то.

— А для меня, значит, не устраивала?

— Вы пробили декорацию, по крайней мере частично.

— Почему же я смог вернуться?

— Потому, что это было оптимальным решением дилеммы, в смысле стратегической игры. Вы вернулись, выполнив задание, но в то же время не вернулись, то есть его не выполнили. Если бы вообще не вернулись, в Совете Безопасности большинство получили бы противники дальнейших разведок.

— Те, что хотят уничтожить Луну?

— Не столько уничтожить, сколько нейтрализовать.

— Это для меня новость. Каким образом?

— Есть способы. Правда, чрезвычайно дорогостоящие, как всякая новая технология в зародыше. Не знаю подробностей, поскольку так лучше для всех нас и для меня самого.

— Однако кое-что вы все-таки прослышали… — заметил я. — Во всяком случае, речь идет о чем-то субатомном? Не водородные бомбы, не баллистические ракеты, а нечто более дискретное. Нечто такое, чего Луна не в состоянии своевременно обнаружить…

— Для человека, лишенного половины мозга, вы достаточно разумны. Однако вернемся к делу, то есть к вам.

— Чтобы я согласился на исследования? Под патронатом Агентства? Взятый на допрос с правой стороны?

— Все гораздо сложнее, чем вы думаете. Кроме вашего рапорта и записей миссии, мы располагаем несколькими гипотезами. Наиболее достоверная звучит примерно так: на Луне столкнулись отдельные секторы. Не произошло ни их объединения, ни взаимоуничтожения, ни создания плана вторжения на Землю.

— Тогда все-таки что же там произошло?

— Если б это можно было установить достаточно определенно, мне не пришлось бы мучить вас. Несомненно, межсекторные заслоны отказали. Милитарные игры столкнулись друг с другом. Возникли беспрецедентные эффекты.

— Какие?

— Я не эксперт в таких вопросах, но, насколько знаю, компетентных экспертов вообще нет. Мы обречены на догадки под девизом ceterum censeo humanitatem preservandam esse. [145] Вы знаете латынь, не правда ли?

145

полагаю, человечество должно быть сохранено (лат.).

— Отчасти. Скажите, чего вы от меня хотите?

— В данный момент еще ничего. Вы, простите, вроде зачумленного во времена, когда еще не было антибиотиков. Я навестил вас, поскольку настаивал на этом и с трудом получил согласие. Скажем — ultimum refugium. [146] Количество версий того, что произошло на Луне, вы увеличили страшно. Говоря проще, после вашего возвращения известно меньше, чем до него.

— Меньше?

— Конечно. Ведь не известно даже, содержит ли ваш правый мозг что-нибудь действительно важное. Количество неизвестных возросло, после того как уменьшилось.

146

последнее прибежище (лат.). О доводе, к которому прибегают, не имея в запасе лучших.

— Вы выражаетесь, как Пифия.

— Лунное Агентство перевозило на Луну и помещало в секторах то, что должно было доставлять в соответствии с Женевским соглашением. Но компьютерные программы первого перевезенного поколения остались секретом каждого государства. Агентству они доступны не были.

— Иначе говоря, уже с самого начала возникла чреватая опасностью несообразность?

— Естественно, как следствие мировых антагонизмов. А разве можно отличить программу, которая спустя десятилетия вырвется из наложенных на нее программистами пут, от программы, которая должна былаопределенным образом вырваться?

— Не знаю, можно ли. Но, вероятно, специалисты должны сказать свое слово.

— Нет. Этого никто не может сказать, кроме тех, кто составлял программы.

— Знаете, профессор, — сказал я, вставая и подходя к окну, — у меня создается впечатление, что вы оплетаете меня тонкой сетью. Чем дольше мы беседуем, тем туманнее все становится. Что произошло на Луне? Не известно. Что я там перенес в действительности? Не известно. Почему подвергся этой дьявольской каллотомии? Не известно. Знает ли об этом что-нибудь вторая половина моего мозга? Тоже не известно. По сему случаю будьте любезны коротко сказать, чего вы от меня ждете.

— Вам не следует столь сардонически говорить о любезности. Любезность существовала до сих пор, и к тому же весьма далеко зашедшая…

— Поскольку это было в интересах Агентства, а возможно, и еще кого-то. Или, как вы говорите, меня спасали и охраняли по доброте душевной. А?

— Нет. О доброте душевной не может быть и речи. Это я сказал уже в самом начале. Слишком высока ставка. Настолько высока, что, если бы можно было экстрагировать из вас дельные сведения с помощью убийственных пыток, это давно было бы сделано.

Вдруг меня осенила неожиданная догадка. Я повернулся спиной к темному уже окну и, широко улыбнувшись, скрестив руки на груди, сообщил:

— Благодарю, профессор. Я только сейчас понял, ктов действительности охранял меня все это время.

— Я же вам сказал.

— Но я знаю лучше. Они.Или она, —и, открыв окно, я показал на висевший над деревьями лунный серп, резко выделяющийся на темно-синем небосклоне.