Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра

– Нам повезло не больше, – заключил Белинский, – мы раздобыли подробный план, которым не знаем как воспользоваться, и, судя по всему, уже никогда не узнаем.

– Ну-ну, еще не все потеряно, – заметил Ширмо-Щербинский, – не забывайте, у нас важный козырь – митрополит граф Шептицкий, которому, безусловно, все известно. Он сейчас на нашей территории, в Курске, и теперь самое важное – грамотно организовать его разработку.

– Лично я думаю, здесь мы не преуспеем, – скептически заметил Дашевский. – Граф Шептицкий слишком умен для наших оперативных игр – случай с Боцяном красноречиво об этом свидетельствует.

В данном случае имелась в виду попытка прослушать разговор митрополита с его духовником, ректором семинарии Боцяном, для чего последнему позволили посетить для исповеди графа в его изгнании в Курске. Когда жандармский офицер вышел из комнаты, оставив их наедине, владыка перешел на латинский. После возвращения Боцяна его с пристрастием допросили в жандармском управлении, но он ничего существенного не сообщил.

– Между прочим, надо не забыть позаботиться, чтобы этот ректор семинарии тоже не остался во Львове, – продолжал Дашевский. – Вообще, должен сказать, в ходе работы комиссии Лихачева мне представилась возможность очень близко познакомиться с личностью митрополита, и не скрою, его биография произвела на меня сильное впечатление. Это далеко не ординарная и во многом загадочная фигура.

– Что за комиссия? – спросил Белинский.

– Когда вы были в Перемышле, губернатор распорядился подготовить доклад для Министерства внутренних дел касательно Шептицкого. Над ним работала комиссия во главе со шталмейстером Лихачевым. Комиссия анализировала изъятые при обыске дневники и переписку митрополита, а мы снабжали ее имеющимися оперативными материалами. Так вот, меня поразила его стремительная духовная и светская карьера. В тридцать четыре года – епископ, через год папа назначает его митрополитом Галицийским. Одновременно он становится сенатором верхней палаты венского парламента и вице-маршалом галицийского национального сейма. Потом его происхождение. Представитель польского аристократического рода, граф, поляк по отцу и матери, крещенный в римско-католическом костеле, породненный со многими знатными польскими родами, неожиданно для всех становится духовным пастырем русинов – по сути дела, отстаивает политические интересы украинских националистов.

– Я думаю, обвинять его в ренегатстве было бы не совсем верным, – заметил Ширмо-Щербинский. – Насколько мне известно, его предки были галицийскими боярами, получившими владения от самого князя Галицкого.

– Я слушал его речь еще до войны здесь, во Львове, – начал вспоминать Дашевский, – на юбилее какого-то католического епископа. Он говорил на прекрасном польском языке, так может говорить только поляк, мыслящий и воспитанный в польском духе.

– А я помню его речь к прихожанам Успенской церкви, – заметил Ширмо-Щербинский, – чистейший русинский диалект.

– И все же мне непонятно, – недоумевал Дашевский, – что заставило бывшего офицера австрийских уланских полков возглавить украинское движение.

– Личные амбиции, – предположил Белинский, – стремление первым поставить униатский крест над Днепром и создать миссионерские католические центры на территории России. А может, повеление сверху – удержать в лоне католической церкви русинов.

– Парадокс, – покачал головой Дашевский, – ведь создаваемая им концепция национальной церкви нисколько не приближает русинов к Ватикану, а даже отдаляет. Это заметно и по реакции польской элиты. Она явно разочаровалась в нем.

– Я склонен думать, что для него все же главное не Ватикан, а политика Вены и Берлина, – рассуждал Ширмо-Щербинский, – их стремление оторвать Малороссию от России за счет сепаратистского украинского движения. И то, что он препятствует польской ассимиляции украинцев, как раз в духе имперской политики «разделяй и властвуй». Во всяком случае, призвание к духовной жизни у графа Андрея возникло не для того, чтобы охранять нашу черную лягушку в Святоюрской горе.

– А я бы не удивился, – серьезным тоном проговорил Дашевский, – нынешний мир преподносит нам сюрпризы и похлеще.

