Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Гадкие лебеди кордебалета
Шрифт:

— Мари! — а потом: — Детка, мама!

Но никого нет, и в ответ только тишина. Я стою, тяжело дыша, цепляясь за ручку двери, понимая, что жалеть себя — только терять время. Но я все равно опускаю плечи.

Присев у печки, достаю из холодной золы обрывок серого шелка. Я провожу пальцем по краю. По форме он похож на половину овала, а размером — в две моих ладони. По одному краю идет узкая, хорошо прошитая кайма, но второй выглядит так, как будто его обрезал ребенок, впервые в жизни взявший в руки ножницы. Я бросаю кусок шелка, отрезанный от ворота платья Мари, того, в котором она приходила в Сен-Лазар, обратно в печку и встаю.

Мари

Я

глажу красную плюшевую подушку, лежащую на скамейке у кафе. Прислоняю больную голову к стене.

Основной зал и то место, где сижу я, разделяет дубовая стойка высотой по плечо мужчине. Сверху установлено стекло.

Хозяйка, которая вяжет, сидя на высоком стуле, видит оба зала. Не переставая щелкать спицами, она оглядывает меня исподлобья, задерживая взгляд на обтрепанном вороте шелкового платья. Я играю с фарфоровой спичечницей, передвигаю ее по грязной мраморной столешнице туда-сюда.

Я уже заказала стакан абсента и не могу передумать. Карманы у меня пусты, нужно найти парня, который за меня заплатит. Может быть, этот, за соседним столом. Он в штанах каменщика и уже перешел от биттеров к кассису.

Я сижу там битый час, смотрю на каменщика, жду, когда он поднимет глаза от стакана. Но мне ни разу не выпадает шанс хотя бы улыбнуться, чтобы парень, который выпил два стакана биттера и три кассиса, захотел женского тела.

Я заказываю еще один абсент, смотрю, как служанка косится на хозяйку, а та кивает, подтверждая, что мне можно налить. Двое играют в домино. Еще один листает Le Temps. Каменщик смотрит в свой стакан. Старик зевает, глаза у него слезятся, во рту видны почерневшие зубы.

Антуанетта

Альфонс бежит через рю де Дуэ от своей булочной, кричит:

— Антуанетта! Антуанетта!

Что такое?

— Насчет Мари. — Он открывает рот, потом закрывает, не говоря того, что хотел сказать.

— Ты видел мою сестру? — осторожно спрашиваю я. Он очень робкий.

— Я искал ее вчера. — Он ковыряет мостовую носком ботинка. Я делаю каменное лицо, даже не моргаю, чтобы не спугнуть Альфонса. — Я думал, что она, наверное, репетирует, но она не пришла домой, даже ночью, — он стискивает руки. — По средам она всегда идет в Оперу к полудню. А сегодня не пошла.

Тут его окликает служанка из кафе, которая стоит на крыльце пекарни с дюжиной багетов подмышкой.

Бежать ли мне на Пляс Пигаль, зайти ли в «Нувель Атен», в «Дохлую крысу» или сразу идти на рю Мартир, где работают самые лучшие кафе и брассери? Я закрываю лицо руками. В Париже сотни мест, куда может пойти сломленная девушка.

Мари

Костяшки домино так и щелкают. Одна партия закончилась, началась другая. Щелкают и спицы, широкая горохово-зеленая полоса становится квадратом. Шуршат газеты — их берут, читают, складывают и отбрасывают. Газеты мнутся, на них проливают ликеры, биттеры и абсент.

Старик посылает мне воздушный поцелуй, поднимает стакан, пьет. В ответ я поднимаю свой. Но старик не подходит, так что я заказываю еще. Я делаю длинный глоток, стираю с серого шелка каплю абсента. Каменщик ушел домой.

Антуанетта

В одном кабаке у дверей курит парень, а второй отсылает меня кивком. В другом

проститутка расправляет и без того ровно натянутый чулок.

— Ты не видела девушку? — спрашиваю я. — В хорошем шелковом платье, сером, с порванным воротом?

Я вижу людей в шляпах и без, иногда в цилиндрах. Начищенные ботинки и накрахмаленные воротнички. Стоптанные туфли и мятые воротники. И везде дым, домино, газеты, стаканы. И нигде нет Мари.

Мари

Я кладу обе руки на мраморный стол, за которым сидит старик. Кладу, чтобы не упасть. Наклоняюсь к нему и чувствую вонь гнилых зубов.

— Привет, дорогуша.

Он оглядывает меня:

— Шестнадцать есть?

— Конечно, — вру я.

— Не хочу проблем.

— Мари Первая. — Я сажусь рядом, но он не называет своего имени.

Он отпивает битера, потирает ладонью бедро.

— А с твоим платьем что случилось?

— Воротник был очень тугой, душил.

— Еще будешь?

— Спасибо, — я протягиваю свой стакан.

Антуанетта

Я приоткрываю дверь танцевального класса. За спиной мадам Доминик я не вижу Мари, только Шарлотту. Я припоминаю, что по средам она занимается вместе с девочками постарше. Она скользит носком одной ноги по второй, вытягивает эту ногу перед собой. Девлоппе. Такое же высокое, как у всех остальных, хотя у станка она кажется совсем крошкой. Она отводит поднятую ногу в сторону, раскрывает руку, поворачивает голову. Замечает меня и тут же бежит ко мне, обнимает, вышибая воздух из груди, кричит:

— Я знала, что ты придешь!

Мадам Доминик бьет в пол тростью.

— Шарлотта!

— Сегодня, — не обращая на нее внимания, говорит мне малышка. Не отпускает мою руку, делая шаг в сторону. — Сегодня мой дебют. «Дань Заморы», первый акт.

И тут же мрачнеет:

— Я не знаю, где Мари. Найди Мари.

Мадам Доминик поднимает палец, привлекая мое внимание. Просит скрипача замедлить темп, девочкам велит начинать с левой ноги. Выходит со мной в коридор, прикрыв за собой дверь.

— Где твоя сестра?

— Я думала, она здесь.

— Мари пропустила занятие вчера и сегодня тоже не явилась.

— Может быть, придет вечером? Она ведь танцует сегодня?

— Передай ей, чтобы не утруждала себя, — она открывает дверь и бросает через плечо: — У Бланш хватило ума выучить партию.

Мари

— Ты так прямо держишься, — говорит старик.

Я немного расслабляюсь;

— Я балерина.

Но это неправда. Больше нет. Я пропустила занятие у мадам Доминик вчера и сегодня. Даже если сегодня я сумею пройти мимо бдительного взгляда консьержки, а потом и костюмерши. У меня нет ни шанса.

Я смогу держать арабеск, с которого начинается танец рабынь, на четыре медленных счета.

— Непохожа, — говорит он, постукивая по столу желтыми пальцами.

Но я не слышу его. Я радом с Шарлоттой. Я вижу, как она пудрит нос рисовой пудрой, втирает грим в щеки, наносит помаду на губы, трогает подкову на маленьком столике у комнаты консьержки. В кулисах она размазывает по рукам белила, натирает туфли канифолью. «Где же Мари?» — думает она. Выглядывает меня. Может быть, я с другой стороны? Да, в этом все дело. А Антуанетта где? Она на балконе, наклонилась к самым перилам. Только в это и может поверить Шарлотта.

Поделиться с друзьями: