Гарри Поттер для взрослых или КАК ОНО БЫЛО
Шрифт:
— Не дрейфь, старик. Спорим, что всё будет тип-топ?
Рон кисло улыбнулся, а Гарри поднялся из-за стола. У него оставалось ещё одно занятие: „Квиддич для начинающих“. Было бы глупо предположить, что он как-то специально к нему готовился. Но всё же следовало составить нечто вроде плана урока. „Как это Гермиона успела уже всё сдать? Всё-таки она невероятная девчонка!“ — размышлял он на пути к стадиону.
— Гарри! — окликнул его густой бас. — Гарри, стой же!
Гарри обернулся. К нему спешил Хагрид.
— Хагрид, привет! — Гарри бросился в объятия к великану. — Давно вернулся?
— Да ты что, Гарри, не в курсе? Неделю стажировки семикурсников не начали бы, если б не было на месте всех преподавателей!
— А у тебя что, тоже кто-нибудь стажируется? — довольно бестактно сболтнул Гарри.
Хагрид обиженно поджал губы.
— Конечно, вашей троице мой предмет неинтересен. Как, наверно, и я сам. А я ещё хотел пригласить вас к себе в субботу… Дай, думаю, соберу всех друзей в первый выходной… Теперь вижу, какие у меня друзья.
У Хагрида, всегда немного сентиментального, на глаза навернулись слёзы. Гарри смотрел на здоровяка — профессора и его переполняла нежность. Он погладил Хагрида по плечу (вернее, по локтю — выше дотянуться не смог).
— Ну что ты, Хагрид. Ты же знаешь, как мы тебя любим. Я вот, например, в этом году вообще не хотел возвращаться в школу. Если бы не ты…
Хагрид замер, навострив уши.
— Ладно, — проворчал он. — Приходите, значится… в субботу. В три часа дня.
Потом развернулся и потопал к своей хижине.
Гарри удивился — с чего это вдруг такая пунктуальность? Но, по большому счёту, какого-либо значения этому факту не придал. А зря. Потому что, когда они с Роном и Гермионой явились в субботу к трём, увидели нечто небывалое. Жилище Хагрида разукрасили подобно пряничному домику. На улицу выставили столы со всякой снедью. А рядом с этим великолепием прохаживался неузнаваемый Хагрид. Он был…. во фраке! Неведомо, кто сварганил ему подобный прикид, но сидел он на нём отменно. Кудлатая голова
— Друзья мои! — обратился Хагрид к собравшимся (тут, к удивлению Гарри, был весь педсостав Хогвартса). — В этот торжественный день… нет, не так… САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ день я объявляю вам всем, что Олимпия согласилась стать моей женой!
— Ура! — грянул хор преподавательских голосов, перемежающихся с хлопками открывающегося шампанского и аплодисментами.
Хагрид, как это за ним водится, всплакнул, прижав к глазам белоснежный (?!) платок. После чего чмокнул в щёку порозовевшую невесту.
Рон, открыв рот, наблюдал эту мизансцену.
— Чёрте что! — наконец вымолвил он. — Какая-то эпидемия свадеб: Билл, потом Люпин, теперь вот Хагрид. Кто на очереди?
Глава 11. WHO IS YOUR ANGEL?
