Галобионты

– Давай окунемся, – предложила Любовь, прервав Алекса на полуслове, – я хочу освежиться.

По сложившемуся у них обыкновению, Алекс и Любовь взялись за руки и пошли по песчаному пляжу. Море перед ними искрилось мириадами разноцветных бликов, оно звало и манило к себе.

Как и во всякий раз перед погружением оба они испытывали непередаваемое ощущение приятного подъема в каждой клеточке своих тел, чем-то или кем-то предназначенных для обитания в морских глубинах.

* * *

Геракл был в пути уже третьи сутки. Большую часть расстояния от Санкт-Петербурга он преодолел на самолете. Для того, чтобы добыть деньги и необходимые документы, ему пришлось умертвить нескольких человек. Дольше всего Геракл выбирал жертву, имеющую сходство с ним самим. Таковая обнаружилась в туалете аэропорта. Мужчина с квадратной челюстью и крупными чертами лица несколько не соответствовал Гераклу по росту и ширине торса, но на счастье, в документах эти данные не указываются. В сутолоке, вечно царящей в здании международного аэропорта, мало кто обратил внимание на двух людей, в обнимку прошагавших к выходу. Выведя чуть живого мужчину, Геракл отвел его в укромный уголок позади здания. Там он и спрятал мертвое тело, поместив его в один из мусорных баков.

Путешествие по воздуху произвело на Геракла самое неблагоприятное впечатление. Впервые в жизни он испытал чувство, похожее на панику. Ощущение полета в тесном замкнутом пространстве, когда над тобой не видно ничего, кроме облаков, показалось ему убийственно неприятным. Это было не столько физическое, сколько психологическое ощущение. Гераклу пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не выказать своих страхов. К концу полета он решил, что в дальнейшем будет пользоваться услугами воздушного транспорта лишь в тех случаях, когда в этом возникнет крайняя необходимость.

Хотя и в этот раз он летел самолетом только потому, что получил от Хозяина приказ как можно скорее прибыть на остров, где находятся галобионты пятой серии, и вызвать их к профессору. Геракл бросился исполнять поручение с каким-то мрачным остервенением. Это помогло ему хоть на время выбросить из головы воспоминания о Елене. В непривычной гнетущей обстановке самолета его мысли путались, не концентрируясь ни на чем конкретном. К середине полета Геракла сморила тяжелая дремота. И вновь вернулся образ Елены, ее худощавое белое тело в мохнатых объятиях незнакомого мужчины. Сизый дым, в клубах которого с трудом можно было разглядеть выражение испуганного и растерянного лица женщины. Ее сиплый голос, неловкие движения, когда она с лихорадочной поспешностью пыталась натянуть на себя куцее коричневое одеяло. И во сне Елена вызывала в Геракле ту же ненависть, что наяву. Он так же стиснул до скрежета зубы, и сжал кулаки, борясь с обуревавшим его желанием обагрить ее кровью облезлые стены нищенской комнаты.

И снова возник вопрос: почему он не сделал этого? Почему развернулся и торопливо выскочил из того омерзительного жилища, где обитала женщина, занимавшая его мысли? Если это был только лишь Закон Целесообразности, то почему тогда Геракл убивал других людей, тех, от кого ему нужны были деньги, документы, автомобиль и прочие средства для достижения его целей? Он отдавал себе отчет, что при желании мог бы обойтись без умерщвления людей, которые не сделали ему ничего плохого. Но еще явственнее Геракл понимал другое: если раньше он убивал, повинуясь священному Закону Целесообразности, не испытывая при этом никаких эмоций, то теперь убийство доставляло ему ощущение, близкое к наслаждению. Презрение к роду человеческому, зароненное в Геракле Хозяином, после истории с Еленой оформилось в чувство гадливости и желания раздавить каждого встречного человека, как мерзкое насекомое. Целесообразностью здесь и не пахло. Геракл был слишком умен, чтобы не осознавать этого. Он вынужден был признаться себе, что находит своеобразное удовольствие в убийстве. И чем больше людей пополняет список его жертв, тем острее становится это чувство.

Геракл открыл глаза. Дремота спала с него. Стюардесса бодрым голосом возвестила о том, что самолет идет на посадку. Впервые за одиннадцать часов полета он оглянулся вокруг, чтобы рассмотреть летящих с ним пассажиров. Кое-кто крепок спал, другие смеялись и что-то оживленно обсуждали.

