Гамбит смерти

На вынутой мешалке остались комочки мамалыги. Не готова.

– Горы есть горы, душа моя. По такой погоде и доллар не тянет.

Вода в джезвее закипела. Аркаша высыпал в него ложку чая. Индийского, гранулированного. Варвар.

– Молочка бы капельку, Петр Иванович.

– Изволь, - молоко в чай? Последователь Оруэлла. Я отвернулся.

По галерее - шаги. Несет еще кого-то нелегкая. Всех гнать пора!

– Простите за вторжение. Анатолия Яковлевича нет у вас?

На подобный вопрос всегда хочется в ответ пошарить по карманам, вдруг да завалялся. Но с Нимисовым шутить вредно.

– Нет, - Аркаша отхлебнул пойло.

– Мы всегда в это время занимаемся медитацией - Александр Борисович, он и я. Некоторые - Нимисов посмотрел на Аркашу, - пока до этого не дозрели. Но Анатолия Яковлевича нет. Я заглянул в его комнату - никого, и постель заправлена. Надеялся, он тут.

– Нет. И не было. Я вчера его видел, поздно вечером, с биноклем, - пора убавить огонь под котлом.

– Странно. Где ж ему быть?

– Вдруг плохо стало? Сердце?
– Аркаша отложил кружку.
– Я поищу его, - он кивнул на окно.
– Плащ надену и пойду.

– Я тоже, - Нимисов покинул кухню.

Нехорошо. Совсем нехорошо. Я заглянул в кладовую, снял с гвоздя дождевик, обулся в сапоги.

Вода скатывалась по склону вниз, сливаясь в грязные ручейки. За дождем, едва угадываемый, рокотал Желчуг.

Из шале показались Нимисов с Аркашей. Я присоединился к ним.

– Саблецов как-то брал меня на свои астрономические обсервации. Вдруг он там?
– из-за шума приходилось почти кричать.

Ненадолго хватит дождевика. Ветер дул в спину, и сырость уже холодила меж лопаток.

Опрокинутый стул, исхлестанный дождем, растопырил беспомощно ножки, а рядом в траве лежал человек, лежал лицом вниз, вытянув вперед руку, а другую подвернув под себя. Посиневшее лицо и широко раскрытые глаза с белесыми зрачками.

– Что с ним?

Кто спрашивает? Не узнаю голоса.

Я попытался отыскать пульс. Бессмысленно - окоченение успело сковать мышцы. И, перечеркивая шею - темная борозда.

– Он мертв, - я и свой голос не узнал.

– Я будто ждал этого, - верно, Аркаша.
– Он раньше на сердце жаловался.

– Сердце не виновато. Он задушен, - я поднялся.

– Вы уверены?
– Нимисов смотрел на мое плечо.

– Уверен.

Я осмотрелся. Вот он. Огромные объективы уткнулись в грязь, отвернувшись от нечистого неба.

– Вероятно, Саблецова удавили ремнем собственного бинокля.

Мы стояли, не решаясь двинуться и тем самым признать свершившееся.

– Надо позвать остальных, - Аркаша не выдержал первым.

– Иди, - я поднял стул, сел. Мокрая одежда липла к телу.

Не спас дождевик. Ничто никого не спасает. Не вставая, дотянулся до бинокля.

– Осторожно! Там могут быть отпечатки пальцев!

– Дождь идет много часов, - я не смотрел на Нимисова, не смотрел на Анатолия. Не смотрел никуда.

Когда Саблецова укладывали на носилки, из руки отделился и упал на землю темный предмет. Я подобрал его. Пешка. Пластмассовая черная пешка. У меня был когда-то такой комплект. Подарок на день рождения в пятом классе.

С биноклем в одной руке и со стулом в другой я плелся за всеми.

В обеденном зале Олег и Юра замешкались в нерешительности.

– Кладите на пол, - распорядился Нимисов.

Я замерз. Дрожь пробирала, откатывалась в глубь и замирала, не исчезая.

– Я полагаю, нам необходимо обсудить, что следует предпринять, - голос Стачанского - единственное, что осталось сухим вокруг.
– Для начала переодеться и согреться. Петр Иванович, желателен крепкий кофе или чай.

Ох, как желателен.

Я переменил белье на шерстяное, поверх - тренировочный костюм.

Запах гари стелился из галереи. Пропала мамалыга. Я снял котел, поставил на стойку. Не Ватель, переживу.

Заварив крепчайший кофе, я вытащил из шкафа узкую бутылку "Молдовы". Действие сухого закона приостановлено.

В обеденном зале уже ждали.

– По тридцать граммов, - рука тряслась, как у киношного алкоголика.

– Нас с Александром Борисовичем увольте, - Нимисов вытащил из кармана куртки золотое яйцо, развинтил, свинтил - получились две крохотные рюмки. Их другого кармана явился хрустальный флакон. Острый запах разнесся по комнате.

Вместе со Стачанским они приняли снадобье. Suum cuique.

Коньяк согрел - и только. Дрожь звенела внутри, но тело освободилось от нее.

Мы сидели за столом - шесть человек. Седьмой лежал в углу, и каждый избегал смотреть в ту сторону.

– Итак, произошло убийство, - Стачанский говорил ясно и твердо.

– Или два, - я добавил граммов пятнадцать.
– В свете новых событий гибель Комова выглядит не такой простой.

– Следовательно, среди нас убийца, - Александр Борисович не стал спорить из-за количества.

– Убийца может быть один, или их несколько. Он или они могут быть здесь, а могут и вовне, - коньяк привычно развязал мне язык.

– Вовне?
– Стачанский поднял бровь.

– Почему бы и нет? Мы не на необитаемом острове. В округе может укрыться полк.

– Но зачем?
– Олег задал главный вопрос.

– Не знаю. Развлекаются, тренируются. По злобе. Просто так. Сейчас для убийства не требуются глубинные мотивы.

– Для нас важнее решить, что нам делать, - Александра Борисовича всегда отличало умение отделять главное от второстепенного.

Подал голос Юра:

– Уходить нужно. Срочно. Где бы ни был убийца, среди нас, снаружи - оставаться опасно.

– Я тоже так считаю, - согласился Стачанский.

– Тогда остается решить, как уходить. Придет машина -

все просто: грузимся и уезжаем. Но ее пока нет. Может, и не будет - оползень на дороге, или еще что-то в этом роде. Мы здоровые люди. Даже по такой погоде часов за десять дойдем до Харыза. Сейчас восемь утра. Если выйдем в девять, успеем пройти путь засветло. По крайней мере, наиболее сложную часть. В Харызе сообщим о случившемся властям - мне кажется, Петр Иванович прав, убийца может быть местный.