А на очереди был, как бы кому-то не показалось это странным, Северус Снегг. Ничего он не хотел столь страстно, как узаконить свои отношения с Юлией (дабы закрепить своё право на неё). Но сие было невозможно сразу по нескольким причинам. Во-первых, Юля не желала выходить за него замуж, когда он вовсе не он, а некто Черных Иван Григорьевич (такие уж документы на сей раз достал ему Миргородский вкупе с внешностью дебелого украинца с залихватскими усищами и толстущими ляжками). Во-вторых, препятствием к свадьбе была какая-никакая предосторожность. Отправив его в Россию, Тёмный Лорд мог вести за ним наблюдение. Хоть Снегг и научился нескольким фокусам, помогающим установить заслон от всяких там „тарелочек с голубой каёмочкой“ и её аналогам (Будогорский рассказывал, что Баба Яга владеет секретом обращения воды в подобие такого зеркала — для этого только надобен специальный котёл, которых по свету раз, два — да обчёлся). Ну, а в-третьих, Северус втайне мечтал о большой свадьбе. Когда он, реабилитированный, сможет отпраздновать её с размахом. Собственно, он всегда жил скромно, даже аскетично. В связи с чем у него скопилось достаточно средств. Можно даже сказать, состояние. Часть его он с удовольствием пустил бы на организацию роскошной женитьбы. На берегу океана, например. Или в какой-нибудь экзотической стране. Десятки приглашённых, фейерверк…. А что? Пусть! Глядя на Юлию, он испытывал восхищение и страх. Ему казалось, что ещё чуть-чуть, и она поймёт, как она ошиблась в своём выборе. Что он — это всего лишь он. Он, которого никогда не любили. Обижали в детстве. Дразнили в отрочестве. В юности попросту отворачивались. Что по его вине погибла Лили. А ещё он ходил на сборища, устраиваемые Тёмным Лордом. Если Юля узнает об этом, она наверняка его бросит. И он снова будет один. Только это будет во сто крат хуже, чем ДО встречи с ней. Он разом останется без её глаз, в свете которых он теперь живёт, без её нежной кожи, лёгкого дыхания, мягких ароматных волос, звука её жизнерадостного голоса… Нет, эти мысли непереносимы! Бывали моменты, когда Северус хотел опоить её каким-нибудь приворотным зельем. И, по правде говоря, останавливало его только сознание, что вечного приворота не бывает. Так получалось, что он хотел жениться… и в то же время не хотел. Испытывая постоянные муки ревности и неуверенности, он настоял на знакомстве с Юлькиными родителями. Её отец и мать были простыми людьми (раньше бы он сказал „маглами“). Но мать — так же, как и дочь, — обладала высокоразвитой интуицией и предвиденьем. Отец — очень добрый, интеллигентный человек — не обладал никаким даром вовсе. Брат — молодой учёный, специалист в области компьютерных технологий, тоже никакой не волшебник. Большой неожиданностью явился для Снегга тот факт, что у Юлии есть сын. Более того, взрослый сын. Студент университета и уже жених. По последней причине они и не познакомились ранее — Юра жил у своей невесты (тоже студентки). Так Северус узнал, что его будущей жене лет больше, чем ему самому. А на вопрос „не в морозильной ли камере она сохранила свою молодость и красоту“ выдала на-гора сверхсшибательную теорию: дескать, злобствующие ненавистники всегда выглядят старше своих лет, в то время как люди, „возлюбившие ближнего своего“ (как советуют божьи заповеди), живут долго, оставаясь при этом молодыми и лицом, и душой, и телом. И приводила в пример волшебников. Впрочем, пример этот весьма спорный. Волшебники, действительно, живут долго. Но только и добрые, и злые (Волан-де-Морту уже за семьдесят — а разве скажешь?). Вместе с Юлькой они фантазировали о будущей школе Северуса. Наверно, потому, что у самой было педагогическое образование, она горячо поддерживала его педагогические начинания. Выслушав, ЧЕМУ и КАК учат молодых волшебников, Юлия заявила, что освоит это экстерном. С тех пор по вечерам у них вошли в систему занятия магией. Сначала Северус посмеивался над её самоуверенностью. Но вскоре был вынужден признать, что более толковой ученицы у него не было за всю его педагогическую практику. Даже его собственная волшебная палочка слушалась Юлию безоговорочно. По выходным к ним присоединялся Будогорский, и они совместно принимались разрабатывать программу, коей должны овладеть юные чародеи. Юлька утверждала, что помимо специальных предметов детей необходимо учить тысячам вещей, которые расширили бы кругозор ребят и обогатили бы опыт общения с миром: естествознанию, истории мировой культуры, информатике… Будогорский также обучал Юлию. Русское волшебное наследие Юля вообще улавливала на ходу, попутно совершенствуя его. Так, к примеру, она теперь могла засунуть то или иное кулинарное изделие в навороченные ультрасовременные прибамбасы по одному только щелчку или хлопку и так же ловко управляться с кухонной утварью.
