Гарабомбо-невидимка
Шрифт:
Триста лошадей, сеньор, это же сколько мяса! Собаки так и шныряли. Отовсюду пришли – из Испака, из Гагарины, из Аро, из Мурмуяьи, из Путаки, из Астумагрука, и голодные из Янайчо, и паршивые из Тамбопамлы, и шелудивые из Чипипаты, и, не поверите, даже издалека, из Тапука и Уайласхирки, двое суток слюни пускали у этой груды мяса, но боялись подойти. Помнили, что за мясо бывало. Боялись, выли, землю грызли. Но к вечеру, на третий день, прибежали два пса совсем голодных, прямо одни кости, их так и звали Скелет и Шкура. С севера шли, через пять провинций, по холоду, по колючкам
Тут и все налетели, как молния, не оторвать. Смрад жуткий, а им хоть бы что, едят и едят, и птиц не боятся, даже и сдружились, те им рассказывали сказки и сулили небывалые пиршества, прорекали еще лучшее угощение. Воняло на всю округу. Люди разбежались, а собакам ничего, разжирели, храбрости набрались от самых что ни на есть храбрых коней. Иногда, зажав носы пахучей рутой, хозяева пытались отогнать их из пращи. Но собаки знали, что людям смрада не выдержать, и сразу возвращались на свой сказочный пир.
Мяса им хватило на месяц с лишком.
К концу апреля отяжелевшие птицы стали летать ниже, а Скелет и Шкура увели чужих псов, обещая им новые бойни по пути в Уальягу. Здешние собаки остались рыскать в усадьбах, не смея выйти на люди, показать свой святотатственный жирок. Предатели, не псы! Пользоваться бедою лучших коней Чинче!
Громко воя, рыскали они по землям, где выжившие строили дома на развалинах. Наконец они приблизились к людям и смиренно терпели, пока несчастные общинники швыряли в них камнями. Они знали, что без них не обойтись. Как ни гадко глядеть на предателей, а стада стеречь надо. Ведь жизнь пойдет своим ходом. Как-то под вечер три собаки подошли к дому, который Уаманы строили себе в Янаичо. Старший поднял хлыст. Псы прижались к земле и заскулили. Уаман мрачно сказал: «Идите уж, сучьи дети!» Они вползли в дом, и тьма покрыла их стыд, бесконечная тьма.
Глава тридцать седьмая
О том, что решили в Каменном Лесу храбрые люди, чьи имена лучше скрыть от жандармов
Понемногу он разглядел их на фоне Каменного Леса. Ветер надел на них снежные маски. Луна освещала скалы, похожие на зловещих птиц, ведущих гнусные споры, на великанов, сокрушенных пятою Петра, на ведьм, обращенных в камень заклятием могучих чародеев. Все казалось призрачным в отсветах снега. Да, здесь. Кто решится пройти по бездорожью пятьдесят километров? Люди и их тени возникали чередой.
– Кто идет?
Перед жителем Туси легла огромная тень, блеснул карабин.
– Паско.
– Проходи!
Он разглядел тени, спокойно сосавшие сигару.
– Сайта-Ана-де-Туси шлет привет!
– Здравствуй!
Он огляделся. Люди сидели и лежали, нахлобучив шляпы. Вот человек из Амбо, а подальше, на корточках – посланец Уариаки, торговавший в Серро на рынке меховыми шапками. Узнал он и посланцев Хунина, Тапука; Пильяо. Другие были ему незнакомы. Он сел. Кто-то протянул ему бутылку анисовой. Тени все подходили.
–
Уже двенадцать, – сказал коренастый человек, который один из всех был без пончо. – Начнем! Мне десять лиг домой идти.– Начнем.
– Ты нас собрал. Значит, что-то хочешь сказать.
– Сперва узнаем новости из Янауанки.
Он снял шляпу. Луна осветила широкое рябое лицо. Голос его был глуховат то ли из-за толстого шарфа, то ли от нетерпения. Он встал с плоского камня.
– Худо вам, братья, – сказал посланец Туси. – Боролись столько лет, и ничего не вышло, одолели вас.
– Нет, – тихо сказал посланец Чинче. – Нас не одолели. Войска ушли. Тридцать человек погибло, сто искалечены, триста лошадей мы потеряли, и со стороны Мурмуньи все пожгли. Нет нашего урожая! Но мы победили! Войска ушли. Земля наша.
– Правда твоя. Они ушли.
Посланец Янауанки не сдался:
– У Тамбопампы новое кладбище. Пойдете там, увидите двадцать крестов. Но кресты не у всех, многих зарыли в горах, в пещерах.
– Оно и лучше!
Все обернулись, не веря своим ушам, к коренастому человеку.
– Как это лучше?
Он объяснил.
– Это нам на руку! Пускай убивают, тогда селенья поймут, что миром ничего не добьешься! Не сердись, друг.
– Какой я тебе друг?
– Я был в Чинче перед самыми праздниками. Не в обиду будь сказано, твои земляки рты разинули: «А у нас были депутаты, а нам дадут одеяла, а нам то, нам се!» Ты не сердись, кум.
– Я тебе и не кум!
– Сам видел, сколько их радовалось, что Элиас Апарисьо подарит одеяла да палатки. Гробы он им подарил!
– Еще чего! Община сама хоронила.
– Кто теперь хоть чего-то ждет? Селенья начинают понимать, что этими требованиями и хождениями только кладбищ и добьешься. У бедного одна земля даровая: та, что под ногтями. Но и сейчас есть слепые. Они поймут лишь тогда, когда увидят мертвыми родителей и детей!
– Это так.
– Он прав.
– Надо начисто покончить с неправдой, а для этого средство одно: общее восстание. По мне, пускай еще перебьют! Чем раньше, тем лучше. Тогда-то и начнется!
– Это так.
– Устали мы от разговоров. Туси хочет сражаться. Когда мы узнали про бойню в Янауанке, многие говорили: «Хоть бы сюда пришли! Руки чешутся пострелять!» У нас немало людей, служивших в армии, и оружия хватит!
– И у нас есть оружие, – сказал посланец селенья Ондорес.
– В Пильао те, кто в армии служил, держатся вместе.
– Думаю, человек триста наберется и в лощине Чаупиуаранги.
– Прибавь триста человек в пампе.
– У вас народ служилый, а у нас тертый! – засмеялся посланец Янакачи.
Высокий подышал на руки, ветер дул очень холодный.
– Надо вот о чем договориться.
– О чем?
– На случай, если опять начнется бойня…
– Так что?
– Каждое селенье должно собрать отряд.
– Можно мосты подорвать.
– Главное – штаб. Вы в армии служили, знаете: главное – командование.
– Ему смерти нет.
– То-то и оно.
– Так что ты хочешь сказать?
– Значит, создаем штаб и готовим восстание.