Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...
Шрифт:
В державинском Тамбове публика аплодировала одной из первых комических русских опер — «Ямщики на подставе». Музыку написал Евстигней Фомин, а либретто — Николай Львов, о котором Державин не забывал никогда. Опера, основательно забытая в наши дни, шла и в столице. В те времена мало кто из тамбовских дворян знал и ценил оперное искусство. Зато многие притворялись знатоками, с ужасом наблюдая за экзотическим зрелищем на сцене.
Сам Державин к открытию народного училища и театра написал текст путаного драматического действа под названием «Пролог». Почему «Пролог»? Во-первых, с этой вещицы начиналась биография театра. Во-вторых, державинское действо предшествовало премьере — пьесе Верёвкина «Так и должно». Да, Державин не забывал и про своего старого учителя…
Идейная направленность «Пролога» сомнений не вызывает. Державин прославляет просвещение и хаотически высмеивает его
Нашлось место и для бичевания «безграмотных вралей, безмозглых стихотворцев, кащеев, гордецов, и пьяниц, и мотов». Словом, всё, как полагается. Думаю, в те дни вдохновение не посетило Державина, а переутомление помешало отточить стихи. Получилась наспех зарифмованная публицистика.
Катерина Яковлевна стала подлинным украшением Тамбова. Она во всём старалась поддержать старания мужа, устраивала чаепития для учителей и школьников в губернаторском доме, умела каждого обласкать, каждому улыбнуться. Она была рукодельницей — и открыла в Тамбове своего рода кружок кройки и шитья. Дамы готовили костюмы для театра и для домашних представлений. «Тут рисовали и шили, которые повзрослее девицы для себя нарядное и театральное платье по разным модам и костюмам, также учились представлять разные роли. Сие всё было делом губернаторши, которая была как в обращении, так и во всём том великая искусница и сама их обучала», — вспоминал Державин, тоскуя по любимой Пленире. До времени она оставила его… Но это будет впереди, а в Тамбове о каждом любительском спектакле в губернаторском доме благородные дамы судачили неделями, обсуждая замашки губернаторши. Да, она блистала на любительской сцене, не боялась ни восторженных взглядов, ни насмешек. По примеру губернатора тамбовские дворяне принялись устраивать театральные вечера. Играли Расина, Сумарокова, Верёвкина. Сам Державин принялся за перевод расиновой «Федры».
28 июня 1786 года Державин поставил праздничное представление «Торжество восшествия на престол императрицы Екатерины II», где артистами предстали именитые тамбовские господа: Свечины, Беклемишевы, Хвощинские, Мелины и, конечно, Державины.
Державины любили пение, и губернатор принялся обучать губернию вокалу. Для охотников (то есть для всех желающих!) губернатор устроил воскресный певческий класс. К радости Державина, детский хор вскоре уже насчитывал 400 голосов — по меркам тогдашнего Тамбова очень даже немало. Два раза в неделю в губернаторском доме проходили танцклассы. Поддержку губернатора получили и местные крепостные оркестры, постоянно ублажавшие гостей Державина.
По канонам екатерининского времени, важнейшая задача для управленца — исправление нравов. Вот помещицу Дарью Николаевну Салтыкову за её кровавые преступления примерно наказали в Москве пожизненным заключением в подземной тюрьме — значит, и губернатор должен бороться с жестокосердыми крепостниками.
Однажды Державин увидал на крыльце губернского правления мальчика лет семи или восьми, худого — кожа да кости, грязного, в рваной одежонке. На шее у него висела цепь. Гаврила Романович пригласил мальчика в присутствие, подробно расспросил, с какой обидой тот пришёл, почему у него на шее цепь. Мальчонка рассказал, что он из села Борщевки, принадлежащего помещику Дулову. Родители у него крепостные. Барин приставил его пасти свиней, и одна из них пропала. За это Дулов наказал его «езжалыми кнутьями (то есть употребляемыми при езде. — А. З.)и палками», надел на шею цепь и приковал к стулу, пригрозив, что на другой день повторит наказание. Цепь оказалась надломленной, мальчонка был таков. Конечно, с художествами Салтычихи это несравнимо. Но Державин не мог оставить без наказания столь вопиющее проявление бессмысленной жестокости. Вот из-за таких самодуров и появляются Пугачёвы!