— Слушай, — говорил ей Северус, — у волшебников так не принято. Ты или пользуешься магией во всём или не пользуешься ей вовсе.
— Почему? — смеялась она. — Вы, волшебники, настолько спесивы, что готовы отринуть все лучшие достижения человечества?
— Ты рассуждаешь, как… как Тёмный Лорд!
— Это лишний раз доказывает, что он не дурак, твой Тёмный Лорд, — говорила на это Юлия.
Несмотря на то что она хохотала, готовилась к защите дипломной работы, а ещё при этом пела и танцевала (как того требовала её должность — ведь она была детским хореографом), Северус понимал, что чувствует себя Юля неважно. С утра она тайком мерила температуру. У неё отекали ноги — и она ежедневно делала себе массаж. И её по-прежнему мучили токсикозы — хотя уже шёл пятый (!) месяц беременности. Не зная, чем он может помочь, Северус молча страдал вместе с ней. В целом всё у них было замечательно. Утром Северуса ждал потрясающий завтрак и чистая отглаженная одежда. Юлька гнала его в ванную — это, пожалуй, был её „пунктик“. День он проводил в казённых хлопотах. А если не надо было никуда идти, то сидел в комнате, которую при помощи Ростислава оборудовали под лабораторию. Время от времени Снегг наведывался к своему другу — холодильнику и вытаскивал оттуда что-нибудь вкусненькое (ветчинку, колбаску, яблочко) и вновь воссоединялся со своими колбами. Вечером прибегала Юлька с полными сумками. Бросала свои авоськи, засыпала его вопросами (пополам с поцелуями), тащила на кухню. Начинала там что-то готовить, не переставая его тормошить. Северус слушал её и не слышал. Было очень тепло от её ауры, волнами расходившейся по всей квартире. Временами ей кто-нибудь звонил. И Северус ревностно следил за выражением её лица. Иногда ему это надоедало, он отбирал у неё телефон, сажал на колени и, прижав к себе, прислушивался к её мыслям. Бывало, что они просиживали так час — и более! — пока опять кто-нибудь не звонил или не являлся в гости: Юрик (с невестой) или Будогорский (один). Пару слов о её сыне. Он — впрочем, как и все остальные (и сам Северус тоже) — стремился попасть в сияние материнского ореола: чтобы она обратилась к нему, прикоснулась, похвалила, посмеялась с ним. Стоило ей отвлечься, выйти из комнаты — ощущалось всеобщее разочарование. Снегг искренне восхищался этим её талантом. Впрочем, Юлия не предпринимала для этого ничего. Она с этим родилась. Северусу довелось (заочно, разумеется) познакомиться с отцом Юрия — первым мужем Юлии. И со вторым также — брак с которым был непродолжительным. И тот, и другой испытывал светлые чувства к бывшей своей половине. Северус ревновал её и к первому (он был высоким, видным мужчиной) и ко второму (язвительному, лохматому музыканту). Снегг долго выспрашивал Юлию: зачем они приходят? Ну, допустим, первый пришёл, чтобы передать деньги Юре (хотя почему бы ему не встретиться непосредственно с сыном?). Но второй-то? Что их связывает? И что, чёрт побери, за объяснение: „пришёл пообщаться“? Если есть потребность общаться, зачем тогда разводиться? Кстати, понятие „общение“ у русских довольно многомерно: это обильное питание, питьё, длительные разговоры ни о чём, а потом ещё кулёк с собой опять-таки еды, питья и кое-чего из одежды. Юля говорила, что Витька (№2) очень несчастлив. И напоминает мерой своей неухоженности самого Северуса… Нельзя сказать, чтобы сие признание его утешило (скорее, наоборот). Но Снегг решил больше не муссировать эту тему. Интересно, что во время визитов и того, и другого Северус находился в квартире. Он применил дезаиллюминационное заклятие. Сидел за столом, уплетал тот же обед, что и „бывшие“, и норовил их причесать внезапным сквознячком или ошеломить внезапно падающим предметом (когда их шуточки становились чересчур фривольными). Юлька веселилась, глядя на это, а сам он чувствовал себя на двадцать лет моложе. Барин, между прочим, тоже отмечал, что Северус перестал ему напоминать этакого пасынка семейки Аддамс. Безумный Будогорский советовал ему ещё приобщиться к здоровому образу жизни, полюбить зарядку и тренажёрный зал. „Для более успешной социализации“ — говорил он. Но это был бы уже перебор. Юлия,
