Газета День Литературы # 115 (2006 3)

…Рассказ Пильняка о матери Крюкова завершился тем, что 15 января 1928 года соседи принесли ей свежую, но порядочно истрепанную книжку "Октября". "Не поверила своим глазам, думала, что такое может во сне только присниться. Под своей фамилией Шолохов начал печатать книгу моего сына, которую назвал "Тихий Дон". Он почти ничего не изменил, даже некоторые имена действующих лиц оставил прежними".

Текст Л.Гендлина как раз и является "чистой воды хлестаковщиной", от начала до конца выдумкой безответственного неграмотного журналиста.

Отправив мать Крюкова на поиски могилы сына в станицу Новокорсунскую, Гендлин даже не поинтересовался — а была ли она к этому времени жива? Между тем, как свидетельствует биограф Крюкова М.Астапенко, после смерти писателя в живых оставались только его приёмный сын Петр, который находился в эмиграции и погиб, участвуя во французском движении сопротивления, и сестра Мария Дмитриевна, умершая в 1935 году.

Столь же нелепы и слова Гендлина о том, будто после смерти Крюкова и панихиды в 1920 году Шолохов, которому было в эту пору 15 лет, пил чай с сахаром и баранками с матерью Крюкова и "сетовал", что умер его "товарищ и лучший друг".

Обращение "крюковедов" к аргументации подобного качества свидетельствует, что отсутствие аргументации заставляет их прибегать к откровенно бульварным приемам и методам полемики…

Это, несомненно, вносит элемент аморальности в научное исследование".

ДВУЛИКИЙ ЯНУС "РЕ-ЦЕПТУАЛИЗМА"

"Элемент аморальности", который "крюковеды" вносят в научное исследование, исключает серьезный научный спор. Наиболее приемлемым жанром разговора с нами является фельетон.

Главной трибуной и опорой "крюковедения" стала сегодня "Академия Ре-Цепептуализма", — оказывается, есть и такая среди десятков, сотен самых разнообразных "академий", как грибы возникавших в постсоветский период и расплодивших тьму так называемых "академиков". "Академия Ре-Цепептуализма" декларирует "новое направление литературы третьего тысячелетия — Ре-Цептуализм (Рецептуализм)", основанное "классиком Бронзового века, академиком, писателем" Юрием Кувалдиным и "искусствоведом, классификатором русской культуры, академиком Славой Леном, автором стихотворения "Умерла моя Россия. И пропал ее народ".

"Манифест "Ре-цептуализма" гласит:

" — Все отменить! Ре-Цептуализм — искусство третьего тысячелетия. Ре-Цептуализм — искусство второй рефлексии. Само-из-себя творчество и одновременно — само-в-себе истолкование" (да здравствует двуликий Янус!)"

Итак: все отменить! Без России и народа — в третье тысячелетие, — такова суть "двуликого Януса Ре-Цептуализма".

В этой опереточности, нарочитой эпатажности громких речений, всеобъемлющем нигилизме по отношению к давнему и недавнему прошлому слышится что-то очень знакомое: отзвук пролеткульт-рапповских времен.

Этот отзвук явственно слышен и на страницах журнала "Наша улица", печатном органе этого "нового направления". Когда один из "академиков-рецептуалистов" на вечере "Академии" в ЦДЛ назвал в качестве возможного "первого номера" этого "нового направления" Николая Рубцова, "в зале смех: ха-ха-ха!"

Отношение "Рецептуалистов" к Шолохову, к большой русской литературе пронизано откровенной неприязнью. По мнению "основателя рецептуализма", "классика Бронзового века" и редактора журнала "Наша улица" Ю.Кувалдина, Шолохов был "просто неграмотным и не написал вообще ни одной строчки", "На роман "Тихий Дон", пишет "рецептуалист", — пришлепано имя неграмотного пацана Шолохова".

На страницах журнала "На нашей улице" произрастают те же "заросли развесистой клюквы", что и в "Страстях по "Тихому Дону". Журнальчик Кувалдина без всякого стыда тиражирует все ту же фальсификацию Гендлина: "Борис Пильняк оставил мемуары о том, как не Глазуновский, а Вёшенский "писатель" Миша, которому в 1920 году было 15 лет, явился к матери Крюкова после того, как тот умер, и сказал, что Крюков был его "товарищ и лучший друг". А когда мать спросила гостя: а где тетради ее сына (которые находились в его сумке), куда они могли деться, тот покрылся "круглыми красными пятнами" и сказал: откуда мне знать? Может быть, их "вместе с Федей закопали в братскую могилу?", а может быть, кто и подобрал их, "бумага всегда нужна для курева и по всяким разным надобностям".

