G.O.G.R.

Недобежкин ещё пока не знал, как объяснить Соболеву про Хомяковича. Всю дорогу милицейский начальник подбирал слова, но нужных так и не нашёл. Ладно, потом найдёт, ведь Хомякович уже никуда не убежит…

– Моя машиночка… – канючил ему под руку Ежонков, отвоевав для себя место за рулём. – Вся грязненькая, бедняжечка…

Первым делом Недобежкин постановил, что необходимо наведаться к Маргарите Садальской. Её отсадили в отдельную камеру, потому что в общей она вела себя, как разъярённая гадюка, и едва не выдрала соседке глаз. Садальская сидела на нарах, скорчившись в комочек, и кажется, плакала. Заслышав, что в её сторону кто-то шагает, она подняла растрёпанную голову и увидела, что тяжеленная дверь её узилища распахнулась, и из пыльного тёмного коридора вдвигается милицейский начальник Недобежкин и его компания.

– Я всё скажу! – обречённо пискнула Садальская, вперив в Недобежкина умоляющий затравленный взгляд. – Пожалуйста…

– Так-так, – сразу же заинтересовался Недобежкин и уселся на её нары, потеснив Садальскую на край. – Ну-ка, поделись соображениями!

– Если сама не расколется – я её вспушу! – пообещал гипнотизёр Ежонков, расположившись на соседних нарах около Серёгина и Синицына.

– Не надо меня пушить… – заревела Садальская и пустила крокодиловую слезу. – Я… я не виновата… Меня заставили… Меня подставили…

– И кто же тебя заставил-то? – проворчал Синицын. – Ты же ещё в Америке на кого-то пахала?

– Точно, – подхватил Пётр Иванович. – Влезла ко мне в сейф, там пошустрила, потом дело своё из архива свистнула – тоже подставили и заставили?

– Сколько можно водить нас за нос? – напёр Недобежкин. – Кто это там тобой руководит – «ГОГР»?

– Это не просто «ГОГР», – промямлила Садальская и отодвинулась от Недобежкина ещё дальше, чтобы не быть раздавленной. – Меня зовут не Маргарита Садальская. Меня зовут Эмма. Свою фамилию я не могу вам сказать, потому что они найдут меня… Я работала с ними, я была ассистенткой и лаборанткой у профессора Артеррана, который занимался «Густыми облаками».

Вот это номерок! Пётр Иванович раскрыл рот, Синицын – тоже и, кроме того ещё и выпучил глаза. А Ежонков – тот вообще, едва не свалился с нар на пол.

– Не брешешь? – подскочил он к «Маргарите Садальской», которую, оказывается, звали Эммой.

– Нет, зачем мне врать? – всплакнула она и смахнула слезу, подавив охоту сделать этому Ежонкову едкое замечание: «Зубила-то почисть!». – Я и так уже стою на пороге смерти – они меня схватили, а вы помогли мне убежать, но это ненадолго. Я слишком много знаю. Я работала с Артерраном… Я очень гордилась этой работой… Я гордилась тем, что они взяли меня туда сразу после института, – она лепетала так жалостливо, что доброму Петру Ивановичу даже стало жаль её. – Но потом – случилось несчастье. У нас в лаборатории была подопытная горилла по кличке Тарзан. Она… она была смирная, я кормила её с рук, она рисовала картинки. А Артерран – вы знаете, какой он был? Он считал себя гением и никого вокруг себя не замечал. Артерран был авантюристом – считал, что сможет вывести «Гомо Дивизуса »…

– Кого?? – перебил милицейский начальник, который не понимал по-латыни и никогда не слышал такого сочетания: «Гомо Дивизус».