Некоторые молча глазели в иллюминаторы, пытаясь рассмотреть местность, расстилающуюся под ними. Вдруг внимание Геракла привлекли дети, маленькие девочки-близнецы, как две капли воды повторявшие одна другую. Их маленькие головки, сплошь покрытые темно-каштановыми кудряшками неожиданно возвысились над спинками сидений. Девочки блестящими смышлеными глазенками оглядывали пассажиров. В их круглых чуть тронутых загаром личиках проглядывалось смешанное с озорством любопытство. Неожиданно для себя самого Геракл засмотрелся на девочек, поражаясь контрастом между сходством их лиц и различиями в мимике.

«Такие похожие и такие разные», – подумалось Гераклу. Он поймал себя на том, что при взгляде на близнецов в нем шевельнулось странное теплое чувство. Геракл отвернулся и вперил взгляд в иллюминатор, пытаясь определить природу этого безотчетно возникшего непривычного ощущения, претившего Закону Целесообразности и повернувшего галобионта в смятение. Однако он так и не сумел разобраться в своих мыслях. Самолет с пронзительным звуком шел на посадку. Шасси коснулись взлетной полосы аэропорта, в иллюминаторе замелькали занесенные буроватой пылью масличные пальмы, растущие в неправдоподобно красной земле и редкие строения, высившиеся вблизи аэропорта захудалой южноафриканской страны.

Путь до побережья Индийского океана Геракл продела на одном дыхании. Его так утомило многочасовое путешествие по воздуху, что он уже не мог думать ни о чем другом, кроме моря. Там, в родной для него стихии, где он чувствовал себя в большей степени своим среди бессловесных водоплавающих, чем на суше, среди существ, близких ему по интеллекту, Геракл обрел новые силы. К тому времени, когда он достиг острова, где жили галобионты пятой серии, сцена в самолете, когда он вдруг умилился при виде одинаковых человеческих детенышей, стала казаться ему проявлением хотя и непростительной, но вполне объяснимой слабости, вызванной усталостью и длительным напряжением.

«Видно я не так и совершенен, как думает мой Хозяин, – сказал себе Геракл, растянув губы в недоброй усмешке, – хорошо, что об этом знаю только я».

* * *

Степанов с нетерпением ждал возвращения своего верного помощника. Прошло уже почти восемь дней с того момента, как он, вопреки воли Дзержинца, отослал Геракла на сушу, и шесть дней с тех пор, как галобионт получил приказ отправиться за Алексом и золотоволосой женщиной по имени Любовь. Степанов не находил себе места, пребывая в постоянно нарастающем тревожном ожидании. Как завидовал он своим питомцам, которые обладают чудесной способностью преодолевать огромные расстояния под водой, в любой глубине. Если бы он мог, подобно Гераклу, пуститься вплавь к той, чей образ неотступно стоял перед его мысленным взором. Тогда он не задумался бы ни на секунду, отринул бы все мысли о ненавистном Дзержинце и других людях, отравляющих ему существование.

Полковник провел со Степановым «профилактическую беседу». Он долго твердил о том, что профессор совершит большую ошибку, если решит предпринять что-либо без согласования с ним, Дзержинцем.

– Вы сильны только тогда, когда я с вами. Не стоит надеяться на своих помощников-галобионтов, вроде Геракла или еще кого-нибудь. При всех их колоссальных возможностях они не способны защитить вас.

– А кто способен? – огрызнулся Степанов. – Разрушили же они добрую половину Базы, а если бы не мои галобионты, нас всех уже здесь не было бы.

– Вы достаточно разумный человек и я не буду объяснять вам, что и База, и галобионты существуют лишь благодаря мне. Надеюсь, вы все еще помните об этом?

Степанов мотнул головой, не желая отвечать полковнику.

– Я еще раз предупреждаю вас, Антон Николаевич, будьте благоразумны. Это в ваших интересах. Если вы встанете мне поперек дороги, то послаблений от меня не ждите. Я позабочусь о том, чтобы вы и те, к чьей помощи вы захотите прибегнуть, понесли самое жестокое наказание.