Галобионты

Степанов подскочил в своем кресле.

– Уже? – выдохнул он, вскакивая и приближаясь к гебуртационной камере. – Так быстро?

– Два часа прошло, Хозяин, – отозвался Геракл, посторонившись, чтобы пропустить профессора к возвышению, где стояла камера с женщиной.

– Два часа? – повторил изумленный профессор.

Геракл коротко кивнул и занял место у пульта.

– Нужно подготовить приборы для введения биогемного элемента. Ты сможешь сам этим заняться – я потом проверю, – сказал Степанов, вплотную подходя к гебуртационной камере.

– Хорошо, Хозяин, – произнес Геракл.

В этот момент раздался звонок.

– Черт возьми, – Степанов заскрежетал зубами от досады, – кому понадобилось беспокоить нас в такой момент…

– Это полковник, Хозяин, – сказал Геракл, – у него для вас срочное сообщение.

– Скажи ему, что я не могу сейчас подойти к телефону, скажи, что у нас началась адвентация…

– Хозяин, это срочно, – не терпящим возражений тоном заявил Геракл, понявший, по голосу полковника, что дело серьезное.

– Да! – гаркнул взбешенный Степанов в трубку.

– Антон Николаевич! – голос полковника звучал непривычно громко, в нем проскальзывали несвойственные этому невозмутимому человеку нотки волнения.

– Слушаю вас, – произнес Степанов на тон ниже.

– Приказываю вам немедленно заморозить все работы и подготовить Базу к эвакуации.

– Что?! – профессор не верил собственным ушам.

– Заморозьте адвентацию, – повторил полковник.

– Но я не могу, через считанные минуты процесс будет завершен и мы должны будем начать …

– Замолчите! – загремел полковник так, что Степанов едва не выронил трубку. – Заморозьте адвентацию – это приказ. В трубке послышались гудки.

– В чем дело, Хозяин? – спросил Геракл, видя, что Антон Николаевич стоит у стола, бледный и безмолвный, и по-прежнему держит трубку в руке.

– Он приказал заморозить процесс, – прошелестел Степанов, вскидывая на помощника умоляющий взгляд, словно ища у него поддержки.

– Но почему, Хозяин?

Геракл, казалось, был потрясен не меньше профессора.

– Он не сказал мне, – ответил Антон Николаевич.

– Нам придется подчиниться? – полувопросительным тоном поинтересовался Геракл.

До Степанова не сразу дошел смысл этих слов.

– Нет! – яростно вскрикнул он, бросив телефон на пол. – Я не сделаю этого! Лучше мне умереть!

Рушилось то, к чему он шел столько долгих мучительных лет. Степанов всем своим существом осознавал, что никогда не пойдет на такой шаг. Геракл, в котором способность к эмпатии была заложена в слабой мере, и тот сразу почувствовал, что в данной ситуации спорить с профессором бессмысленно.

– Мы можем не успеть, – сказал он.

– Успеем, – процедил Степанов сквозь зубы, решительным шагом приближаясь к гебуртационным камерам.

* * *

Сгущались сумерки. К вечеру на море поднялось волнение, резко похолодало. Стал накрапывать мелкий холодный дождь, возвещающий о конце бабьего лета. На берегу было пустынно – желающих прогуливаться в такую погоду не находилось. Поэтому никто не видел, как к сторожевым башням, располагавшимся в районе дельфинария подплыли две моторные лодки. Раздалось несколько коротких автоматных очередей и два взрыва средней мощности. Четверо охранников, стоявших на башнях были мертвы.

В это же самое время к подводному объекту приблизилось около дюжины аквалангистов, вооруженных торпедами. Находящиеся на Базе не заметили их появления – профессор отключил все датчики и переговорные устройства. Заняв необходимые позиции, аквалангисты приготовились произвести взрыв.

ГЛАВА 9

* * *

Секретчик беседовал с Тихомировым, доставленным из Санкт-Петербурга специальным рейсом. В общем-то, их общение можно было назвать беседой лишь с очень большой натяжкой.

Эта встреча сулила Секретчику множество сюрпризов. Прежде всего, он никак не ожидал увидеть морально сломленного человека, с отчаянной решимостью приготовившегося к любым мучениям и совершенно не боящегося смерти. Это весьма осложняло ситуацию. Но Секретчик не боялся трудностей. Допросы были для него своеобразным хобби, во время них ему предоставлялась прекрасная возможность испытать те или иные методы психологического воздействия, к чему он издавна имел немалое пристрастие.

Уже не первый год Секретчик отдавал предпочтение так называемому эриксонианскому гипнозу, названному по имени его изобретателя – американца Эриксона. Ему не составило особого труда быстро освоить этот метод гипнотического воздействия. Секретчик никогда не упускал случая усовершенствовать свои навыки. Ему было тем более интересно, что предстоял разговор с ученым, биологом, стало быть, человеком, имеющим представление р процессах, происходящих в коре головного мозга во время погружения в гипнотический сон. Здесь присутствовала определенная интрига: под силу ли ему будет совладать с таким, в общем-то, не совсем обычным человеком, тем паче, что из всего материала о Тихомирове, Секретчик вынес убеждение, что тот фанатично предан своему руководителю.

Однако, едва к нему в кабинет ввели этого невысокого сгорбленного человека, генерал понял, что заочное представление об ассистенте Степанова сильно разнится с действительностью. Секретчик тот час же почувствовал, что Тихомиров переживает в этот момент сильнейший стресс, и это психологическое состояние обусловлено далеко не только его задержанием в аэропорту, а гнездится где-то гораздо глубже.

– Михаил Анатольевич, – Секретчик слегка привстал со своего кресла и протянул руку с самым радушным видом, – наконец-то вы доставили мне удовольствие своим визитом.

– Идите к черту, – огрызнулся Тихомиров.

Но в тоне его сквозила не столько паника, сколько обреченность и какая-то мрачная решимость. Секретчик с интересом воззрился на Михаила Анатольевича. Ему подумалось вдруг, что так, возможно, выглядели средневековые религиозные фанатики, которые несмотря на жесточайшие пытки инквизиторов, продолжали настаивать на своем. Генерал нахмурился, впервые осознав, что ему предстоит нелегкая задача.

Тихомирова усадили на стул у противоположного края стола. Дождавшись, когда конвоиры выйдут, Михаил Анатольевич заговорил, вперив в Секретчика неподвижный взгляд:

– Я не знаю, кто вы, да мне на это, собственно, наплевать. Хочу сказать вам сразу, что допрашивать меня не имеет ни малейшего смысла. Наверное, вы уже осведомлены о том, какие органы нас курировали. Мы подготовлены самым наилучшим образом, какой только возможен в этих ваших структурах.

При этих словах Тихомиров не дал себе труд скрыть свое презрение. Секретчик молчал, не сводя внимательного взгляда со своего визави. Он не мог еще определиться в выборе линии поведения и потому предпочитал пока молча наблюдать.