Гайдебуровский старик

Я решил не отвечать на подобные выпады. И сделал решительный шаг через порог. Но Роман, как бы невзначай перегородил мне дорогу. Тася выглядывала из-за его плеча. И ее глаза метали искры. Драконьим огнем рассыпались на мне, обдавая жаром.

– Опять же, уважаемый Аристарх Модестович, – в голосе Романа прозвенели льдинки. Он был еще моложе! Ей-богу, он скоро превратиться в мальчика Кая! – Будьте так любезны, ответить на один маленький, незамысловатый вопросик. А потом, ради бога, куда глаза глядят. Если правильно, конечно ответите.

Мне ничего не оставалось, как пропустить их в комнату.

Роман зашел как всегда медленно, важно, с нескрываемым достоинством. Тася влетела вихрем. И, разинув рот, остановилась посередине пустой комнаты, по привычке подперев руки в боки.

– Вот это да! Ай да старичок– простачок! В одну ночь и так ловко облапошили! А еще говорят, что старость – мудрость. Еще говорят: старого не учат – мертвого не лечат! Нет, уж тут скорее – век живи век учись. Или, как его… Седина в бороду – бес в ребро. А цветочница-то, цветочница! Ай да умница! Не бес, а просто ведьма. И не в ребро, а в самый кошелек. Вот уж, Аристарх Модестович, с кого писать картину Неравный брак. А вы все меня попрекали. А сами-то, сами. Сами наверняка этой картинкой по ночам любовались. Обсматривали со всех углов ее. Кстати, где она? Ах да, чтобы не умыкнуть такую драгоценную вещицу! Даже, если она кистей не какого-то Пукирева, а его ученичка.

Я не выдержал и демонстративно повернулся спиной к Тасе и лицом к Роману. В этот миг по сравнению с Тасей, мне он казался каким-то близким, чуть ли не родным. Прямо воплощение такта и интеллигентности. Во всяком случае, он не молол всякий бред. Я даже закрыл глаза на то, что его лицо дышало леденящей опасностью.

– Я слушаю ваш незамысловатый вопрос, Роман Романович. И постараюсь со всей искренностью на него ответить.

Роман неожиданно кивнул Тасе. Она ответила таким же заговорщицким кивком, и решительно направилась к единственно оставшемуся покарябанному письменному столу. Естественно, принадлежавшему ни Бальзаку, ни Толстому, ни еще одному Толстому. Ни им подобным. Он принадлежал антиквару как примитивный продукт нового времени. Вряд ли антиквар питал к нему симпатию. Но почему-то держал. А возможно, он был дальнозорким человеком и предвидел, что через пару веков этому столу не будет цены. Только кому эта цена достанется? Не собирался же он жить вечно.

Я знал, что в столе хранятся все документы по скупке-продаже редких вещей, а так же личные документы антиквара, которые уже принадлежали мне. Ну и еще какие-то записи, вырезки из газет и журналов и канцелярские принадлежности. Вот, по-моему, и весь скарб, отображающий более чем скромную и неискусную внешность письменного стола. Все, на что он был способен.

Тася резко открыла верхний ящик. Покопалась в бумагах и, наконец, торжественно вытащила паспорт.

Это был мой паспорт. Не старика антиквара. А именно мой, Григория Карманова. Я его узнал издалека. Ноги мои стали ватными, руки почему-то резко похолодели, словно я долго их держал в ледяной, очень ледяной воде. По всему телу пробежала нервная дрожь. Моя реакция была – оцепенение. И это, пожалуй, меня спасло. Как спасает всех моржей в период холодного и очень холодного холода. Внешне я выглядел невозмутимо. Я давно заметил, что нервный шок разные люди переживают по– разному. Кто вздрагивает, кто впадает в истерику, кто бледнеет, кто краснеет. Я, к счастью, в основном, цепенею. Внутри у меня все бурлит. А снаружи я кремень. Даже голос не меняется. Ну, как у ледяной фигуры.

– Вы узнаете этот документ?

Еще бы! От ледяного голоса Романа мои руки еще больше похолодели. Хотя куда уже больше.

– Нет, впервые вижу.

Роман вновь кивнул Тасе. Она радостно подбежала ко мне и всунула в руки паспорт, намеренно открытый на странице с фотографией.

Я мельком на него взглянул.

