Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

О французских событиях Державин по горячим следам написал два стихотворения — «Колесницу» и «На панихиду Людовика XVI». Он не ограничился проклятиями революционной толпе, некоторые строфы «Колесницы» звучали крамольно, и перед публикацией Державин их подправил:

Учитесь из сего примеру Царями, подданными быть, Блюсти законы, нравы, веру И мудрости стезёй ходить. Учитесь, знайте: бунт народный, Как искра, чуть сперва горит, Потом диет пожара волны, Которых берег небом скрыт.

Многих посещали подобные мысли, но мало кто отваживался их открыто высказывать… Революция — это, оказывается, не просто стихийное бедствие, а наказание за беспечность и злоупотребления властителей…

Появилось в бумагах Державина и такое странное стихотворение:

Там с трона Людвиг пал, А здесь с колен — Милушка. Надменный смертный, зри! Ещё рок сильный показал, Что все его игрушка — Собачки и цари.

Он несколько раз переписывал эту безделицу — создал не меньше пяти вариантов. Даже название менял не раз: «На смерть Милушки, постельной собачки, во время полученного известия о несчастной кончине французского короля Людовика 16», «На смерть Людовика XVI, короля французского, при получении о которой известия маленькая собачка упала с колен хозяйки и убилась до смерти, 1792 года»… Дату Державин перепутал: Людовик XVI был казнен 21 января 1793 года. Это был скорее вздох о бренности мира, чем плач по убиенному королю…

А ведь Радищев ещё за десять лет до этого грезил о суде над монархами:

Надежда всех вооружит В крови мучителя венчанна Омыть свой стыд уж всяк спешит. Меч остр, я зрю, везде сверкает В различных видах смерть летает Над гордою главой царя. Ликуйте склепанны народы Се право мщения природы На плаху возвело царя.

Революции не приходят без буревестников, как не случаются они и без вины правителей. Многие в Европе накликали мятеж, бравировали правом нации на восстание. Ибо, как изрекал Дидро, «всякая власть, основанная только на насилии, насилием же свергается». В России Радищев был едва ли не первым и одним из немногих таких буревестников. Только не нужно воспринимать его как желчного отщепенца (каковых немало было и среди аристократии, и среди интеллигенции). «Твёрдость в предприятиях, неутомимость в исполнении суть качества, отличающие народ российский».

Державин остался невысокого мнения о литературных достоинствах радищевского «Путешествия». Много лет впечатляла умы легенда, что именно Державин «донёс» на Радищева императрице. Александр Николаевич действительно именно ему прислал один из экземпляров повести. Но, судя по запискам Храповицкого, императрица не сразу установила автора крамольной книги, которую читала. Если бы Державин ей преподнёс эту книгу — вероятно, он назвал бы автора. Установлено, что о книге Фелица узнала от Шешковского. Кстати, свой экземпляр «Путешествия» имелся и у Козодавлева. А Державин вполне простодушно в разговоре с Дашковой упрекал автора «Путешествия» в незнании русского языка.

Очень возможно, что именно Державин написал самую насмешливую эпиграмму на Радищева:

Езда твоя в Москву со истиною сходна; Некстати лишь смела, дерзка и сумасбродна; Я слышу на коней ямщик кричит: вирь, вирь! Знать, русский Мирабо, поехал ты в Сибирь!

По крайней мере, насмешки над первым русским революционером Державину пришлись по душе.

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС

Ещё в августе 1785 года управа, распределявшая петербургскую землю под застройку частным лицам, выделила Державину «два порозжих места» на углу Невского проспекта и Фонтанки, напротив Аничкова дворца. Место завидное и просторное, более 600 квадратных сажен. Державин обязался в течение пяти лет застроить его «регулярным каменным строением». Труднёхонько было исполнить это обязательство, не прибегая к злоупотреблениям, а Гаврила Романович принципиально не брал взяток, хотя принимал приношения меценатов. Представим себе: даже в годы строительства дома Державин не воровал! Трудно поверить, но это так. Проект огромного трёхэтажного дома составил, разумеется, Николай Львов. Державин и Львов всё продумали, не забывая и о презренном металле: корпус, выходивший на Невский, они намеревались сдавать внаём купцам, там предполагалось открыть торговую залу. Но вот Державин, уж такова губернаторская доля, уехал в Тамбов — и с планами пришлось распрощаться. Землю передали другому счастливцу.

