Газета День Литературы # 128 (2007 4)

Далее слова игумена Георгия (Шестуна) иллюстрируют своим творчеством самарские поэты Евгений Семичев, Евгений Чепурных, Борис Сиротин, Любовь Глотова, Рафаэль Фахрутдинов и другие, а также гости номера Николай Лаврович (Беларусь), Юрий Шестаков (С-Пб), Анатолий Радов (Ставропольский край), Екатерина Иванова и Виктория Ткач (Тула) и ряд других. С поэтическим дебютом в журнале выступает самарский иерей о. Сергей Гусельников. Проза представлена многоплановым романом Юрия Сыскова "Ад желаний", рассказами Александра Селезнёва, Игоря Гончарова, Александра Герасимова, драматургия – трагифарсом Евгения Чебалина "Петушья рать", публицистика – статьёй Алексея Шишкина "Православная культура в литературном образовании", перекликающейся с открывающей журнал статьёй игумена Георгия (Шестуна). "Наша история, – пишет в ней, цитируя И.Л. Солоневича, А. Шишкин, – есть история того, как дух покоряет материю, а история США есть история того, как материя подавляет дух…" Думается, это особенно следовало бы помнить нам сегодня, когда нас всеми силами хотят заставить быть похожими на утратившую всякие остатки духовности американскую нацию.

— "Эта книга – островок любви, милосердия и сострадания", – сказано в аннотации к сборнику избранных стихотворений и переводов петербургского поэта Сергея Воронова "Осень", выпущенному в конце 2006 года издательством Санкт-Петербургского государственного политехнического университета. И, наверное, всё это действительно так, потому что настоящего поэта просто не может быть без всех этих выше названных качеств, а Сергей Воронов – поэт настоящий, яркий, метафорический и даже склонный к некоторой афористичности. По крайней мере, довольно многие его строки напоминают собой готовые афоризмы, которые хоть сейчас вставляй в сборники "крылатых слов и выражений". Ну, скажем, как эти: "Жизнь под старость всегда проста – / ставит всё на свои места". Довольно много стихов в книге имеет явную склонность к философичности, явленной посредством соединения неких нравственных постулатов с художественными образами, как это видно на следующем примере: "Мир покаянью не обучен / и в прагматической броне / он хмурит, словно брови, тучи / и не даёт покоя мне…" Но, наверное, всё-таки больше трогают душу какой-то своей живой и беззащитной образностью те стихи Воронова, которые просто рисуют узнаваемый для каждого из нас мир за стенами квартиры, который он наделяет трепетно-трогательными чертами: "Мокнет вечер за окном, / на душе темно и тихо. / Ночь – пугливая зайчиха – / притаилась за гумном. / Осень. Хмарь. Неразбериха / меж дремотою и сном…"

В таких, на первый взгляд, простых картинках иной раз таится ничуть не меньше поэзии, чем в иных высокоумных рассуждениях на "вечные" темы.

— Монография Ольги Пашкевич "Литература народов Якутии и проблема национального менталитета" была издана филологическим факультетом Якутского государственного университета имени М.К. Амосова ещё в 2004 году, но, в силу своего мизерного тиража (300 экз.) и отдалённости Якутска от российской столицы, осталась до сих пор мало кому известной, хотя она заслуживает гораздо более широкого распространения. И дело здесь не в том, что автор монографии добросовестно систематизирует сведения о (будем говорить честно!) недостаточно хорошо знакомой российскому читателю якутской литературе. Основная заслуга книги Ольги Пашкевич в том, что она выводит анализ особенностей литературы якутских писателей за рамки одних только социально-психологических факторов и рассматривает её сквозь призму уникального национального менталитета. "На протяжении длительного времени в философии преобладал принцип антропологического рационализма, согласно которому человек, мотивы его поведения и само бытие рассматривались только как проявление сознательной жизни, – пишет она во введении. – Но, начиная с нового времени, в философской антропологии всё большее место занимает проблема бессознательного" – то есть "процессов, не осозна- ющихся человеком", в основе которых лежит и которыми зачастую руководит "совокупность архетипов", образующая опыт предшествующих поколений, который наследуется новыми поколениями. Архетипы лежат в основе мифов, сновидений, символов художественного творчества, а также невысказанных, бессознательных, но сильно чувствуемых народом идей. "Чем непоколебимее народ содержит эти идеи, чем менее склонен изменить первоначальному чувству, чем менее склонен подчиняться различным ложным толкованиям идей, тем он могучее, крепче, счастливее".

Читаешь эти строки и понимаешь, что они имеют значение далеко не для одной только якутской литературы, ибо проецируются на историческую судьбу и историю культуры любого народа, и прежде всего – русского. Ведь именно для того, чтобы лишить нас нашей могучести, крепости и чувства всеобщего счастья, наше сегодняшнее телевидение, газеты, эстрада, театр, кино и наша великая некогда литература как раз и были наводнены при помощи М.Е. Швыдкого и подобных ему деятелей множеством ложных толкований, лишивших наш народ его неколебимости и подтолкнувших его к измене своему первоначальному чувству. Чем это в итоге обернулось для нашей страны, сегодня хорошо видно на нашей собственной, всё более и более ухудшающейся жизни.

— В книге известного литературного критика и публициста Николая Кузина "Знаменитые и не очень", изданной в Екатеринбурге в 2007 году, рассказывается о тех, кто способствовал становлению его как человека и литератора.

Среди героев книги – и первые школьные учителя автора, и друзья-коллеги, и получившие общенародное признание выдающиеся писатели, публицисты, деятели культуры (Валентин Распутин, Василий Белов, Вадим Кожинов, Виктор Лихоносов и другие).

В занимательной форме рассказывается о встречах и беседах с этими людьми. Вместе с героями своих очерков автор размышляет о судьбе России, о нашем будущем.