– Ну и что же мы решим с завтрашней встречей? – снова вернулся к Лангерту Белинский.

– Никаких встреч, – безапелляционно заявил Ширмо-Щербинский, – с Лангертом покончено. У нас для этого нет людей, к тому же в городе мы, скорее всего, больше двух дней не задержимся.

В тот же день Ширмо-Щербинский вместе с Дашевским отбыли в район Дрогобыча, где спешно уничтожались нефтяные поля Галиции. С этим делом русские запаздывали. За время отступления удалось сжечь только две трети всех нефтяных скважин. Остались нетронутыми трубопроводы, установки нефтепереработки и почти полмиллиона тонн нефти в танках. На Белинского возложили ответственность за ликвидацию эллинга на Левандовке. Огромное помещение для воздушных судов должна была разрушить специально созданная группа из тридцати нижних чинов технического надзора во главе с прапорщиком Сенкевичем после вылета последнего «Муромца» [229] . Новосаду надлежало доставить из госпиталя на вокзал тяжелораненого пленного генерала – инспектора венгерского корпуса жандармов. Чухно был направлен в Яворов для последнего инструктажа местного резидента.

229

«Илья Муромец» – четырехмоторный цельнодеревянный биплан, выпускавшийся в России в течение 1913–1918 годов.

Глава 64 Чухно в Яворове

Доктор Хойзнер убеждал членов Еврейского комитета спасения вернуть в Россию оставшиеся деньги, полученные от еврейских общин Петрограда и Киева для нуждающихся братьев Галиции:

– Господа, распределять после ухода русских российские деньги среди нуждающихся евреев будет, мягко говоря, не совсем этично, ведь помощь уже начнет поступать от еврейских общин Вены и австрийского правительства. В противном случае мы бросим тень на свою репутацию среди российских соплеменников. Господа, деньги следует вернуть.

Встреча семи членов комитета, среди которых были и ортодоксы, и сионисты, проходила на квартире главного опекуна фонда комитета банкира Феллера без участия председателя – доктора Якуба Диаманда, который счел за лучшее скрыться в надежном месте в эти тревожные дни. Возврат денег не вызывал большого энтузиазма. Присутствующий на встрече уполномоченный Всероссийского земского союза господин Грудский предложил компромиссный вариант, который и был одобрен: деньги вернуть за вычетом расходов на месячный бюджет комитета и откупные, которые предстояло выплатить градоначальнику Скалону, чтобы избавить членов комитета от участи заложников.

Акция по взятию заложников из числа видных представителей трех общин города была возложена на градоначальника. Скалой уже получил соответствующие списки от жандармского управления, штаба генерал-губернатора и лично от Бобринского. Всех сто двадцать пять человек надлежало задержать и доставить силами его полицейского ведомства в районный комиссариат на Валовую, тридцать один и в тюрьму на Казимировской.

Но генерал не спешил. Кто-то из его чиновников совершил «преступную халатность» – допустил утечку информации о кандидатах в заложники, и теперь эти несчастные стояли перед выбором: собрать необходимую сумму откупа (а ее величина исчислялась тысячами) или на неопределенный срок распрощаться со своими близкими, которые, по слухам (распространяемым, скорее всего, полицией), тоже могли быть арестованы, если заложник скроется.

В конечном счете власти задержали тридцать восемь человек: двенадцать поляков, пятнадцать евреев и десять русинов (одному удалось сбежать при посадке в поезд на станции Подзамче). Среди отправленных в Киев заложников были и те, кто добровольно пожелал покинуть Львов, чтобы избежать непредвиденных последствий своего поведения во время российской оккупации. Были и те, кого не спас от участи заложника уплаченный откуп. Впоследствии их жалобы увеличат число обвинительных статей, предъявленных Скалону за должностные злоупотребления в период его градоначальства. Однако возбужденное в отношении его дело, в силу совершенно понятных россиянам причин, будет благополучно прекращено, и он вместе со своим помощником Бушуевым отделается строгим выговором от генерал-губернатора Галиции. После чего «тактичный, хорошо знающий службу генерал», как его характеризовал перед назначением во Львов минский губернатор, вновь вернется на свое место полицмейстера в Минске.