Только в 1791 году мечта о собственном доме в Петербурге стала, как говаривали в XX веке, обретать реальные очертания. Приятель Державина, Иван Семёнович Захаров, продавал уютный, хотя недостроенный и запущенный дом на набережной Фонтанки. Величественные своды выглядели заманчиво, но это предприятие сулило необозримые расходы.

Хороших квартир и в современной России намного меньше, чем тех доброхотов, что мечтают в них поселиться. Богатых домов в екатерининском Петербурге тоже не хватало на всех желающих, а потому очаровательные мелочи, связанные с обустройством интерьеров, стоили дорого.

Захарову Державин заплатил 26 тысяч — и стал собственником недостроенного каменного дома с участком земли, на котором грудились ещё и деревянные постройки. Лето 1791 года ушло на хлопоты по обустройству усадьбы. Занималась этим главным образом Катерина Яковлевна. Работу вёл зодчий, приглашённый прежними хозяевами, — Пильников. Державин, конечно, хотел пригласить на эту роль Львова и даже начал писать стихотворное послание к нему — до сих пор не вполне расшифрованное по неразборчивым черновикам:

Зодчий Аттики преславный, Мне построй покойный дом, Вот чертёж и мысли главны <…> написаны пером. На брегу реки Фонтанки… Иль отстрой только средину, Поколь денег наживу. А другую половину Ты тогда уже дострой.

Но Пильников знал этот дом «от и до». Львову пришлось ограничиться советами. Строительство — накладное дело! Сразу и не осилить. Державин закладывает деревни, бросает на распыл часть приданого Катерины Яковлевны — и всё равно денег не хватает. Рачительная хозяйка завела «Книгу о издержках денежных для каменного дома. С августа 1791 года».

Заглянем в эту тетрадь: «За молебен священнику при закладке — 1 рубль. Посеребрить артели — 2 рубля. За переноску досок на вино и угощение рабочим — 30 копеек. На пир работникам 9 рублей 95 копеек. На вино мужикам — 37 1/2 копеек, гончарам — 20 копеек, извощикам — 1 рубль 50 копеек. Маклеру — 1 рубль». И таких затрат — без конца и края, день за днём.

А ещё — обустройство сада и двора, но в первую очередь — мощение двора. Всё должно быть как на лучших столичных улицах. В контракте от 29 апреля 1793 года сказано, что крестьянин Матвей Тимофеев берётся исполнить следующие работы по благоустройству двора: «Счистить, сравнять по ватерпасу, дабы в трубу был спуск воды, усыпать весь двор песком вышиною на четверть, а сверху песку выкласть морским булыжным камнем в линейках и крестах, крупный камень на ребро, а мелкий в клиньях востряками вверх и защебенить мостовую красным щебнем из кирпича… У стен сделать возвышенные площадки для проходу пешим так точно, как мне показано было».

В архиве Державина сохранился контракт и со столяром-краснодеревцем Иоганном Гратцем от 22 января 1792 года, по которому тот должен был изготовить для кабинета девять книжных шкафов, большой письменный стол «сподъёмным налоем» красного дерева, маленькое квадратное в плане бюро («в полтора аршина») с одним ящиком и диван с двумя шкафами по сторонам, тоже из красного дерева. При этом специально оговаривалось, что мастер обязуется «всё оное сделать так, как договаривался с Николаем Александровичем Львовым».

В конце 1790-х годов, когда финансовые дела Державина поправились, пришло время для новых крупных строительных работ. Справа и слева от основного корпуса, параллельно набережной Фонтанки выросли ладные двухэтажные пристройки, садовый фасад которых оформлен ионическими полуколоннами. Восточное крыло заняла большая столовая, в которой устраивали танцы; впрочем, стареющий поэт не был до них охотником. К столовой примыкали подсобные помещения, вроде буфетной комнаты, а также гостевые апартаменты. В западном крыле сотворили великолепный парадный двусветный зал с хорами, которые опирались на колонны, облицованные искусственным мрамором. Простенки между окнами украсили сдвоенные условные колонны. В соседнем помещении устроили домашний театр, не хуже публичных театров, даже уютнее.