даже беременная, не переставала делать утреннюю гимнастику и комплекс упражнений на растяжку. Кроме того, по воскресеньям она ходила в бассейн, а каждое утро начинала с контрастного душа. Её энергия била ключом (и временами его пугала). Но каждому своё. Северус пытался как можно больше узнать об ангелах-хранителях. Дамблдор упомянул, будто тем, кто не имеет возлюбленной, на помощь придёт его ангел–хранитель. Но далеко не все были с ним знакомы (начиная с него самого). Да что там!.. Ни Будогорский, ни кто иной не знали своего хранителя. Да и вообще Северус мало что знал об ангелах. К примеру, он был очень удивлён, узнав, что они есть у каждого. Даже у самого что ни на есть несчастливца. „Мой, видимо, сладко почивал все мои тридцать семь лет, — не без иронии подумал Снегг. — Хорошо, что хоть сейчас вышел из анабиоза“. Также он узнал, что у каждого ангела есть свой характер: один ленивец, другой ворчун и т.п. Этим и объясняется, что их подопечные не вечно как сыр в масле катаются. Ещё больше он удивился, когда узнал что ангел-хранитель — реально существующий человек: либо ныне живущий, либо когда-то живший. Все эти сведения он почерпнул из разных источников: Юля, Будогорский и книги, которые натащил последний. Собственно, этой информации было мало. Страшно мало, чтобы решить, чем заменить ингредиент крови в Любовном эликсире. Вот, допустим, хранитель — умерший. Что тогда?.. С усыновлением дело продвигалось. Но не так быстро, как хотелось бы. Северус хотел набрать человек пятьдесят. Юлия говорила, что он сдурел: никто не даст ему вывезти из страны такое количество детей. Но он упёрся. Чем больше Северус думал о собственной школе, тем больше входил в раж. „50“ казалось ему подходящим числом, с которого можно открывать школу. Юля советовала ему приглядеться в первую очередь к тем интернатам, которые находятся в области. Она считала, что там хуже материальная база и, следовательно, скорее можно заручиться согласием как Директора детского дома, так и самих детдомовцев (а это было непременным условием соглашения об усыновлении). Но сельские детдома не все оказались зачуханными. Так, детский дом в Ивангороде имел свою ферму и мастерскую. Их внебюджетных средств вполне хватало на безбедное существование. Да ещё государство отпускало кое-какие деньжата. Молодая и предприимчивая заведующая сумела обустроить весьма комфортабельное проживание своих воспитанников. Из ивангородского детского дома Снегг взял сразу десять детей. И Директриса так прониклась идеей православного воспитания за рубежом (не иначе, как под воздействием Любовного эликсира, на употребление которого он не скупился, собираясь на очередную вылазку), что дала бы и больше. Но больше ему никто не приглянулся. Северуса огорчало, что дети большей частью будут „неволшебные“. Может, это и отвечало потребностям Тёмного Лорда, но не его самого. Им вдруг овладело экспериментальное эго: а что будет, если обучить магла азам магии? Юлия говорила, что ребёнку свойственны мифотворество и олицетворение. Детей начинают учить ремеслу чародея в одиннадцать лет. Может, это не случайно? Может, с одиннадцати по семнадцать тот самый сензитивный период для постижения магических искусств? Ведь начинают же ВСЕ дети (или почти все) около двух лет говорить? Вроде бы даже есть такой педагогический метод — „метод родного языка“ (или „метод воспитания таланта“). Поэтому