Материалы полосы подготовили Николай ПЕРЕЯСЛОВ и Елена САПРЫКИНА

Валентин Распутин ТАЛАНТУ НАДО ПОМОГАТЬ

Выступление на юбилейном вечере в Доме национальностей

Дорогие друзья! Когда меня начинают хвалить, я стремительно старею. Не один раз замечал. Потом проходит какое-то время, начинают ругать, я приободряюсь, становлюсь более энергичным. Походка становится иной, и слово берётся само собой. Так что мне лучше находиться, если не в экстремальных обстоятельствах, то в довольно сложных. Сегодня меня, конечно, захвалили, тяжело будет выходить. Может, чайку попьём, силы придут. Глядишь, кто-нибудь и покритикует, совсем хорошо станет. Этот Дом национальностей давно стал моим домом. Лет пять назад здесь проходила презентация повести "Дочь Ивана, мать Ивана". И прошла она интересно. Многие из присутствующих там были. Вот почему, когда стали искать помещение для вечера, что только ни предлагалось, самые большие залы, но я остановился на этом. Удобный, всем всё слышно и видно.

Надо сказать, что мне в жизни повезло. Это не преувеличение. Мне повезло, что я родился за несколько лет до войны, и пережил со всеми все наши трудности, прошёл через всю мурцовку. Это было мне необходимо как писателю. Отцы наши ушли воевать, остались матери. А что делает подросток? Приходилось заниматься трудом, работать не наравне, конечно, но в силу своих возможностей. Иначе было не выжить. Если и убегали на Ангару, то для того, чтобы рыбачить, и рыбачили прекрасно. Мы часто жили на эту рыбу, и уха у нас была, и жарёха. К тому же рядом была тайга. И ходили мы туда не на полянки красивые любоваться, а ягод насобирать, грибов насобирать, черемшу, орехи. Всё это было необходимо для выживания.

Деревня была небольшая, мужиков во время войны не было вовсе. Деревня спасалась тем, что все жили вместе. У кого не хватало куска хлеба – находился у соседей. Выживали действительно только сообща. Помню, когда стали возвращаться первые фронтовики (а отец мой припозднился, пришёл в конце года), каждый раз возвратившиеся фронтовики обходили дома, и каждому из нас вручался то пряник, то кусочек сахара, то ещё какой-нибудь подарок. Такая общность и в работе, и в выживании, и в радости нас и воспитала. Не буду идеализировать народ, было всякое, но эта общая беда в те годы всех соединяла. И потом, когда я поехал в усть-илимскую школу, мать поначалу устроила на квартиру, договорившись, видимо, что-то приплачивать. Затем целых 4 года я жил у своих товарищей. Меня кормили вместе со своими ребятишками и тем же самым. Сначала у одних, потом у других, и это тоже запомнилось.

Действительно, жили как одна семья. И когда на каникулы я бежал в свою деревню, а это 50 километров, я мог зайти в любой дом, меня и чаем напоят, и хлебушка дадут. Разве можно сравнить с тем, что происходит сейчас? Общность, помощь друг другу, совестливость – всё это и помогло выжить. Я описал своё детство в рассказе "Уроки французского". Конечно, есть вымысел, учительница не играла со мной на деньги, но учительница на самом деле присылала мне посылки с макаронами. Я ими кормился. И потом, когда стал писать рассказ, одних макаронов для сюжета явно не хватало, пришлось выдумывать. И вся деревня так жила, думаю, вся крестьянская Россия так жила. И куда потом всё это подевалось? Сейчас приезжаешь в родную деревню, такая же бедная деревня, но нет уже этой общности людей. Сначала, когда вернулись мужики, образовался леспромхоз, деньги получали хорошие, водки пили много. Друг к другу относились все хуже и хуже. Об этом я написал уже в повести "Пожар". Тоже о родных местах, но какие уже другие стали родные места? Всё доброе куда-то улетело. Я не говорю, что надо жить бедно. Хотя бедность, конечно, помогает общности, в бедности легче сообща выживают. Бедность помогает людям быть чище. Богатство часто портит людей. Всегда в русском народе было такое понятие как достаток. Вот это нам и было необходимо, не богатство, а достаток. Бедность всё-таки есть бедность, не хочу мой народ видеть бедным. Но должен быть достаток, когда есть всё необходимое. А на богатеев всегда в деревне смотрели совсем по-другому. Зачем человеку надо богатство, если существует достаток? Зачем человеку лишнее? Это и сгубило нас всех. Жили в достатке наши люди многие времена, в лихую годину становились бедными, а так – жили в достатке и к богатству лишнему не стремились.

Думаю, что моему поколению повезло именно потому, что хватили той мурцовки, той общности выживания, которые уже никогда не забудутся. Люди были рады друг другу. На мой взгляд, так ещё жили русские люди в 60-е годы, а вот к концу советского времени стало понемногу всё меняться. Каждый стал стараться жить получше. Каждый хотел схватить кусок пожирнее.

Для меня как писателя самыми счастливыми были 70-е годы. Да и для многих из моего поколения. Вот сейчас начинают молодые писать, суют свои рукописи известным писателям, те когда прочитают, когда не прочитают. А тогда были у нас семинары для молодых писателей. Они проводились постоянно. В 1965 году я поехал в Читу и попал на семинар к Владимиру Чиваилихину. Считаю, что мне повезло. Это была большая удача. Я мог попасть и к кому-то другому, не к Чивилихину, может быть, не так повезло бы, но всё равно не пропал бы. Отношение к молодым было другое. Писатель знал, что пришло время талантливых людей, знал, что талантливых людей много. На следующий год после Читы в Кемерово был такой же семинар молодых, потом ещё и ещё.