Гать. Задержание

— Игорь, брось спички.

— Лови… — Игорь перебросил коробок и, не сводя с него глаз, неожиданно сказал: — Натуля, между прочим, толковая девчонка. Не повезло ей в жизни… После школы поступила в институт, вышла замуж за какого-то маменького сынка, родила парня. Ну а потом мамочка этого охламона, как водится, нашла сыночку «достойную пару» — для улучшения породы, наверное. Не смогла, видите ли, вытерпеть, что у Наташи мать уборщица. Развела, короче говоря. Пришлось Натуле оставить институт и пойти работать. Сначала где-то в архиве работала, а потом вот у нас секретарем отдела… Сынишку ее, между прочим, тоже Андрюшкой зовут. Хороший пацан! Я в прошлом году Дедом Морозом был, а Снегурочкой Иришка из машбюро… Рыженькая такая, знаешь?.. Приезжаем мы к Натуле. Ну как водится, заходим, поздравляю Андрюшку с Новым годом, желаю ему расти большим и умным и дарю ему самолет. Потом присел с ним на диван, рассказал сказку про семерых козлят. Наташка суетится — торт на стол тащит, нас приглашает. Я просто так и спрашиваю Андрюшку: «А у тебя желание какое-нибудь есть? Вот загадаешь желание, я палкой стукну об пол, и обязательно оно в Новом году исполнится… Загадывай!» Сполз он с моих коленей, схватился за бороду и на ухо тихо-тихо шепчет: «Милый Дедушка Мороз, найди мне папу, пожалуйста. А я тебе обещаю, Дедушка Мороз, что буду кушать хорошо и спать вовремя ложиться и… рыжую Зинку за косички дергать в садике не буду». Тут у меня, Андрюха, и дыхание сперло. Сижу как дурак, глазами хлопаю, а сказать ничего не могу… Вот так-то… А Натуля молодец! Снова поступила в институт и учится, и парня растит.

Андрей молча крутил в руках незажженную сигарету. Что греха таить, Наташа ему нравилась. В первый же день работы он обратил внимание на стройную веселую девушку с лукавыми и добрыми глазами, неброскую, но словно притягивающую к себе. И уж, конечно, никак он не мог предполагать, что у нее растет сынишка!

— Андрей, Росляков вызывает. — Игорь бросил на стол папку с документами и закурил. — Ох, и врезал он мне…

— За что?

— За дело… Полковник просто так не врезает. Иди, а то и тебе достанется.

Андрей мигом проскочил знакомый «предбанник» и постучал.

— А, Андрей Петрович, проходи, что стоишь. Я вот что тебя хотел спросить… Как у тебя идут дела с отрядом Смолягина? Новости есть?

— Я побеседовал с Марией Степановной Смолягиной и Василием Егоровичем Дороховым. Сейчас изучаю материалы отряда…

— Начал правильно, боец.

Росляков поднял телефонную трубку.

— Егоров, зайди ко мне.

Полковник ждал Егорова, молча дымя сигаретой.

— Вот что, Андрей Петрович… Мне кажется, что гибель отряда и близкое расположение разведывательно-диверсионной школы гестапо неспроста… Да… — Он нетерпеливо махнул застывшему в дверях Игорю. — Ты тоже вникай… На мой взгляд, надо сейчас идти по двум направлениям: выяснение причины гибели отряда и второе — школа. Я бы посоветовал вам изучить материалы архива гестапо в Белоруссии. Чем черт не шутит, вдруг найдем какие-нибудь следы… Верно?

Росляков добродушно усмехнулся, отчего его круглое лицо вмиг подобрело, а у глаз появились мелкие морщинки.

Игорь молча покосился на Андрея, словно говоря: «Мог бы и сам догадаться… А впрочем, и я хорош!»

— У меня все. — Росляков встал и прошелся по кабинету. — Ты, Егоров, свободен, а ты, Андрей, останься на минуту…

Кудряшов опустился в кресло.

— Ты не обижайся на меня, Андрей Петрович, — голос Рослякова звучал ровно, без нажима, — я тебе как старший товарищ хочу сказать…

Андрей неотрывно следил за широкими плечами полковника.

— Неразворотлив ты несколько… Конечно, я понимаю, дело новое, ляпов допускать не хочется… Но учти: основа успеха оперативного работника состоит в быстроте мышления и умении ориентироваться. Главное, — в голосе Владимира Ивановича вдруг зазвучала веселая нотка, — учись анализировать факты и…импровизировать при отработке версий… Тогда пойдет! Вопросы есть? Давай, боец, не расстраивайся.