– Гомо Дивизуса, – повторила Садальская – Эмма, размазывая по худым щекам слёзы. – Уберменша , сверхчеловека. Он проводил над Тарзаном эксперименты – хотел, чтобы он поднялся по эволюционной лестнице… Однажды к нему в руки попал этот проклятый триста седьмой образец. Ему приказали испытать его, и Артерран решил испытать эту дрянь на Тарзане. А я в тот день… я покормила его и забыла закрыть клетку на замок… Я уже говорила, что Тарзан всегда был мирным… А тогда – Артерран подошёл к нему с пробиркой, и Тарзан вырвался из клетки…

– И разорвал Артеррана в меленькие кусочки! За это они тебе и мстят? – закончил за Эммочку «суперагент» Ежонков и вскочил с нар. – Я же говорил? Говорил? – пристал он к Недобежкину, выражая на пухленьком личике щенячий восторг. – Америкашку Артеррана сожрала горилла! В архиве Синицына так и сказано! Я – гений, гений! – и запрыгал от радости, как пацан, которому подарили компьютер исключительно для игр.

– Эй, это не мой архив! – вмешался Синицын. – Я не знаю, откуда ты всё это выцарапал!

– Нет, – неожиданно слабым голоском возразила Садальская – Эмма. – Они так написали, что Тарзан убил Артеррана, но это неправда. Артерран жив, и теперь охотится за мной. Артерран разбил пробирку с препаратом, они захотели скрыть всё это, потому что «Образец 307» стоил очень дорого. Они написали, что его убил Тарзан, а меня уволили на следующий день и лишили всего: дома, имущества, гражданства. Я слонялась по бывшим школьным подругам, по квартирам, работала, где попало. А Артерран – он стал какой-то странный после всего этого. Он убивает всех, и он не остановится, пока не убьёт меня. Он где-то здесь, в Верхних Лягушах, он не покинул «Наташеньку»… Он сумасшедший, спасите меня от него!

Садальская – Эмма начала впадать в истерику, рыдать, застучала кулачками по жёстким нарам.

Услыхав сие сногсшибательное признание, Ежонков остановил восторженное вращение на одной ножке и едва не повалился на спину. Синицын, молча, хлопал глазами. Даже сам прагматичный милицейский начальник застыл на время, огорошенный сенсационным заявлением этой странной особы. Только Пётр Иванович, имевший трезвый ум настоящего следователя, не растерялся, а схватил истеричную Садальскую – Эмму за плечи, встряхнул, чтобы сбить истерику и задал ей один-единственный вопрос:

– Как звали профессора Артеррана?

– Его звали Генрих, – пролепетала та чуть слышно. – Он не американец, а австриец, или немец. Гражданство у него было американское, но приехал он откуда-то оттуда, из Европы… Он всегда был похож на верволка…

«Да, у страха глаза велики, – отметил про себя Серёгин. – Ей теперь хоть что покажи… И слизняк станет похож на верволка!». Но всё-таки, одно большое рациональное зерно Серёгин всё же выудил из этого сумбурного рассказа. Фальшивомонетчик по кличке Троица говорил, что Светленко рассказывал ему про какого-то Генриха. И теперь Пётр Иванович, кажется, понял, про какого – про Артеррана! Вот кому служил «король воров»! Недобежкин и Ежонков подумали то же самое, но распространяться об этом вслух при этой Эмме не спешили.

– У него ещё поговорка была… – начала Эмма, желая рассказать всё, что знает. – Я хорошо запомнила её… Он говорил так…

Внезапно со стороны двери послышались два тихих хлопка. Оба глаза Эммы вмиг превратились в две страшные дыры, из которых потекла кровь. Кровь брызнула на стену за спиной несчастной, и заляпала её. Эмма дёрнулась и молча, повалилась на нары.

Ежонков при виде крови упал в обморок. Недобежкин, Серёгин и Синицын, все вместе, они рывком повернулись к двери. Они успели увидеть, как в щёлку между этой тяжёлой стальной дверью и полом скользнула ничья тень.

– Стоять! – Недобежкин сорвался с места, подскочил к этой двери, собрался рывком распахнуть её, но она оказалась заперта снаружи. – Откройте, откройте! – завопил милицейский начальник и забарабанил по металлу двери кулаками, сотрясая её.

Серёгин и Синицын тоже вскочили и мигом оказались у двери.

Флегматичный охранник изолятора не спеша отомкнул замок, приоткрыл дверь и вставился в образовавшуюся щель.

– Что? – сонно осведомился он.

– Брысь! – Недобежкин отшвырнул его, как куклу, и понёсся по длинному пустому коридору, оглашая всё вокруг могучим рыком: – Стоя-ааа-ять!!!!