Галерея призраков

Штора на одном из окон у двери стремительно колыхнулась, как будто кто-то выглянул из-за нее. Не знаю, не уверен. Все это произошло очень быстро, и я не успел никого заметить. Штора вновь висела неподвижно, и жильцы ничем не выдавали своего присутствия. Я звонил, пока не устал. Но, наконец, мне это надоело.

— Можно было бы попробовать разобрать клетку… — проговорил я.

— О нет! Мистер Хенчард…

— Ничего, — решительно сказал я, — когда он вернется, я потребую объяснить, что все это значит. Он не имеет права держать в доме эльфов. В его контракте на аренду это не оговаривалось.

— Да и контракта у него никакого нет, — возразила Джекки.

Я внимательно смотрел на крошечный домик в птичьей клетке. Ни звука, ни движения. Только дымок тихонько сочился из трубы.

В конце концов, у нас не было никакого права вламываться в клетку.

Может ли это считаться взломом? Я представил, как маленькие зеленые человечки с крылышками арестовывают меня за несанкционированное вторжение. Интересно, а есть ли у эльфов полицейские? И какие у них бывают преступления?

Я накрыл клетку накидкой. Через некоторое время под ней стали раздаваться тихие звуки. Шорох, стук, шелест, шелест, стук. И совсем не птичьи трели, оборвавшиеся так же внезапно, как и начались.

— О господи! — простонала Джекки. — Пойдем отсюда.

Мы сразу же легли спать. Мне снились орды маленьких зеленых человечков в полицейской форме, танцующих на радуге и распевающих веселые песенки.

Разбудил меня будильник. Я встал, принял душ, побрился, оделся, все это время не переставая думать об одном и том же. Об этом же думала и Джекки. Когда мы уже надели пальто, наши взгляды встретились, и я спросил:

— Ну что, посмотрим?

— Да. Боже мой, Эдди, ты думаешь, они тоже ходят на работу?

— Какая у них может быть работа? — раздраженно ответил я. — Раскрашивать лютики?

Когда мы на цыпочках вошли в комнату мистера Хенчарда, из-под кретонового покрывала не доносилось ни звука. Лучи утреннего солнца заливали подоконник. Я сдернул накидку. Домик был на месте. Шторы на всех окнах, кроме одного, были задернуты. Прижавшись щекой к прутикам клетки, я заглянул в открытое окошко, в котором слабый ветерок лениво покачивал ситцевые занавески.

Из окна на меня в упор смотрел громадный глаз.

Как позже рассказывала Джекки, ей показалось, что мне нанесли смертельный удар. Я как ошпаренный отскочил от клетки, вопя что-то невразумительное об ужасном, залитом кровью глазе, в котором не было ничего человеческого. Мы вцепились друг в друга и некоторое время крепкими объятиями восстанавливали душевное равновесие. Затем я отважился повторить попытку.

— О, — тихо пролепетал я, — это всего лишь зеркало.

— Зеркало? — переспросила Джекки.

— Да, большое, на противоположной стене. Больше мне ничего не видно. Ближе к окну не могу подвинуться.

— Посмотри на крыльцо, — сказала Джекки.

Я посмотрел. У двери стояла молочная бутылка — сами можете представить ее размеры. Фиолетовая. Рядом с ней лежала сложенная почтовая марка.

— Фиолетовое молоко? — спросил я.

— От фиолетовой коровы. Или бутылка крашеная. Эдди, а это что — газета?

Вы будете смеяться, но это была газета. Я напряг зрение, силясь разобрать заголовки. «ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК» — кричала растянутая на всю полосу ярко-красная шапка, набранная громадным шрифтом почти в одну шестнадцатую дюйма высотой. «ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК — ФОЦПА ОПЕРЕЖАЕТ ТУРА!» Больше мы ничего не смогли разобрать.

Я осторожно опустил на клетку кретоновое покрывало. Мы пошли к Терри и позавтракали, дожидаясь автобуса.

В тот вечер я еще по дороге домой решил, что мы сделаем в первую очередь. Убедившись, что мистер Хенчард еще не вернулся, мы прошли в его комнату, включили свет и прислушались к звукам, доносившимся из птичьей клетки.

— Музыка, — проговорила Джекки.

Она была такой тихой, что я ее почти не слышал, и, кроме того, это была не совсем музыка. Я даже не возьмусь описать, на что это было похоже. И все смолкло, как только мы включили свет. Бух, шррр, бззз, тррр — и тишина. Я сдернул покрывало.

Домик был погружен во мрак, все окна были плотно задернуты шторами. С крыльца исчезли газета и молочная бутылка. На входной двери висела табличка, на которой при помощи увеличительного стекла мы прочли: «КАРАНТИН! СЕННАЯ ЛИХОРАДКА!»

— Маленькие лгуны, — пробормотал я. — Готов спорить, нет у вас никакой сенной лихорадки!

Джекки нервно хихикнула.

— А у тебя сенная лихорадка бывает в апреле, правильно?

— Да, в апреле, когда все цвести начинает. Где моя ручка?

Я надавил на кнопку звонка. Шторка колыхнулась и вернулась на место. Мы с Джекки не успели заметить, кто ее пошевелил. Домик замер, даже дымок перестал подниматься из трубы.

— Боишься? — спросил я.

— Нет. Самой удивительно, но не боюсь. Какие-то высокомерные и неприветливые ребята там живут.

— Так вести себя с нами мы им не позволим, — сказал я. — Их дом находится в нашем доме, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Что будем делать?

Я взял авторучку и с большим трудом вывел дрожащей рукой «ВПУСТИТЕ» на белой поверхности входной двери. На более подробный текст просто не хватило места.

— Может, не стоило так писать, — предположила Джекки. — Мы ведь не хотим, чтобы нас впустили. Мы просто хотим их увидеть.

— Поздно уже менять. Я думаю, они и так догадаются, что нам нужно.

Мы молча смотрели на домик в птичьей клетке, а он, казалось, наблюдал за нами, встревоженный и немного раздраженный. Сенная лихорадка, подумать только!

В тот вечер больше ничего не произошло.

Следующим утром мы обнаружили, что мое послание было тщательно стерто с входной двери, что предупреждение о карантине по-прежнему оставалось на месте и что на крыльце на этот раз стояла бутылка зеленого молока, а рядом с ней лежала новая газета. Заголовок свежего номера гласил: «ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК — ФОЦПА ЗНАЧИТЕЛЬНО ОПЕРЕЖАЕТ ТУРА!»

Труба лениво курилась дымком. Я позвонил. Никакой реакции. В прорези закрепленного у входной двери почтового ящика я разглядел крошечные конверты. Но сам ящик был заперт на замочек.