Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра

По дороге государь дважды останавливался у белых могильных крестов, осматривал «политые русской кровью места». На въезде в город, у Лычаковской заставы, его ожидал с рапортом Бобринский. Затем вереница автомобилей продолжила путь в храм-манеж вдоль выстроенных по улицам Львова частей гарнизона – Оренбургского и Донского казачества, Государственного ополчения, воздухоплавательных, авиационных и маршевых рот.

Белинскому выпала Бернардинская площадь [217] .

217

Теперь Соборная площадь.

По правой стороне следования царского кортежа выстроилась сотня Оренбургского полка. Перед ними прохаживались унтер-офицеры, обученные полковником Спиридовичем не поддаваться «восторженному экстазу» при появлении государя и не отвлекаться на его созерцание, а все внимание сосредоточивать на возможных преступниках, которые могут попытаться прорваться сквозь строй к царскому экипажу.

Капитан понимал, что с точки зрения безопасности все эти шпалеры войск по пути проезда – лишь красивая декорация. Швырнуть бомбу просто из толпы или из-за какой-то печной трубы с крыши одного из домов на этих узких львовских улицах совсем не представляло труда. Собственно, о чем-то подобном и шла речь в перехваченном накануне немецком документе – неизвестный исполнитель должен «совершить покушение на важную особу взрывчатым составом, после чего скрыться посредством автомобиля».

О приезде Николая Второго во Львов стало известно лишь из утренних газет и по срочно вывешенным на улицах хоругвям и праздничным гирляндам. Толпа горожан, желавшая лицезреть «желанного и столь долгожданного русского царя», терпеливо ждала уже четвертый час. Стойкие же приверженцы Франца-Иосифа уныло наблюдали из своих комнат за проездом «белого царя» сквозь закрытые окна: нарушить предписания полиции о закрытии всех подвальных, настенных и накрышных окон с двух до восьми часов никто не решался.

Белинский заметил, как из боковой улицы к площади подъехал автомобиль. Дорогу ему перегородил полицейский кордон. Из кабины вышел пожилой господин и, переговорив о чем-то с полицейским офицером, не спеша направился к толпе. Его лицо показалось знакомым. Капитан подошел ближе и, к своему удивлению, узнал в нем дядю Анны – профессора Роберта Фибиха. Возобновлять знакомство у капитана не было желания. Хорошо помнилась встреча в ресторане.

«Но, может, он что-то знает об Анне?» – подумал он. После возвращения из Перемышля он наведывался на Кохановского, но служанка ничего нового не сообщила. Он все же решил подойти к профессору и, когда стал пробираться к нему сквозь толпу, неожиданная мысль остановила его: «А случайно ли профессор оказался тогда там, в ресторане?!» Раньше Белинский как-то не задумывался об этом, но его сегодняшнее появление здесь настораживало. Между тем толпа оживилась, послышались приветственные возгласы – в начале площади показался автомобиль с Бобринским, Половцевым и Скалоном. За ними в своем любимом семиместном «делоне-бельвиле» с открытым верхом ехал Николай Второй. За рулем сидел его неизменный шофер француз Кегресс. Белинский перевел взгляд на профессора и увидел, как тот быстро сунул руку в карман пальто, пытаясь что-то достать. Расталкивая зевак, капитан бросился к нему и крепко схватил за руку. Кавалькада с царем, военачальниками, великими князьями, министрами и дворцовой камарильей пронеслась мимо. Триумфальный въезд императора состоялся без эксцессов.

Профессор оторопело уставился на Белинского. Наконец, сообразив, в чем дело, и узнав капитана, с улыбкой сказал:

– Это очки, мой друг.

И когда капитан ослабил хватку, в самом деле вынул из кармана очки в золотой оправе.

Огромный храм-манеж, окруженный царскими лейб-казаками, был переполнен. В центре торжественно колыхалась вереница священнослужителей в золотистых облачениях во главе с архиепископом Евлогием.

