Гарем.Танцующая в лунном свете

Звенящий голос муэдзина призывал к молитве. С блестящими от слез глазами они отстранились друг от друга, чтобы замереть на несколько покаянных мгновений.

Поблизости от родительского дома стояла санитарная машина. Молодцы в спец форме шарили фонариками по окрестностям. Нилима крепче сжала его руку и, уткнувшись в плечо, попросила:

— Не отдавай меня им…сумасшедшие женщины грязно приставали ко мне, трогали везде…я это не люблю, мне не нравится.

– Идем, — решил Ахмад. Нилима на секунду замерла, но последовала за ним. Только пальчики заерзали по ладони Ахмада, что он и почувствовал.

— Что вы потеряли? — грозно спросил он у озабоченных сотрудников.

— Сумасшедшая сбежала, мы ее ищем, — с готовностью ответил один из них. И буквально впился взглядом в на­стороженную Нилиму. Но Ахмад, смерив его леденящим взором, более чем убедительно заявил:

— Никаких психов здесь нет. И ваше присутствие крайне неуместно. Всего хорошего!

Он повел Нилиму прямо к дому, ни разу не обернувшись.

Там его ждали. Извинившись перед Рошаном и проводив его, родители не желали пропустить возвращения не­путевого сыночка. Он явился, надменный и неприступный внешне, как и всегда.

— Я хочу, чтобы она жила в этом доме, — объявил Ахмад, вскинув голову и достаточно громко, чтобы услышали ро­дители, обозревающие его с верха лестницы.

— Жила в качестве кого? — грозно спросил Орхан, в душе все еще продолжая субъективно любоваться непреклон­ным нравом, отчаянной смелостью и яркой мужской гордостью, сияющей в прекрасных глазах Ахмада и во всем его облике.

— Как моя возлюбленная!

Зубейда ахнула. Она уже готова была накричать, но Орхан упреждающим жестом остановил супругу. Потому что сын был уже на грани.

— Вот как… Сын впервые привязался к девушке. Мне это даже нравится. Может, и за ум возьмется? Будь по-твое­му, Ахмад. Но не обольщайся: в твоих комнатах она будет находиться как можно реже. Идите, разговор закон­чен.

Ахмад с довольной улыбкой увел Нилиму.

— Пусть, — завершил Орхан. — Чем бы дитя не тешилось. Чувствую, в этом случае не будем жалеть. Меньше, чем че­рез неделю, он сам ее прогонит и забудет. Хотя бы будет перед глазами.

Теперь Ахмаду пригодился наряд, купленный для очередной подружки, которую он бросил прежде, чем успел одарить. На руках он отнес Нилиму в пенную ванну. Розовые и голубые воздушно-мыльные пузырьки покрыли тело девушки, как сверкающее сказочное кружево. Его руки скользили по ее коже. Но Ахмад чувствовал в душе только нежность. Как к первому весеннему цветку.

Он сам одел ее, с легкостью справившись со всеми завязочками и пуговичками. Усадил на ковер и сам устроился рядом. Взбил потяжелевшие длинные волосы Нилимы, подсушивая их пушистым полотенцем.

А потом пришла мама. И сказала, что место девушки в комнате для гостей. Ахмад все же согласился.

Айна без церемоний запрыгнула к ней на постель и оценивающе приподняла подбородок Нилимы двумя пальца­ми, чтобы получше разглядеть ее лицо. Захра более скромно, но так же решительно, присела на край кровати.

— Ты очень любишь нашего брата?

Нилима молча кивнула.

— Как давно?

— Как только увидела, когда еще была маленькой.

Но тут госпожа Зубейда прогнала их спать: время было позднее. Она принесла Нилиме теплое молоко с минда­лем. Увидев стакан в ее руках, девушка, побелевшая от ужаса, прижалась к спинке кровати.

— Выпей! — Зубейда, не понимающая такой реакции на любезность, старалась выглядеть еще мягче.- Почему ты так боишься меня? Выпей молоко.

— Если выпью…в этот раз, — напряженно произнесла Нилима.- Я смогу еще увидеть принца Ахмада?

— Принца-нет, — улыбнулась Зубейда. — Но на моего сына Ахмада с утра еще успеешь налюбоваться.

Она почувствовала прилив невероятной нежности к этой девушке. Хотя всегда была уверена, что уж к снохе-то непременно будет ревновать любимого сыночка. Погладила ее золотистые волосы. Намного младше Ахмада. А сейчас и вовсе выглядит испугавшейся девочкой.

— Спокойной ночи, Нилима.

Ахмад пришел к ней раньше, чем наступило утро. Постучал в окно. Нилима не спала и открыла ему. Но Ахмад не стал забираться в комнату, а позвал ее в сад.

Подхватив крепкими руками Нилиму за талию, он осторожно поставил ее на ухоженную траву, пестреющую цве­тами с тонким ароматом. Ничего не говоря, он повел ее дальше. А потом остановившись, сказал:

— Не бойся меня. Сейчас я не сделаю тебе ничего плохого. Если холодно — будь поближе!

Она охотно прижалась к его плечу.

— Нилима, я не всегда был сволочью. Дети не рождаются грешниками. А я уже много чего успел натворить. Про­сти меня, если сможешь.

— Если бы не любила, то прокляла.

— Кого ты полюбила? Такого подонка, как я?! И когда успела?

— Еще слово — и обижусь.

— Хорошо, уже молчу.

— Помнишь, господин, меня, совсем крошку, отдали взрослому мальчику на потребу. Никто вокруг не видел в этом плохого. Я была вещью. Но мой Ахмад так меня берег. Как неприкосновенную драгоценность. Он готов был убить любого, кто посмел бы прикоснуться ко мне против его воли. Не только в людях, но и в солнечных лучах, каплях дождя и ветре видел своих соперников. Я не хотела оставаться неодушевленным бриллиантом среди многих драгоценностей моего принца. Сейчас ты впервые смотришь на меня, как на равную себе, господин.

— Если равна мне, то назови Ахмадом. Или мое имя уже стало противным?

— Послушай, — она склонила его голову к своей груди.-В моем сердце всегда звучит это имя.

Глаза Нилимы влажно сверкали в свете луны. Невесомый ветер, играя, касался ветвей жасмина.

Ахмад притянул ее к себе за запястья. Чтобы сказать о том, что мучительно томило весь вечер.

— Послушай теперь ты. Если до конца не понимаешь. За то, что я сделал, ты вправе заявить в полицию. И я ока­жусь в тюрьме, скорее всего.

Нилима на секунду задумалась, прикоснулась к его лицу.

— Очень туда хочется?

— Нет. Не очень.

— Тогда ты не окажешься там по моему желанию. Тебя кто-то заставляет быть плохим?

— Никто. Не заставляет.

— Значит, постарайся быть хорошим. Так, любимый?

Ахмад проводил ее до комнаты.

— Нилима…чего тебе хочется больше всего? Я все готов сделать.

Она внимательно посмотрела в его глаза и просто ответила.

— У меня есть мечта. Может быть, теперь она исполнится. Рассказывать больше не смею, о господин, ты сам дога­даешься, если все осуществится.