Галобионты

Скорее всего, если бы не острое желание воочию взглянуть на созданную им женщину, Степанов обратил бы больше внимания на то, что происходило у Базы и потери стали бы меньше. Профессор распорядился отослать на встречу аквалангистам всех находившихся на Базе галобионтов, но запретил Гераклу участвовать в операции, поскольку ему необходим был помощник. Оставив своих бойцов без руководства, Степанов, в сущности, обрек их всех на верную гибель. И потому можно было считать удачей, что уцелело хотя бы несколько галобионтов.

К величайшей досаде Антона Николаевича ему не удалось подвергнуть уцелевших галобионтов установке психопрограммы. Степанов попросту не успел этого сделать. Для того, чтобы особь, выведенная из генезиса, прошла процесс установки психопрограммы, необходимо было по крайней мере три часа. Профессор не имел этих часов, так как знал, что каждую минуту на Базе может объявиться полковник. Удивительно еще, что Дзержинец не прибыл раньше. По счастью, у профессора оставалось время, чтобы спрятать Любовь и Алекса – так он назвал второго и последнего выжившего галобионта пятой серии. Степанов не мог допустить и мысли, что Дзержинец увидит его питомцев. В этом случае все его планы оказались бы невыполнимыми, поскольку полковник непременно задействовал бы Алекса для собственных целей. Собственно говоря, профессору было мало дела до этого галобионта. Алекс нужен был ему лишь для того, чтобы охранять Любовь. Первоначально Степанов связывал с этим галобионтом определенные замыслы, но в свете последних событий, когда всей его работе угражало вылететь в тартарары, профессор сосредоточил все свое внимание только на Любови. В ней одной теперь заключался смысл его существования. Он не мог допустить, чтобы с ней что-нибудь случилось. И тем более не мог представить себе, чтобы о ее существовании прознал Дзержинец. Степанов представлял себе, чем это может быть чревато. Если бы полковник узнал, что курируемый им профессор затеял собственную игру, этот «бунт на корабле» мог закончиться неминуемым уничтожением заартачившегося вдруг раба.

Никогда еще Степанов не испытывал такой яростной ненависти к Дзержинцу. Глядя на этого человека, с необычайным хладнокровием встретившего постигшую Базу катастрофу, профессор готов был наброситься на полковника с кулаками. И Степанов сделал бы это, будь он уверен в своих силах. От Дзержинца не укрылось нечто новое, появившееся в профессоре, в душе которого он читал, словно в открытой книге.

– Антон Николаевич, – с нажимом проговорил полковник, – что с вами?

– И вы еще спрашиваете? – хмыкнул Степанов, его обычно бесцветные невыразительные глаза загорелись лихорадочным блеском. – Все погибло! Вы понимаете, все погибло!

– Не стоит драматизировать, Антон Николаевич, – успокаивающе произнес Дзержинец, – главное, что нам сейчас следует делать, это консолидировать все свои усилия, не то, чтобы справиться с нашими врагами. После этого мы сможем восстановить все в прежнем объеме. Если мы справимся с теми, кто помешал ходу нашей работы, у нас будет гораздо больше возможностей, чтобы успешно продолжить ее впоследствии.

Степанов безвольно пожал плечами.

– Вы думаете, все так просто, полковник, – бросил он, отворачиваясь. – Вы не допускаете мысли, что я мог устать? Я ведь всего-навсего человек. Понимаю, вы привыкли относиться ко мне как к машине, призванной воплощать в жизнь все ваши замыслы. Я, словно джин из бутылки, исполняю ваши малейшие прихоти, при этом вы никогда не утруждались тем, чтобы подумать о моих личных желаниях.

– Вы заропортовались, уважаемый Антон Николаевич, – ледяным тоном прервал профессора Дзержинец, – не знаю, что тут у вас происходило в последнее время, но вижу, что ваши нервишки совсем расшатались. Я было думал, что этим страдает только ваш ассистент, но оказывается, и вы страдаете от того же самого.