Странно, но это замечание Рослякова никакой обиды или неприятия не вызвало. Андрей вдруг понял, что неспроста был этот минутный разговор с полковником, что тот наверняка знает, что творится у него сейчас в душе.

Снегу выпало много. Андрей шел по узкой тропинке от Ворожеек на Радоницкие болота, мысленно благодаря отца за то, что тот заставил обуть валенки. Мороз стоял небольшой, градусов десять. Пар от дыхания вылетал пухлыми клубами и, хотя ветра не было, сразу же пропадал за спиной. Валенки Андрея проваливались в снег с приятным скрипом, а плечами он задевал ветки березок, и от этого на шапке вырос холмик снега, который от движения то и дело осыпался на лицо, но он не обращал на это внимания, вслушиваясь в таинственную тишину пролеска и всхлипыванье снега под ногами.

Дорохова Андрей увидел издалека. Василий Егорович выгребал навоз из коровника. Он как-то нехотя втыкал вилы в коричневую кучу и коротким, мощным рывком выбрасывал дымящуюся массу наружу. Серо-зеленая фуфайка распахнулась, разлетаясь при каждом взмахе полами, словно крылами, и показывался верх старых, в полоску, затянутых ниже пояса тонким ремнем штанов. Дорохов работал, даже не работал, а исполнял работу. Нудную, но нужную… Головы он не поднимал и только при броске чуть оглядывался, словно примечая место, куда ложился дымящийся шлепок.

Андрей подходить не спешил. Он долго стоял на тропинке, курил, собирался с мыслями, провожая глазами каждый взмах рук Дорохова.

Из трубы дороховского домика косой кудреватой струей тянулся дым, неясное солнце заставляло матово поблескивать снежную пыль на буграх и поленнице, сложенной ровно и высоко. На заледеневшей веревке болтались две пары подштанников, глухо бренчавших на легком ветерке.

Андрею вдруг захотелось так же, как Дорохов, стоять в распахнутых воротах коровника, коротко и резко, не оборачиваясь назад, швырять дымящийся навоз, смахивать рукавом фуфайки пот со лба и щуриться на тусклое зимнее солнце. Знать, что в избе ждет, попыхивая, самовар на столе и колотый сахар в мутной сахарнице с отбитыми ручками, дымящаяся картошка, густо политая топленым маслом, и капуста в тарелке, на которой, поблескивая, тают маленькие льдинки.

Андрей вдруг настолько ясно представил небольшую комнатку дороховской избушки, что ему даже захотелось протянуть руки к выбеленной стене печи и, держа их на расстоянии, немного так постоять.

Дверь избы распахнулась, и на крыльцо в наброшенном на плечи полушубке вышла Варвара Михеевна.

— Василий, — донеслось до Андрея, — самовар поспел. Опосля дометаешь…

Дорохов не спеша воткнул вилы в кучу и распрямился.

Прихрамывая, вышел из коровника и громко высморкался, словно выстрелил:

— Добренько, Варюшка. Значитца, погреемся, да и гостенек наш вовремя поспел, — он вдруг обернулся и, пристально посмотрев на кусты, в которых стоял Андрей, добродушно, но с какой-то натугой, крикнул: — Выходь, что ль, Андрей Петрович… Замерзнешь так стоять-то…

Андрей, усмехнувшись, вышел на поляну перед дороховской избой. Он не торопясь шел по тропинке и, чувствуя насмешливый взгляд Дорохова, злился на самого себя.

— Здравствуйте, Василий Егорович, — поздоровался он, — и вы, Варвара Михеевна, здравствуйте.

Та, как и в прошлый раз, низко поклонилась и, суетливо поправив полушубок, скрылась в сенях.

— Неловок ты, значитца, Андрей Петрович, — ухмыльнулся Дорохов, не сводя с него пристального, изучающего взгляда. — Я тебя приметил, когда ты еще через перелесок ломился, словно кабан на водопой. Всех сорок распугал. Ну, проходи, проходи… Скидывай мешок-то свой.

Андрей снял с плеч рюкзак и, держа его в руках, долго обивал валенки о ступеньки крыльца. Снял шапку и ударил ей по колену, подняв при этом целый вихрь мелких снежинок, отряхнул варежкой с воротника и груди иней.