Северус спешил набирать детей преимущественно смышлёных, хорошо успевающих и нравственно чистых. Здорово помогал Любовный эликсир. Руководителями интернатов для детей-сирот были в основном тётки (он заметил, что вообще в российском образовании 90% — женщины; видимо, это объяснялось низкой заработной платой), и эликсир был способен придать его не самой обольстительной роже необходимый шарм. Подчас его обаяние оказывалось столь значительным, что „педагогини“ назначали ему свидания. Ходить на них было, конечно, немыслимо. Это понятно. Но отчего-то сами предложения казались заманчиво-приятными. Юлька, видимо, что-то такое чувствовала, потому что смотрела на его очередные сборы всегда как-то особенно загадочно. Но ничего не говорила. Временами ему чудилось, что она видит его насквозь — чему подтверждением были их молчаливые диалоги. Она рекомендовала ему тщательно просматривать медкарты детей. Все диагнозы он уточнял у Юлии, не доверяя местным медицинским светилам. После педиатрического консультирования Снегг безапелляционно откладывал то или иное дело — подчас под осуждающие взгляды. Но он знал точно, что ослабленные дети не потянут ту нагрузку, которую на них возложат. И так адаптация предстоит нешуточная. Кроме того, существовала реальная угроза, что к этим детям будет проявлять внимание сам Волан-де-Морт. А это уж испытание не для тех, кто болен энурезом. Северус содрогнулся, представив, что сделает Тёмный Лорд с ребёнком, напустившим при нём лужу.Так что в этом смысле он всё делал правильно.
Сейчас у него в активе было двадцать семь человек. Помимо десяти ивангородских ребят были двое из посёлка Волосово — звёзд с неба не хватали, но мальчишки славные: близнецы, Гуревич Гена (старший) и Боря. Трое — из Капорья: Яцун Алёшка, Вася Бирюков и Калинов Паша. Четверо из Выборга: Фролов Женя, Ферулёв Женя, Синайко Рома и Сомов Антон (их Северус окрестил „командой интеллектуалов“). Один из Приозерска — сильный такой пацан, Иванов Саня. Был паренёк из местечка со смешным названием Мартышкино — чудаковатый Коля Шацков. Разношёрстная троица из Лодейного Поля: Шумилов Саша, Васильев Лёша и задиристый Артём Шелехов (к ним особенно было неудобно добираться — и Юля советовала Северусу научиться, наконец, водить автомобиль). Парочка из Луги: Григорьев Сергей и Шеркевич Кирилл (бессменные КВНщики). И последний, самый ему полюбившийся, мальчишечка из деревни Токсово. Директором Токсовского детдома был как раз-таки мужчина. Северус видел его два раза и оба раза тот был в невменяемом состоянии (пьян, как сапожник). Токсово — курортное место в Ленинградской области. Тем более странно, что детский интернат был в таком плачевном состоянии: длинное бревенчатое здание с удобствами на улице и настоящей русской печью. Более всего детский дом напоминал барак для гастарбайтеров… Короче, мрак. И именно там обитало это солнечное существо. С любопытными зелёными глазищами, рыжими вихрами и россыпью весёлых веснушек. Учителя жаловались, что рот у него не закрывается ни на минуту. Что он успевает делать одновременно тысячу дел: говорить, хохотать, писать, грызть ногти, толкать ногой соседа, корчить рожи, читать под партой книжку, перестраивать в портфеле солдатиков, жевать пирог, оставшийся от завтрака… и т.д. и т.