– Ассистент? – непонимающе переспросил Степанов. – А-а, вы имеете ввиду Михаила Анатольевича?

– Да, я имею ввиду именно его. Что-то вы как-то быстро позабыли о своем верном помощнике, – заметил Дзержинец.

– У меня слишком много других хлопот, чтобы задумываться о том, что меня не особенно интересует.

– Что случилось, Антон Николаевич? – поинтересовался полковник, приблизившись к Степанову. – Какая черная кошка между вами пробежала?

– Не понимаю, о чем вы, – холодно ответил профессор. – И вообще, неужели у нас с вами нет других тем для обсуждения? Не кажется ли вам, что нам стоит поговорить о том, что делать дальше, а не о Тихомирове?

– А вы не предполагаете, что именно он, ваш ассистент, стал причиной всех наших неприятностей?

– То есть?

– У вас никогда не возникало подозрений, что Тихомиров намеревался выдать меня и вас?

– Выдать?

– Что вы хлопаете глазами, точно сова? – раздраженно произнес Дзержинец. – Вы хотите сказать, что не замечали ничего странного в поведении вашего ассистента?

– Я уже говорил вам, что мне было не до него, – отозвался обозленный Степанов.

Но бегающий взгляд и красные пятна на лице явственно доказывали, что Антон Николаевич чувствует себя не таким уж и не виноватым.

– Что вы с ним сделали? – вкрадчиво поинтересовался полковник, буравя собеседника пронизывающим взглядом холодных глаз.

– Я? Сделал? – Степанов запинался и начал пятиться. – Я вас не понимаю…

– Не лгите! – Дзержинец сжал запястье профессора, заставляя того шагнуть вперед. – Я говорил с Тихомировым перед его отъездом, он был очень недоволен вами.

– В таком случае вы могли бы и сами догадаться, что с ним не все в порядке.

– Я видел это, но приписал все усталости. Между вами должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, если преданный вам человек решился на такое страшное предательство. При этом, – продолжал полковник, чуть повысив голос, чтобы не дать профессору возможности вставить слово, – он сознавал, что идет на верную гибель. Понимаете теперь, до какой степени отчаяния вы довели этого человека?

– Отпустите меня! – взвизгнул Степанов пронзительным фальцетом, безуспешно пытаясь вырвать руку, которой железная хватка полковника причиняла нестерпимую боль. – Я ни в чем не виноват! Оставьте меня в покое!

Профессор был очень напуган. Впервые за многие годы тесного знакомства он видел Дзержинца таким разъяренным. Если бы полковник кричал, угрожал или даже ударил Степанова, это было бы не так страшно, как испепеляющий взгляд ледяных серых глаз, лишающий воли и способности к сопротивлению.

– Ну хорошо, – процедил Дзержинец, – мы разберемся после. Но имейте в виду, что я собираюсь вернуться к этому вопросу, – зловеще добавил он.

* * *

Нечего и говорить, что без консультации со специалистом у Секретчика дело не обошлось. Не дожидаясь наступления утра, генерал дал поручение своему референту отыскать хоть из-под земли кого-либо, кто имел бы глубокие познания в биологии.

Не прошло и часа, как ретивый референт доставил ему кандидата биологических наук, преподавателя института, доцента по фамилии Дворянский. Это был человек лет около тридцати-тридцати пяти чрезвычайно высокого роста, черноволосый, со слащавым выражением на приятном округлом лице.

Генерал начал издалека.

– Скажите, Сергей Сергеевич, возможно ли теоретически существование… – Секретчик пожевал губами, – скажем так, людей-амфибий, вроде тех, о которых писал известный фантаст Александр Беляев…

Генерал не успел договорить.

– Я понял о чем вы! – перебил генерала консультант и бойко заявил: – Начну с того, что перед вами сидит сторонник антидарвиновской гипотезы происхождения человека.

Секретчик не вполне понял, к чему это сказано, но не стал акцентировать внимание на услышанной загадочной фразе и продолжал, как ни в чем не бывало: