Галерея призраков
Шрифт:
И вообще, почему он вечно ест?!
Итак, вот вам правда, только правда и ничего, кроме правды!
Пайкрафт… Я познакомился с ним в этой самой курительной комнате. В клубе я был молодым и взволнованным новичком, и он сразу это заметил. Я сидел в одиночестве, искренне жалея, что ни с кем здесь не знаком. И вдруг он подошел ко мне, колыхаясь подбородками и животом, что-то прохрюкал, опустил свою необъятную тушу рядом со мной на стул, повозился со спичками, раскурил сигару, а потом обратился ко мне. Я не помню, что он тогда сказал. Что-то насчет спичек, которые горят не так, как надо. Позже, беседуя со мной, он то и дело останавливал проходивших
Он говорил на самые разные темы и, наконец, добрался до спорта. А от него перешел к моей фигуре и цвету лица.
— Вы, должно быть, хорошо играете в крикет, — предположил он.
Не скрою, меня можно назвать стройным и довольно смуглым, и хотя я ничуть не стыжусь того, что моя прабабка была чистокровной индуской, мне совсем не нравится, когда первый встречный начинает копаться в моей родословной. Так что можно, наверное, сказать, что я с самого начала отнесся к Пайкрафту с предубеждением.
Однако он завел разговор обо мне только лишь с той целью, чтобы перейти к собственной персоне.
— Полагаю, — сказал он, — что физическими упражнениями вы занимаетесь не более моего и едите, наверное, ничуть не меньше. — Как и все чрезмерно тучные люди, он воображал, что не ест практически ничего. — А ведь выглядим мы с вами, — тут он скосил губы набок, изобразив печальную улыбку, — совсем по-разному.
И после этого принялся рассказывать мне о своем ожирении, и о том, как он пытался избавиться от ожирения, и о том, как он будет пытаться избавиться от ожирения, и о том, что люди советовали ему, чтобы избавиться от ожирения, и о том, что делали другие, чтобы избавиться от ожирения. Я задыхался от его информации. Я чувствовал себя погребенным под горами мусора. Я уже начинал обвинять себя в его ожирении.
Каждому, пожалуй, приходится время от времени сталкиваться в клубе с подобным собеседником, но в конце концов я решил, что с меня достаточно. Слишком уж он был привязчив. Однако впоследствии его поведение ничуть не изменилось. Стоило мне зайти в курительную комнату, как он тут же, переваливаясь, торопился навстречу, а однажды даже плюхнулся за мой столик, когда я обедал. Иногда мне казалось, что его со мной связывает невидимая нить. Он был редкостным занудой, впрочем, его односторонняя тяга к общению, к счастью, не ограничивалась лишь мною. Но ко мне он проявлял особый интерес — с самой первой нашей встречи было в его поведении нечто такое… будто бы он знал, будто бы он был уверен по какой-то лишь ему известной причине, что я могу… что есть во мне какая-то важная для него исключительность, которой он до сих пор не встречал ни в ком.
— Я на что угодно готов, чтобы сбросить вес, — говорил он, — на что угодно, — а потом впивался в меня своими маленькими заплывшими глазками и тяжело дышал.
Бедный наш, несчастный Пайкрафт! Только что позвонил в колокольчик — не иначе, чтобы заказать еще одну булочку с маслом!
Однажды он решился перейти к сути.
— Наша фармакопея, — заявил он, — наша западная фармакопея — самая отсталая во всем мире. А вот на Востоке, как я слышал…
Он замолчал и уставился на меня. Как рыба, приникшая к стеклу аквариума.
Внезапно меня охватило раздражение.
— Послушайте, — воскликнул я, — кто рассказал вам о рецептах моей прабабки?
— Ну… — неопределенно протянул он.
— Каждый раз, когда мы встречаемся, — продолжал я, — а встречаемся
мы совсем не редко, — вы делаете пространные намеки на мою маленькую тайну, которую я предпочитаю не предавать огласке.— Что ж, — ответил он, — не буду отпираться. Вы правы. Я узнал о ней от…
— От Паттисона?
— Косвенно, — признал Пайкрафт, что, по моему мнению, было ложью.
— Паттисон, — сказал я, — принимал снадобье на свой страх и риск.
Он поджал губки и кивнул.
— Рецепты моей прабабки, — проговорил я, — штука довольно серьезная. Отец едва не взял с меня слово…
— Но ведь не взял?
— Нет. Но он предупредил меня. Он сам однажды воспользовался одним рецептом…
— Вот как! И вы думаете… А может — может, это был как раз тот рецепт?…
— Эти снадобья… — начал я, — даже сам их запах… Нет!
Но мы уже заговорили на эту тему, и потому остановить Пайкрафта было просто невозможно. Я всегда немного боялся, что, если слишком долго буду испытывать его терпение, он навалится на меня своей тушей и раздавит в лепешку. Признаю, что я проявил слабость. Но Пайкрафт довел меня до такого состояния, что я был готов отделаться от него любым способом. Меня так и подмывало сказать ему: «Давай, рискуй, если не боишься!» Та моя небольшая помощь Паттисону, на которую он ссылался, представляла собой совсем иное дело. В чем именно она состояла, к нашей истории отношения не имеет, но я знал совершенно точно, что тот рецепт абсолютно безопасен. В остальных рецептах у меня подобной уверенности не было, и я очень сомневался, что бездумное применение их не повлечет за собой непредвиденные осложнения.
А если Пайкрафт отравится?…
Должен признаться, что вероятность такого исхода показалась мне идеальным решением всех наших проблем.
Тем же вечером я достал из сейфа шкатулку сандалового дерева, сразу наполнившую комнату странными ароматами, и развернул сухо зашелестевшие кожаные листки. Господин, записывавший рецепты для моей прабабки, очевидно, испытывал определенную слабость к коже самого разнообразного происхождения, а почерк его был в высшей степени неразборчивым. Некоторые фрагменты я так и не смог прочесть, хотя в нашей семье из поколения в поколение относились к знанию языка хиндустани как к одному из обязательных аспектов образования, другие же были выражены в иносказательном стиле, не поддающемся расшифровке. Но все же довольно скоро мне удалось обнаружить нужный рецепт, и я еще долго сидел на полу, внимательно изучая его.
— Слушайте меня внимательно, — сказал я на следующий день Пайкрафту, едва успев выхватить листок с рецептом из его жадно протянутой руки. — Насколько я понял, это рецепт для потери веса. («Ага!» — воскликнул Пайкрафт.) Я не на сто процентов уверен, но мне все же кажется, что я не ошибаюсь. В последний раз прошу вас прислушаться к моему совету и оставить эту затею. Потому что, знаете ли, мои предки по линии прабабки были народом весьма необычным. Вы меня понимаете?
— Я все же попробую, — ответил Пайкрафт.
Я откинулся на спинку кресла. Изо всех сил напряг воображение, но оно отказалось мне повиноваться.
— Как вы считаете, Пайкрафт, — спросил я, — на кого вы будете похожи, если станете худым?
Он оставался глух к моим доводам. Я взял с него слово никогда и ни при каких обстоятельствах не упоминать в разговорах со мной его тучность. И только после этого вручил ему кусочек кожи.
— Отвратительная смесь, — сказал я.
— Не имеет значения, — ответил он.