п. И при этом успевать по всем предметам на „отлично“! Почему-то Северуса привлекали люди, являющиеся его полной противоположностью: Лили, Юлия, Будогорский… теперь вот ещё этот мальчуган. Видимо, в этом и состоит „единство и борьба противоположностей“: тянет к тому, что есть полная твоя противоположность. Только так слагается одно целое… Возвращаясь к мальчонке, надо сказать, что и нарекли его вполне подходяще: Денис Мультфильмов. Воспитатели рассказывали, что когда он был детсадовцем, выглядел, словно герой мультика: большеголовый, глазастый, кудрявый, на крепких коротких ножках. Итак, у него двадцать семь человек. Двадцать семь… Теперь предстоит осмотреться в городе — что ТУТ твориться в подобных учреждениях. Ранее Северус кое-что слышал о бесчеловечном обращении к детям-сиротам (в частности в России). Так вот, на деле оказалось, что это не более чем досужий вымысел сердобольных обывателей. Юлия иногда читала ему вслух (если считала, что это его „разовьёт“). Северусу нравилась русская речь, и чаще всего он просто слушал звук её голоса, не вникая в суть. Но в этом случае постарался проникнуть в сердце прочитанного. Книга называлась как-то витиевато, он не запомнил. А вот автора запомнил хорошо — Марсель Пруст. Пруст описывал состояние женщины, которая рыдала, читая медицинскую энциклопедию, оставаясь при этом равнодушной к действительным страданиям своей сослуживицы… Как часто мы упиваемся надуманными страстями, не замечая боли ближних своих!.. Всё это к тому, что люди жалеют бедных, брошенных деток, издеваясь при этом над своими. Он встречал директоров детдомов „любителей заложить за воротник“, безучастных, занимающихся не своим делом… но не садистов. Ради справедливости стоит заметить, что и НЕувлечённые своей профессией были в меньшинстве. Так вот. Когда наберётся воспитанников числом 50, он отдаст документы сирот на рассмотрение в Святейший Синод для подписания их митрополитом Петербургским и Новгородским. Дети были трудные — „дички“ — одним словом. Глядя на них, он вспоминал себя в их возрасте, и сердце сразу начинало щемить. А он отчаянно начинал любить своих ещё не рождённых малышей. В воскресенье Юлия с утра унеслась в бассейн. Оттуда она собиралась заехать к „сватье“ (так, кажется, она называла свою будущую родственницу, мать Юриной невесты). Снегг лежал в спальне и тупо пялился в телевизор, к которому пристрастился в магловском мире. Шёл „Телемагазин“. „Интересно, какой дурак всё это покупает?.. — лениво думал он, глядя на экран. — Хоть бы Будогорский весточку подал…“ Северус вздрогнул — дверь приоткрылась, и в комнату вплыла Юлькина кошка. Она подняла изящную головку и осуждающе посмотрела на него.
— Прости, Муська, я забыл тебя покормить, — Снегг опустил руку, думая, что та потрётся о неё носом.
Но не тут-то было. Муся развернулась и величественно прошествовала на кухню.
— О-хо-хо, — закряхтел Северус, спуская худые ноги на ковёр. Тапки как всегда куда-то задевались. Он встал на четвереньки и стал вслепую шарить под диваном. Когда наконец обувка была найдена, ещё стоя на карачках, он увидал две ноги, ОБУТЫХ, МУЖСКИХ. Снегг поднял глаза. Перед ним стоял ухмыляющийся Барин.
— Привет, старина! — Ростислав протянул ему руку.
— Я бы посоветовал обратиться тебе к психиатру, — буркнул Северус, поднимаясь с колен. — Может, он вправит тебе мозги.
— Что опять не так?
— Смерти моей желаешь — вот чего, — оттеснив плечом Будогорского, Снегг прошёл на кухню, запахивая на ходу халат.
— Какой ты! — прищёлкнул языком Барин.
— Какой?
— НЕ-любезный.
Будогорский уселся на кухонный табурет и вытащил из одного кармана сигареты, а из другого серебряную ладанку, увитую финифтью. Северус поставил кошачью миску на газетку и вопросительно глянул на гостя.
— Это ещё что?
— А это, милый друг, „сурприз“! Даю три попытки: итак, это…
— Мощи твоей бабушки.
— Неинтеллигентно и неправильно.
— Вторичный продукт?
— Ответ неверный.
— Тогда сдаюсь.
— Держи, — Будогорский протянул ему флакон. — Открой его.
Северус пожал плечами и выдернул пробку. По кухне поплыло розовое марево. Постепенно оно сгустилось до состояния материальной субстанции. Будогорский преклонил колени и дёрнул Снегга за полу халата. Тот неуклюже примостился рядом.