Гагарин

— Точно! — Лариса даже в ладоши захлопала. — Вспомнила эпизод в поезде. Адрюша, хочешь заработать миллиард? И Миронов в ответ: «Хочу!» Замечательная история. А ещё расскажи, как к тебе Жулька попала. На станции ждала? Или с Земли привёз?

— Нет, прилетела на «Красной Пресне» чуть позже. Все животные, что остались с прежнего экипажа, погибли. Кроме тараканов. Об этом не пиши.

— Конечно. Всё равно редактор вычеркнет.

— И не пиши, что Жулька была предназначена на убой — для исследования внутренних органов, подвергшихся облучению в космосе за пределами магнитному полю.

У неё даже глаза расширились от гнева. Подхватила собачку с ковра и посадила себе на острые коленки. Псинка заворочалась на жёстком, но потом как-то устроилась и затихла.

— Не верится даже…

— Путь в космос усеян многими десятками собачьих и обезьяньих трупиков. Вот это можешь включить в статью: загнивающие американские империалисты безжалостно уничтожили десятки ни в чём не повинных животных, а советские космонавты Харитонов и Гагарин благополучно вернули с орбиты Джульетту и Снежинку, участвовавших в биологических экспериментах по адаптации к невесомости, обе собачки чувствуют себя хорошо.

— Отлично! — не полагаясь на один только магнитофон, журналистка что-то чёркнула в блокноте. — А ещё? Расскажи о себе, как пришёл в космонавтику.

— Сугубо по блату как сын первого космонавта СССР. Простили умственную неполноценность, плоскостопие и косоглазие. Что, не подходит?

— Нет.

— Тогда пиши, что с детства мечтал, выходил на балкон, смотрел на Луну, Марс, Венеру, звёзды, мечтал… Ну, сама налей красок, я клятвенно подтвердю… подтвержу, что сам это наговорил.

— Да, нормально.

Он подкинул ей несколько баек про свои детство и молодость.

— В Саратовском училище был лучшим на курсе, хоть курс — всего одна группа, неполный взвод. В отряд космонавтов отправились сразу лишь трое, остальные — в распоряжение истребительных частей ВВС, в резерв для космоса.

— Стоп… Так ты и самолёт умеешь водить?!

— Самолёты пилотируют, а не водят. Да, летал на МиГ-21, на спарке. Потом на МиГ-23. Сейчас больше года перерыв в лётной практике. Если перевестись в строевую часть, меня несколько раз будут снова вывозить на спарке с инструктором — до его заключения, что восстановил лётную квалификацию. Лариса!

— Что?

— Ты на меня смотришь… Ну, да, типа весь из себя герой, лётчик-космонавт, пилот истребителя. Хорошо, пусть будет, для интервью — именно такой. А для тебя простой как три рубля.

— Сейчас был выстрел мимо цели. Девушки любят немного загадочных мужчин.

— Вот… из-за одной случайной фразы рухнули все надежды. Ты достаточно набрала материала?

— Конечно! Спасибо.

— Дальше не для прессы. В космосе не то чтобы скучно — рутинно. Происшествия и хохмы вроде внезапно включённого видака редки. Это размеренная и очень распланированная работа, порой чрезвычайно однообразная. Даже научные эксперименты, они такие, что не всегда вникаешь до конца в их смысл, просто совершаешь предписанные телодвижения и о каждом чихе рапортуешь на Землю. Если это подвиг, то самый монотонный в истории человечества. Всё, выключай магнитофон.

— Поставить видеокассету?

Она убрала блокнот и отключила «астру».

— Не нужно. Лучше о себе расскажи. Не под запись и не для статьи. В прошлый раз мало поговорили.

Лариса снова села рядом. Опускался октябрьский серый вечер за окном, она не включила свет. Её тёмные глаза, к тому же подведённые тушью, казались огромными и куда более загадочными, чем «Андрюша…» на борту станции. В космосе, по крайней мере, он точно знал как себя вести.

— Зачем тебе это?