В те времена ещё действовал варварский указ, запрещавший крестьянам жаловаться на помещиков, — кстати, многие доносчики на Салтычиху были в своё время строго наказаны. Державину пришлось
ограничиться внушением помещику… А мальчишку девять месяцев откармливали и лечили — на пять копеек в сутки. Набежало 13 рублей да ещё 70 копеек, их потом взыскали с помещика. Через уездный и земский суд губернатор пытался выяснить — что из себя представляет этот Дулов, водятся ли за ним грешки. По всему выходило, что это почтенный, всеми уважаемый человек, правда, земский суд предоставил сведения о трёх побитых мальчишках, которые пытались бежать от Дулова. Губернское правление потребовало, «чтобы он с рабами своими столь жестоким образом не поступал, а имел к оным человеколюбие. Если же впредь в таких поступках замечен будет, то с ним поступлено быть имеет по законам». Дуловское дело восстановило против губернатора многих тамбовских землевладельцев. Однако не будем преувеличивать: не один Державин боролся со злоупотреблениями помещиков, подобным образом поступали многие губернаторы.После пугачёвщины никто бы не назвал Державина мягкотелым добряком: он и с губернаторских высот не упускал случая ударить по рукам нерадивых чиновников — разумеется, низшего ранга. Вот некий секретарь Данилов «в исправлении своей должности был медлителен и неисправен». Выговоры и внушения на него не действовали. Державин предложил на полмесяца посадить его на хлеб и воду под присмотром унтер-офицера — фактически под арестом.
Тут необходимо разъяснение: Державин не был противником крепостного права. Он верил в возможность идиллических отношений между барином и крепостными. Просвещённый барин должен быть справедлив и добродушен, как служебный начальник или патриархальный отец семейства. С нарушителями дисциплины Державин был строг: известно, что крестьянок, просивших «уволить их от страды», он велел высечь «хорошенько на сходе мирском, которые старее, тех поменее, а которые моложе, тех поболее». Но то воспитательная мера, самодурство же недопустимо!
В Липецке Державин останавливался в доме городничего Петра Тимофеевича Бурцева. Этот человечище прожил 115 лет, и было у него больше двадцати детей. Один из сыновей городничего нам памятен — это гусарский офицер Алексей Бурцев, величайший гуляка и самый отчаянный забулдыга своей эпохи, символ бесшабашного гусарства. Именно к нему обращены строки Дениса Давыдова — которые наверняка были известны Державину:
Бурцов, ёра, забияка, Собутыльник дорогой! Ради бога и… арака Посети домишко мой!Но это всё случится позже, в XIX веке, а отец славного забияки, городничий Бурцев, как водится, постоянно путал личный карман с городским, и в липецком хозяйстве вечно царил беспорядок, но ему всегда удавалось ускользнуть от разоблачения. Вот и при Державине подручные Бурцева изловчились вложить в казённый сундук тысячу рублей ассигнациями — ту самую тысячу, которую отцы города весело растратили… А вы думали, «Ревизор» — это фантазия?
Губернии требовались брёвна и кирпичи. Державин быстро разобрался в махинациях поставщиков и понял, что перевоспитать их невозможно. Будут воровать, покуда дышат. Значит, надо действовать, просчитывая ходы на круг вперёд.
Губерния превращалась в строительную площадку. В Тамбове имелся захудалый, недостроенный кирпичный завод. Новый губернатор взялся за дело — и в августе 1787 года отцы города пили шампанское на открытии обновлённого завода с двумя обжигальными печами и девятью сараями для сушки. Трудились там главным образом колодники — народец суровый.
Гаврила Романович не только разбирался в законах, в преступлениях и наказаниях, в просвещении. Он преклонялся и перед чудесами промышленности. Россия и после петровской лихорадочной индустриализации оставалась сплошь крестьянской страной. К заводам относились словно к диковинке. Державин, как и любой рачительный помещик, пытался постичь премудрости индустрии. Надо сказать, что в екатерининские времена среди русских промышленников дворян было всё ещё больше, чем купцов.
Самым опасным тамбовским противником Державина заслуженно считается Матвей Петрович Бородин — удачливый и властный купец. «В жизни для него один смысл, одна цель, одно дело — нажива», — писал о нём граф Салиас, исследовавший тамбовскую одиссею Державина. В первый раз Державин обрушился на Бородина, когда тот взялся поставить кирпич для строительства казённых зданий. Купец для этой цели подготовил 1 миллион 145 тысяч кирпичей, в чём убедились чиновники строительной комиссии. Но когда дело дошло до работы, Бородин сумел поставить только 60 тысяч кирпичей… Державин намеревался отдать его под суд, но Бородин вывернулся.