Гавайи Миссионеры

– Мерзость!

К этому времени гавайцы успели прийти в себя от потрясения, и Келоло в сопровождении двух кахун тут же схватил Эб-нера. Правда, они старались обращаться с преподобным Хей-лом крайне осторожно, поскольку понимали, что он является священником другого бога, и все то, что он натворил, диктовалось его обязанностями. Келоло взмолился:

– Мой дорогой маленький друг! Сегодня ночью мы разго вариваем с другими богами.

Эбнер вырвался из рук кахун и, указывая пальцем на Кеоки, воскликнул:

– В глазах Бога этот поступок возмутителен! Это надруга тельство над Господом!
– Но Кеоки смотрел на него стеклян ными, невидящими глазами, и тогда Эбнер, уже более спокой но, спросил его: - Что случилось?

Огромный алии еще раз всмотрелся в своего старого друга и пробормотал:

Я умолял вас, преподобный Хейл, сделать меня священ ником. Но если вашей церкви я не нужен...

Священником?!
– заорал Эбнер, и в тот же миг весь ужас этой ночи хула, воскресший идол, барабаны и кахуны - пе реполнил миссионера, и он истерично расхохотался.
– Священ ником?
– Он повторял это слово много раз, пока Келоло не за крыл ему рот своей могучей рукой и не увел сторону. Однако взбесившийся маленький миссионер снова каким-то чудом вы рвался и бросился назад к новобрачным, чуть не сбив их с ног.

Кеоки!
– закричал он.
– И ты согласен на такой брак? Как ты можешь так поступить?

Так же, как и мой отец до меня.

Позор!
– застонал Эбнер.
– Это же выходит за границы любого цивилизованного...

Тихо!
– раздался вдруг властный голос, и Эбнер отсту пил от неожиданности. К нему вплотную подошла Ноелани и тихо произнесла: - Любимый Макуа Хейл, мы делаем это во все не потому, что хотим обидеть вас.

Эбнер посмотрел на эту красивую молодую женщину с цветами в волосах и так же спокойно ответил:

– Ноелани, эти злые люди хотят, чтобы ты совершила большой грех, а ты просто попала под их влияние.

Алии Нуи не стала спорить, а только указала в сторону темных холмов:

В давние времена мы слушались только своих богов, и наши долины были полны людей. Мы попробовали принять других богов, и теперь наши острова гибнут в отчаянии. Смерть, страшные болезни, пушки и страх - вот что вы при несли с собой, Макуа Хейл, хотя мы все знаем, что вы не хоте ли этого. Я являюсь Алии Нуи, и если я умру, не успев родить ребенка, кто будет поддерживать жизнь и ману Гавайев?

Ноелани, девочка моей надежды, но ведь существуют де сятки прекрасных молодых людей, здесь, рядом с тобой, кото рые сочли бы за честь стать твоим мужем и гордились бы этим.

Но будут ли потом их дети назначены Алии Нуи?
– возра зила Ноелани, и это языческое объяснение настолько обозлило Эбнера, что он подался назад и закричал страшным голосом:

– Мерзость! Малама прокляла бы тебя прямо из могилы! Позднее Келоло признался в том, что тогда должен был

промолчать, но он не смог, и поэтому насмешливо спросил:

– Как ты думаешь, какие указания дала мне Малама, ког да прошептала что-то на ухо перед самой смертью?

Маленький священник в ужасе уставился на вождя. Его бледное лицо и жидкие светлые волосы неестественно белели в огне факелов. Неужели то, что сказал сейчас алии, было правдой? Могла ли Малама приказать совершить такую страшную, оскорбительную для Господа вещь? Это было выше сил Эбнера, и он, пошатываясь, ушел прочь от этого места, а кахуны тем временем восстановили камень Кейна на алтаре, и барабаны принялись выстукивать свадебные ритмы.

Сраженный происшедшим, Хейл брел по темной пыльной дороге, где каждый камень за последние годы стал свидетелем многих перемен. Он проходил мимо каменного дома короля и деревянных магазинов американцев, которые оставили Бога и миссионерство. Вдали виднелись пришвартованные китобойные суда, его вечные враги, а в винной лавке Мэрфи кто-то наигрывал грустную мелодию на концертино. Каким чужим казалось все вокруг измученному духу преподобного Хейла!

Глубокой ночью он покинул город и забрался на пустое по ле, усыпанное крупными камнями, а затем, наткнувшись на группу карликовых деревьев, присел у их корней и оглянулся на свой притихший приход так, словно уже не нес за него ни какой ответственности. Чуть южнее виднелись чудовищные костры язычников. В море мерцали ночные огни китобоев, а где-то посередине расположились крытые травой хижины

простых гавайцев. Каким жалким и неприглядным на самом деле был этот городок, каким несчастным! Какое мизерное впечатление смог произвести на Лахайну сам Эбнер, и какими ничтожными сейчас выглядели все его достижения! Малама обманула его. Кеоки предал его. А Илики находилась теперь Бог знает где. И даже самая любимая из всех, Ноелани, отвернулась от него и восстала против церкви.

За десять лет Эбнер ни разу не поменял свой фрак, Господь ни разу не прислал ему брюки, которые подошли бы по размеру. За все это время ему посчастливилось прочитать только те научные книги, которые удавалось выпросить из далекого Бостона. Его жена трудилась, как рабыня, в жалкой лачуге. И он сам не смог добиться ровным счетом ничего. Теперь, когда над этим маленьким городком начинала заниматься заря, Эбнер молча изучал переливающуюся поверхность моря, насмешливых китобоев и территорию дворца, где уже начали тушить факелы. Дух преподобного Хейла был унижен. И он страстно желал навлечь на все это общество, кроме, конечно, миссионерского дома и его обитателей, какое-нибудь жуткое разрушение библейского масштаба.

– Наводнение! Ветер с гор! Эпидемия! Уничтожьте это место, разрушьте его!

Но когда Эбнер умолял Господа наказать город, языческие маленькие местные боги уже готовили свое возмездие, которое стало для преподобного Хейла вершиной его унижения. В следующую ночь богиня Пеле сама навестила своего преданного Келоло, и результат этого призрачного свидания впоследствии мучил Эбнера Хейла еще долгие месяцы.

* * *

Когда Джон Уиппл, поднявшись пораньше, чтобы подмести пол в магазине, увидел Эбнера, возвращавшегося с холмов в город, он выбежал на улицу и, схватив маленького миссионера за руку, поинтересовался:

– Эбнер, что случилось?

Хейл попробовал объяснить, но язык не повиновался, и свя щеннику никак не удавалось произнести гневные слова. Тогда он замолчал совсем. Глаза отказывались служить ему, но все же, как в тумане, он заметил нескольких гавайцев, идущих по дороге с территории дворца. Волосы женщин были украшены

цветами маиле, они не шли, а словно парили над землей. Мужчины несли барабан, и в глазах их читалось торжество, как это было за тысячу лет до них. Эбнер тихо произнес:

– Спроси сам вот у них.

Затем, пошатываясь и спотыкаясь, он медленно побрел в сторону своего дома.

Позднее в тот же день миссионер отправил отчет в Гонолулу, где, в частности, писал: "В четыре часа утра января года в старом дворце Маламы кахуны восторжествовали, и была проведена отвратительная языческая церемония".

При дневном свете кахуны внимательно изучили все знамения и сошлись на том, что брак заключен прочный. Они обратились к Кеоки и заявили:

– В эту ночь ты совершил хорошее дело для всех Гавай ских островов. Боги этого не забудут, а когда родится твой ре бенок, ты будешь снова свободен и сможешь вернуться в свою церковь и даже стать священником.