Галерея призраков

Дядюшка Отис упрямо оттопырил нижнюю губу.

— Меня зовут не Отис Моркс, — заявил он, поднимаясь с дивана. — Я — Юстас Лингем из Кливленда, штат Огайо. Я торгую сельскохозяйственными машинами. И я не ваш брат. Никогда в жизни вас не видел. И вас тоже, молодой человек. У меня болит голова, и я устал от разговоров с вами. Надо мне выйти глотнуть свежего воздуха. Может, тогда голова хоть чуть успокоится.

Тетушка Эдит молча отступила в сторону. Дядюшка Отис решительной походкой промаршировал мимо нее в прихожую и вышел за дверь. Тетушка Эдит, осторожно выглянув в окно, сообщила, что он стоит на крыльце и смотрит на звезды.

— Опять с ним эта беда! — в отчаянии проговорила она. — Потеря памяти вернулась. Такое уже было двадцать лет назад, когда он упал с лошади и целую неделю уверял всех, что он этот самый Юстас Лингем из Кливленда. О Мерчисон! Мы должны вызвать врача. Но если врач узнает обо всем, он распорядится, чтобы Отиса посадили под замок. А если они попытаются запереть Отиса, он просто не поверит ни в них, ни в то место, где его запрут, и тогда… тогда…

— Но если ничего не делать, — возразил я, — то последствия будет трудно предугадать. Он ведь снова может случайно наткнуться в газете на заметку о президенте Рузвельте. В наше время даже в Вермонте ни один номер не выходит без упоминания о нем. Или, не дай бог, прочтет что-нибудь о Мадагаскаре или Гватемале.

— Или вспомнит о налоговых инспекторах, — добавила тетушка Эдит. — Он постоянно получает от них письма с требованиями уплатить подоходный налог. В последнем письме они сообщали, что пришлют человека, который на месте решит все вопросы. А Отис заявляет, что никакого подоходного налога не существует, а потому и налоговых инспекторов не может быть. Так что, если к нам вдруг заявится человек и скажет, что он налоговый инспектор, то Отис в него просто не поверит, и тогда…

Мы беспомощно посмотрели друг на друга. Тетушка Эдит схватила меня за руку.

— Мерчисон! — выдохнула она. — Быстрее! Иди к нему! Его нельзя оставлять одного. Только на прошлой неделе он решил, что никаких звезд не существует!

Я не колебался ни секунды. Через мгновение я уже стоял на крыльце рядом с дядюшкой Отисом, который глубоко вдыхал прохладный вечерний воздух и, высоко запрокинув голову, обводил раскинувшиеся над ним небеса в высшей степени недоверчивым взглядом.

— Звезды! — проворчал он, ткнув костлявым указательным пальцем в усеянное серебристыми брызгами небо. — Сто миллионов биллионов триллионов миль до них! И каждая из них в сотни раз крупнее нашего солнца! В книжках так пишут. А знаете, юноша, что я думаю по этому поводу? Что все это чушь собачья! Ничего не может быть таким большим и таким далеким! Знаете, что это за штучки, которые они рассматривают в свои телескопы и называют звездами? Никакие это не звезды! Дело в том, что вообще не существует никаких зве…

— Дядюшка Отис! — заорал я во всю мочь. — Комар!

И, не жалея сил, я приложился ему ладонью по макушке.

Я обязан был как-то отвлечь его. Нельзя было позволять ему заканчивать фразу. Вселенная, конечно, штука большая, спору нет, может, она даже слишком большая, чтобы перестать существовать, если в нее не поверит дядюшка Отис. Но я просто не имел права рисковать. Потому-то я завопил и хлопнул его по голове.

Однако я совсем упустил из виду, что у него опять случилась амнезия и он считает себя Юстасом Лингемом из Кливленда. Едва оправившись от моего удара, дядюшка холодно посмотрел на меня.

