Гамбит смерти

Анатолий в черном кожаном плаще, с биноклем на шее, шел по галерее. Напрашивался глагол "перемещался". Прямо хоть в кино снимай. Эпизод - "генерал фон Браухич на рекогносцировке".

Я открыл бутылочку сока, поставил стакан.

– Благодарю, - он снял бинокль и положил рядом со стаканом, расстегнул плащ, из-под которого выглянул толстый свитер-самовяз. Экипировался на совесть. Только сейчас я понял, как похолодало.

– Не хочешь посмотреть на небо? В час восемнадцать астрономический феномен: покрытие Марса Луной.

– Как-нибудь в другой раз. Спать охота.

– А меня небо успокаивает. Отдыхаю.

Бинокль - мощный, дорогой прибор. Фирма. Двадцатичетырехкратное увеличение берег кожаный футляр. Beati possidentes.

– Да и погодка неважнец.

– Знаю, - вздохнул он.
– Авось, развиднеется. Кстати, как тебе задачка?

Я принес с подоконника карманные шахматы. Третий день место занимают. Не до них было. Я вообще-то не охотник до задач, даже шахматных. Но автора отказом обижать не хотелось.

– Не гроссмейстерское это дело задачки придумывать. Тем более неправильные.

– Сказочные, - поправил он. В голову лезут идеи, лезут и лезут. Не пропадать же. А решается так, - он задвигал фигурки, с трудом умещавшиеся на крохотных полях.
– Правда, неплохо? А последний ход?
– он потер руки.
– И умер бедный раб у ног непобедимого владыки!

– Впечатляет, - поддакнул я. От меня не убудет.
– Хорошая, на мой непросвещенный вкус.

– Я их тут дюжину сочинил. Воздух стимулирующий. Издам брошюрку, пожалуй.

Я долили остатки сока.
– Издавай. Одну куплю, если подпишешь.

– Твой бестселлер жена каждодневно читает. Я ей письмо написал, заверяю, что на практике у тебя получается еще вкуснее. Завтра с Юрой отправлю.

Это он о моей книжице "Кухня современной России, или искусство выжить, не отказываясь от невинных радостей".

– Будто раньше не знал.

– Ну, милый, одно дело разовым обедом поразить, а другое - месяц ублажать довольно привередливый народ. Нет, ты мастер большой. Кстати, железно сказать не могу, но, похоже, Александр Борисович не прочь взять тебя в Мехико. Ты попроси Нимисова замолвить словечко, и тогда - сто процентов.

С прицелом на Мехико я и согласился ехать сюда. Но сейчас прилива счастья не ощущал. И не потому, что дело до конца не решено. И даже не потому, что предстоит кланяться Нимисову, мало ли я за жизнь накланялся, дело привычное. И в Мехико не расхотелось. А копошится червячок на дне души, не сомнения червячок, а... Нет, и слов не нахожу.

– Твой прогноз на Мехико?

– Извини, дурацкий вопрос. Прессу читай. Одно скажу - Стачанский за год прибавил очень сильно. Вторая волна роста - в тридцать девять лет. Удержится на этой волне - не будет ему равных.

Он отодвинул стакан, взглянул на часы.

– Пойду, пожалуй. Глазам нужно дать адаптироваться.

Я драил пол. Толя, Толя, все ищешь свою звезду. Мир повидал, семья, трое детей, работа уважаемая, в турнирах за бугром играет, а мало. Не то. И смотришь в бинокль на небо, ищешь комету, в глубине души зная, что это попытка с заранее негодными средствами. Смешно. Недалеко отсюда - Большой Азимутальный телескоп, БАТ, шестиметровое зеркало которого стережет небо, - и ты со своим Цейсом.

Чья б корова мычала...

Устыдясь, я достирал халат, натянул на веранде веревку и повесил сушиться. Утром поглажу. Повар обязан держать себя в белоснежной неприступности. Не отечественный докторишка в замызганной спецовке без половины пуговиц.

Закрыв кухонные двери, я галереей прошел в шале.

Юра с Олегом сидели за столом и щелчками гоняли по шахматной доске шашки.

– В чапаевцы играете, господа?

– Лично я - в колчаковцы!
– шашка упала под стол, и Олег полез за ней.

– По настоянию трудящихся старинной русской игре возвращено ее первоначальное имя, - усмехнулся Юра.

Я отправился в свою комнатушку, разделся и лег. Стук шашек вскоре стих. Нарубились, станичники...

Приглушив лампу до минимума, я лежал, вслушиваясь в скрип дома.

Сверчка не хватает.

Барабанная дробь первых, крупных капель дождя. Оловянные солдатики маршируют по крыше.

Дробь слилась в сплошной шум.

БАТ не работает в связи с неблагоприятными погодными условиями. Теперь Анатолий с ним на равных. Зеро - зеро.

Но судья не зафиксирует ничьей.

Засыпая, я думал о принцессе Ки-Еве.

3. Среда, 6 часов 15 минут

Балмуш для меня - воспоминание о детстве и готовится всегда приятно, но и с легкой грустью. Давно это было. В Молдавии места Денисову нет.

Размышления на печальную тему прервал Аркашка - ранняя пташка. Не способен человек начать день, не потравившись кофеином.

– С добрым утром, Петр Иванович!
– а сам, как бы машинально, вертит джезвей в руках.

– И тебе того же.
– Ветер порывами бросал дождь в окно.

Льет и льет.

– Мне бы водички вскипятить.

Я освободил на плите местечко.

– Спасибо, Петр Иванович.

Он с нарочитой неловкостью примостился на краешке табурета. Скромняга. Труженик шестидесяти четырех полей готовится к уборке урожая.

– О чем задумался, земеля?

Мы с ним и в самом деле земляки. Я родился в Кишиневе,

он в Бендерах. Но он, а, вернее, его мама, почувствовали неладное раньше и спокойно перебрались в Питер.

– Да вот, о доме беспокоюсь. Мама одна, скучно ей. И за рыбками ухаживать сложно. У меня аквариум большой, двадцативедерный. Двести сорок литров ровно.

– Домой хочется?

– Немного. Плохо, позвонить отсюда нельзя. На почту надежда слабая. Письмо бы получить...

Мобильники здесь не работают. Горы.

– Если машина придет - получишь, - я опустил мешалку в котел и закрутил между ладонями. Индеец племени Сиу добывает огонь трением - спички забыл взять.

– Может не придти?