При появлении царского автомобиля оркестр заиграл Преображенский марш. Когда «делоне-бельвиль» остановился, зазвучал гимн империи «Боже, царя храни».

Государь легко соскочил с подножки автомобиля, на ходу выбросив недокуренную сигарету, чем испортил ключевой момент киносъемки – «вступление его величества на землю древней галицийской столицы». Увидев при входе в храм своих сестер Ксению и Ольгу, царь направился к ним, коротко обнял. Затем повернулся к архиепископу, приступившему к приветственной речи.

На лицах великого князя и губернатора появилось выражение тревожного ожидания и беспокойства. Они напряженно вслушивались в слова Евлогия. Волновались не напрасно. В порыве душевного подъема, забыв обо всех предостережениях, владыка все-таки заговорил о «вступлении его императорского величества на древнюю русскую землю» и о «вотчине русских князей Романа и Даниила», закончив пафосной метафорой о двуглавом российском орле, «сокрушившем в своем неудержимом стремлении вражеские твердыни и свившем гнездо на вершине снежных Карпат».

Главнокомандующий досадливо крутил ус и кусал губы. Губернатор с неудовольствием качал головой. Однако же многих присутствующих слова Евлогия взяли за сердце. Кое у кого на глазах даже блеснули слезы. Государь, казалось, не услышал в пылких словах архиепископа никакой политики. Он спокойно поблагодарил за приветствие и с благодарностью принял поднесенную ему Почаевскую икону Божией Матери.

После молебна и марша почетного караула царь направился осматривать госпиталь своих сестер, находившийся в помещении гимназии на Сапеги. Он обошел палаты с ранеными и многих наградил крестами и медалями. После этого отправился в отведенные ему покои в губернаторском дворце.

Вечером во дворце состоялся торжественный обед, во время которого государь пожаловал генерал-губернатора графа Бобринского званием генерал-адъютанта. На графа тут же надели царские аксельбанты и вензеля.

Услышав за окном «Боже, царя храни!», Николай Второй вышел на балкон. На площади перед дворцом с крестами и хоругвями стояла толпа православных галичан.

Царь сказал им несколько сердечных слов, смысл которых местные поляки потом передавали так: «Niema zadnej Galicji, jest tylko jedna az do Karpat siegajaca wielka Rosja [218] ».

218

«Нет никакой Галиции, есть только одна распростершаяся до самых Карпат великая Россия» (пол.).

Присутствующий при этом столичный газетчик отметил в своем блокноте, что «народ ревел от восторга и сквозь слезы кричал «ура!».

На следующий день государь в необычном для него малом австрийском вагоне выехал в Перемышль для осмотра крепости.

По пути он задержался в Самборе, чтобы пожаловать званием генерал-адъютанта командующего Восьмой армией Брусилова.

Принимая погоны, растроганный генерал поцеловал государю руку.

Глава 60 Во дворце губернатора

Мрачное предвидение генерала Брусилова сбывалось. Последней крупной победой России в этой войне было взятие Перемышля. Вскоре после отъезда Николая Второго из Галиции наступил переломный день войны – началось великое отступление российской армии.

Перебросив с французского фронта свои лучшие части и достигнув двукратного превосходства в пехоте и пятикратного в артиллерии, второго мая [219] 1915 года немцы нанесли сильнейший удар между Вислой и Карпатами у городка Горлице, стремясь окружить в Варшавском выступе основные силы русских войск. В то же время прорыв позволял отрезать путь к отступлению русской группировки в Карпатах.

219

19 апреля по старому стилю.

Части Третьей русской армии под командованием генерала Радко-Дмитриева дрогнули под сильнейшим натиском противника и начали сдавать позиции.

Первые сообщения о прорыве немцами фронта просочились во Львов, как обычно, через железнодорожников. То, что с российской армией не все ладно, уже чувствовалось. Поговаривали, что нехватку снарядов, винтовок, патронов российское командование пытается компенсировать «пушечным мясом». Об этом ясно свидетельствовали следовавшие через Львов один за другим эшелоны не с пушками, а с солдатами.