— Перестаньте называть мейя дядюшкой Отисом! — рявкнул он. — Никакой я вам не дядюшка! И сестры у меня никогда не было! Меня зовут Юстас Лингем, и у меня болит голова. Сейчас я выкурю сигару и отправлюсь спать, а утром поеду обратно в Кливленд.

Он развернулся, вошел в дом и затопал вверх по лестнице.

Я осторожно крался за ним следом, изо всех сил пытаясь придумать какой-нибудь действенный план, а тетушка Эдит на цыпочках замыкала процессию. Остановившись на верхней площадке, мы смотрели, как дядюшка Отис вошел в свою комнату и захлопнул за собой дверь.

Потом мы услышали, как под ним скрипнули пружины кровати. Раздалось чирканье спички о коробок, и через секунду до нас донесся легкий запах сигарного дыма. Дядюшка Отис перед отходом ко сну всегда позволял себе выкурить одну сигару.

— Отис Моркс! — услышали мы из-за двери его ворчание, сопровождаемое стуком упавшего на пол ботинка. — Чего только люди не придумают! Разыграть меня хотят, что ли? В жизни не поверю, что существует человек с таким именем! — И наступила тишина. Мы, затаив дыхание, ждали, когда упадет на пол второй ботинок… А когда миновала целая минута, мы окинули друг друга встревоженным взглядом и распахнули дверь его комнаты.

Мы с тетушкой Эдит замерли на пороге. Окно было закрыто и заперто на щеколду. Тонкая струйка сизого дымка поднималась от сигары, лежавшей в пепельнице на столике у кровати. Покрывало в середине было придавлено, как будто кто-то на нем только что сидел, но уже начинало медленно выпрямляться. На полу рядом с кроватью сиротливо валялся один ботинок дядюшки Отиса.

Но дядюшки, как вы понимаете, в комнате не было. Он не поверил в самого себя, а потому и перестал существовать…

Роберт Льюис Стивенсон Остров Голосов

Кеола женился на Лехуа, дочери Каламаке, мудреца из Молокая, и стал жить вместе с отцом жены. Не было на островах человека более знающего, чем этот пророк. Он умел читать по звездам, он умел общаться с богами с помощью тел умерших и злых сил, он отваживался уходить один в самые высокие горы и в места, где жили гоблины, и расставлял там ловушки, в которые попадали духи древних.

По этой причине во всем королевстве Гавайи не было другого человека, к которому бы чаще обращались за советами. Предусмотрительные и осторожные люди покупали, продавали, женились и планировали свое будущее, руководствуясь его рекомендациями; даже сам король дважды приглашал его в Кона для поисков сокровищ Камехамеха. И никого не боялись на островах больше, чем его. Ибо одних врагов его внезапно поражали тяжелые и неизлечимые болезни, вызванные его заклинаниями, а другие и вовсе исчезали бесследно, и никому не удавалось отыскать даже их костей. Ходили слухи, что он обладает искусством или даром древних героев. Рассказывали, что видели его по ночам над горами, когда он шагал по ним, переступая с одной скалы на другую. Видели его гуляющим и в лесах, когда голова и плечи его возвышались над деревьями.

Облик Каламаке был странным и непривычным. Он происходил из самых достойных родов Молокая и Мауи, отличавшихся чистотой крови, и, несмотря на это, кожа его была белее, чем у любого чужеземца, волосы его были цвета высушенной травы, а благодаря глазам его, красным и незрячим, возникла популярная на островах поговорка: «Слепой, как Каламаке, способный видеть завтрашний день».

Обо всех деяниях своего тестя Кеола знал только то, что говорили другие, кое в чем он его сам подозревал, а остальное просто игнорировал. Одно только постоянно беспокоило его. Каламаке никогда не скупился, покупая себе еду, питье или одежду, и всегда расплачивался за покупки новенькими блестящими долларами. Еще одна популярная поговорка Восьми островов гласила: «Яркий, как доллары Каламаке». Однако он ничего не продавал, не выращивал и не брал взаймы, а той платы, которую он иногда получал за проведение магических ритуалов, было явно недостаточно, чтобы объяснить, откуда у него такое количество серебряных монет.