— Перед уходом обязательно попытаюсь тебя поцеловать, и вдруг получится? А целоваться с малознакомой девушкой — нехорошо.

— Какой бойкий!

— Да… Тем более это — не свидание, а деловая встреча, интервью для газеты, так что у нас всего одно было в активе, рано… Ой!

Лариса без церемоний села к нему на колени и приникла губами к губам. Столь же быстро соскользнула и отодвинулась.

— Теперь — свидание? Но больше ничего не будет, мама у меня такая, что ворвётся в любую секунду без стука.

— Жаль… Клянусь, очень понравилось и не прочь ещё.

— Нет! Уж лучше расскажу, что было, что будет, чем сердце успокоить. Знаешь такой город Черновцы, на западе Украины? У границы с Румынией. Небольшой, полтораста тысяч.

— Слышал, но не был там.

— Я оттуда. Папа — украинец, мама — румынка, но тоже фактически украинка. Западенцы. Читал про таких?

— Националисты.

— Именно! Любимый анекдот: Який найкращий пам’ятник нашому герою Бандері? Шибениця з москалем і щодня свіжим! Не понял? Вопрос: Какой наилучший памятник нашему герою Бандере? Ответ: Виселица с русским, и чтоб каждый день — свежий. Вот в таком окружении я родилась в шестьдесят втором году, всего несколько лет спустя, как последних защитников незалежности от москалей добили в лесах и горах. Но мой папа быстро сориентировался: национализм — это путь в никуда. И стал ревностным коммунистом. Быстро вырос, там не слишком много было желающих служить «клятым кацапам». Даже фамилию сменил с украинской Гусаченко на Гусаков. Переехали в Киев, его взяли в ЦК Компартии Украины, потом довольно быстро перевёлся в Москву, Хрущёв туда многих перетянул, мы, правда, попали уже после его снятия. Но оставались другие из Украины, помогали друг другу, когда не спорили за одно и то же место. Поскольку на папе висит вечное подозрение в «бандеровском» прошлом, он — самый яростный коммунист из мне известных. Сорвал у меня со стены постер Deep Purple и растоптал, потому что их музыка не соответствует марксистско-ленинскому стилю в искусстве.

— За столько лет наверняка и сам себя убедил в коммунистических идеалах. Это же, наверно, хорошо?

— Наверно. Мама ему подпевает… Но… Андрей, они неискренние. Оба. А ты совершенно другой. Говоришь даже о тех вещах прямо, что выставляют тебя не в самом выгодном свете. Признался, что испугался на станции, что боялся быть схваченным патрулём у «Созвездия». Ты — натуральный, настоящий. Вот почему и прыгаю к тебе на коленки… Но-но, товарищ старший лейтенант, ручки просьба держать при себе, если мама застукает хоть намёк на личную жизнь единственной дочки, никакое тхэквондо не спасёт обоих. Уж больно разные весовые категории.

— Потерплю, с трудом. Убрал ручки. Постой… Мы с тобой одного года?

— Да. Поступила в МГУ в шестнадцать, по папиному блату. В двадцать один закончила. Тем же макаром сразу попала в «Известия», не отрабатывая распределение в районке. Да, в редакции ношусь аж шкура горит и подмётки отлетают, чтоб доказать: что-то стою сама, а не просто дочка цековского Гусакова. Ровно как и ты.

— Оба пострадавшие от величия родителей… Ларис! А покажи ката.

Она наклонила голову и иронично прищурила глаз.

— Сходи как бы в туалет. Он рядом с ванной. Я переоденусь. Жульку можешь оставить, пусть подглядывает.

Андрей специально задержался, дав ей чуть больше времени. Когда вернулся, Лариса сменила джинсы, туго обтягивавшие тонкие ноги, на спортивные трико. Домашние босоножки скинула и осталась с голыми ступнями. Дала ему две боксёрские лапы, сама надела лёгкие перчатки.

— Ката в тхэквондо называется пхумсэ. Но здесь места мало, снесу что-нибудь или Жульку растопчу. Лучше покажу атакующие связки. Подними лапы выше.