"Элемент аморальности" проявляет себя в прямом подлоге: скандальная фальсификация Л.Гендлина, разоблаченная в печати и — подробно — в моей книге, ничтоже сумняшися выдается за якобы реально существующие мемуары Бориса Пильняка, будто бы доказывающие авторство Крюкова.

Будем продираться дальше сквозь заросли "развесистой клюквы" в садах "академии рецептуализма". Читаем: "Федор Крюков покинул сей свет в 1920 году, в возрасте 50 лет, то есть в самом "расцвете лет и творческих сил", если пользоваться избитой, но по сути точной фразой. Умер он, по официальной версии, от тифа, на Кубани, в станице Новокорсунской (или Челбасской), когда отступал с Деникиным к Новороссийску. Похоронен в братской могиле, у монастырской ограды. Когда умирал, около него, как пишет Самарин в своей книге "Страсти по "Тихому Дону", находился будущий тесть Вешенского советского классика Петр Громославскй, писарь казачьего полка и посредственный писатель, который печатался в "Донских ведомостях", редактируемых в годы гражданской войны Крюковым, и который, как и Крюков, был белогвардейцем, но потом перешел на сторону советской власти, спасая свою шкуру и увидев в служении советской власти большую личную выгоду и большую перспективу для себя и для своей родни, и не только моральную, но и материальную. Критик Рой Медведев считает, что Громославский участвовал в похоронах Крюкова и пригреб сумку (или "кованый" сундучок?) с бумагами Крюкова и завладел его русским "литературным" богатством, его архивом. А некоторые исследователи считают, что Петр Громославскй помог (отравил) Федору Крюкову уйти на тот свет".

В этих фантазиях опять-аки нет ни слова правды — все выдумано от начала до конца. Петр Громославский никогда не был ни журналистом, ни "посредственным писателем", никогда не печатался в редактируемых Крюковым "Донских ведомостях". "Антишолоховедами", выдумавшими всю эту историю, не предъявлено ни одной строчки, хоть где-нибудь напечатанной Громославским. Не существует ни одного свидетельства, ни одного документального подтверждения, что Громославский был дружен с Крюковым, сопровождал его в отступлении, был рядом с Крюковым во время его смерти, участвовал в его похоронах и "пригреб сумку" (или "кованый сундучок"). Все эти выдумки "антишолоховедов" документально разоблачены в моей книге. А уж заявление "академика Рецептуализма", будто Громославский "помог (отравил) Федору Крюкову уйти на тот свет", — носит просто клинический характер. Такова беспредельная безответственность современного "крюковедения" в их отношении к слову и аргументации.

…Методология "развесистой клюквы", рассчитанная на доверчивого читателя, который не будет проверять по первоисточникам и документам выдумки "крюковедов", пронизывает все их писания. Не имея возможности найти хоть какие-то новые факты, подтверждающие их измышления, они без угрызений совести тиражируют эти выдумки друг друга, скрывая от читателя, что они уже полностью опровергнуты наукой.

"Крючковеды"-"рецептуалисты" поносят не только Шолохова, но и его великое творение — "Тихий Дон". Для Солженицына, пусть и сомневавшегося в авторстве Шолохова, "Тихий Дон" являлся великим романом, творением "несравненного гения". А для пошляков из "Академии Рецептуализма" роман "Тихий Дон" "состоит из адаптированных (приспособленных под нечто среднеарифметическое) текстов разных авторов и редакторов".

По мере того, как "крюковедение" теряло свои позиции и превращалось в малопочтенное маргинальное занятие, в его рядах росла не только озлобленность, но и растерянность. В качестве возможных авторов "Тихого Дона" назывались все новые и новые имена. Ситуация становилась комедийной. Вслед за Крюковым появился Краснушкин, потом — Серафимович, потом — тесть Шолохова Громославский, потом — полковник Войска Донского Иван Родионов, и т.д. Авторы "Тихого Дона" плодились как дети лейтенанта Шмидта в известном юмористическом романе. Видимо, по этой причине у "антишолоховедов", в конце концов, возникла "новаторская" мысль, озвученная на страницах журнала "Наша улица", — объединить "разных авторов и редактора" в одну "бригаду", якобы и создавшую "Тихий Дон". Впрочем, ничего новаторского в этой мысли нет — "бригадный метод" вхождения в литературу и искусство — популярная рапповская идея 20-х годов прошлого века. "В искусство надо вламываться бандой" — заявляет со страниц журнальчика "Наша улица" автор "манифеста рецептуализма", "поэт, искусствовед, классификатор русской культуры, академик" Слава Лен.