– Вот теперь узнаю, – мой голос совсем не дрожал. Мне кажется, он стал от пережитого даже тверже. – Насколько понимаю, это паспорт пропавшего парня. Я не ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь. И не ошибетесь еще больше, если скажете всю правду.

– Правда – одна. Я никогда этот паспорт не то, что в руках не держал до этого времени, – я вернул паспорт Роману. – Но и в глаза не видел. И объяснить его появление в моей комнате, в моем столе, увы, никак не могу. Хотя…Есть один ответ. Такой же незамысловатый, как и вопрос. Его сюда подбросили!

Последнюю фразу я произнес смело, с каким-то возвышенным торжеством. Потому что она единственная была честной. Подбросили. Ну конечно подбросили! Я не брал паспорт с собой, когда выходил на улицу в тот грозовой день. Как и не мог знать, что судьба или рок приведут меня в лавку антиквара, где я совершу убийство.

– Подбросили? – Роман взметнут густые брови. – Это серьезное обвинение следствию.

– Не следствию, а всего лишь одному человеку, который этому следствию желает, во что бы то ни стало, воспрепятствовать. И который более всего заинтересован в судьбе пропавшего Карманова. Как равно и в том, чтобы насолить лично мне, – я повернулся лицом к Тасе, и, вытянув руку, указал на нее. То был указующий перст. Рука правосудия.

Тася подпрыгнула на месте. И неожиданно расхохоталась. Я был чертовски наивен, на секунду понадеявшись, что она испугается или, тем более, повинится в своей бесстыдной лжи.

– Нет, ну совсем уморил меня старичок! Я подбросила улику! Нет, вы такое слыхали! Словно я фокусник какой-то! Да я у вас на глазах открывала ящик этого дурацкого стола! Вы сами все видели! И вообще! С какой стати я должна тут оправдываться. Тут и без меня есть, кому оправдываться! Это серьезнейшая улика! По одной такой улике можно уже арестовывать запросто!

И Тася вновь подперла руки в боки. Она прекрасно знала, насколько я ненавижу эту ее позу. Впрочем, эту позу ненавидел Карманов. Но она, видимо, решила отыграться на антикваре.

– В общем, гражданка Таисия права. – Роман искусственно кашлянул. Явно ему не было необходимости кашлять. Но мне казалось, он тоже ненавидел, когда Тася подпирала руки в бока. – Улика более, чем серьезная. Более того, ее наличие напрямую указывает на то, что Карманова могли убить. Поскольку, если бы он просто захотел уехать, неизбежно бы захватил с собой документ. Вы не находите, Аристарх Модестович?

Я невозмутимо пожал плечами. Я полностью взял себя в руки. И мои руки потеплели. Мои руки оттаяли.

– Но с другой стороны, Роман Романыч, если предположить, как некоторые этого страстно желают, – я многозначительно взглянул на Тасю, – предположить, что убил я, к чему бы я оставил такую важную улику у себя? Я просто бы от нее незамедлительно избавился! Это то же самое, что повесить на себе табличку: я убийца.

– Все очень просто! – вновь встряла Тася. И ее базарный голос как-то ясно, как-то понятно наполнил всю опустевшую комнату. – Более чем просто! Вы слишком забывчивы, уважаемый! Возраст, склероз. Вы даже не вспомнили, что к вам забегал Карманов! Хотя ваша подружка цветочница на это явно указала! Вот вы и забыли уничтожить паспорт. Знаете, убийство вы, поди, не каждый день совершаете. То же, поди, определенный стресс пережили, так ведь? Убить человека это вам не вещицами торговать. Вот вы и перенервничали, паспорт засунули в ящик стола и про него забыли.

Роман развел руками.

– В ее словах есть логика.

– А в моих? – я нахмурился. Я не знал, что мне делать. Я на глазах превращался в обанкротившегося старика-убийцу. Которому, к сожалению, в тюрьме придется просидеть не пару лет, то есть до смерти. А очень, очень много лет. Поскольку я в силу молодости умирать пока не собирался.

– Можно рассмотреть и вашу точку зрения. Но она очень субъективная и не подкреплена весомыми доказательствами, – Роман прошелся взад-вперед по комнате, скрестив ладони на спине. – У нас на глазах девушка открыла ящик. И мы свидетели того, что она туда ничего не подбрасывала. Это раз. Два это то, что она, как девушка сильно влюбленная в Карманова, думаю, желала бы отыскать настоящего убийцу. Чтобы свершилось возмездие. К чему ей вы? Даже если у вас и личные счеты.