Газета День Литературы # 135 (2007 11)
Шрифт:
Или не успел освоить. При бешеной популярности и обилии друзей (кентов) Борис Рыжий внутренне был как-то неприкаян, если не сказать одинок, и про себя говорил (в концовке стихотворения о бродяге):
Никто не ждал его нигде.
...Только золото в голубой воде
да подснежник с облаком – одного
цвета синего – будут ждать его.
Борис Пастернак выразил начало и бурный разбег XX века, Борис Рыжий подвёл итоги трагическому столетию. Каждому поэту дано своё.
Владимир Личутин СЕЛЬСКИЙ ПОП (Oчерк. Oкончание, начало в октябрьском номере)
"Это
...Вот я чего-то и завёлся неожиданно... Давай, Лариса, выпьем за гостей, которым сны снятся про меня и очень странные. Атаману казачьего круга однажды сон приснился... Он приехал к нам на праздник Амвросия Оптинского и рассказал мне. Вот, дескать, сидим с тобой за столом и вдруг враг стучится в дверь. Я беру нагайку, а ты какое-то оружие, и мы выходим встречать врага. Вот какой сон приснится... У него сны были поразительные, он человек тонкой организации душевной, музыкант удивительный… И у меня бывают сны такие странные, поразительные, искусительные, и я во сне всегда выхожу из трудного положения. Сны ассоциативные и поднимают все пласты моей жизни. Через них я вдруг вспоминаю столько событий, людей. Я даже подумываю, не написать ли мне книгу "Сны моей жизни". А что?.."
Батюшка засмеялся и вдруг запел хрипловато, низким красивым голосом – иногда забирая верхи, – нисколько не выдающим больших лет, с которыми он пока успешно воюет. Он запел так, будто песня, не затихая, день и ночь живёт в груди, пока зажатая под сердцем, стреноженная, а потом, сбросив путы, с силою выталкивается на простор... Я невольно подхватился вослед, теноря и привсхлипывая голосишком казачью походную, печально торжественную и мистически завещательную песню. Вот и матушка вошла в строй, а следом и клырошанки втянулись...
...А для меня кусок свинца,
Он в тело белое вопьётся.
И сердце кровью обольётся,
Такая жизнь, брат, для меня.
А для меня придёт весна.
Поеду я к горам кавказским,
Сражусь с народом басурманским...
Такая жизнь, брат, для меня...
И сразу, без передышки: "Во субботу день ненастный..." Батюшкин взгляд лучится, время для него пропало, он поёт, как справляет литургию, выкладываясь сердцем, ему, наверное, уже неважно, держит ли кто за ним строку, спешит ли кто вдогон, ведёт ли верха и низа, он поёт сам собою, с каким-то страстным торжествующим взором. На минуту споткнулся, подыскивая в памяти очередную песню и тут же, как ведётся у народных баюнков и сказителей, приговаривает, но каждое лыко в строку:
"Ко мне ансамбль "Русичи" приезжает каждый год, исповедаются, причащаются, вот они-то поют настолько глубоко, что меня потрясает каждый раз. Они считают меня своим наставником, а для меня это так странно, так чудно, потому что я недостоин этого звания. Они умные, талантливые, а я кто, так себе, простой сельский поп, может и поп-то худой, и никогда не видел в себе ничего особенного. Но они считают меня своим учителем, и я ничего не могу поделать, раз они так считают... Мы часами поём здесь вместе. Они выдающиеся певцы, а я кто... Но я буду всегда петь, потому что для нас, русских, песня – это кровное дело, это вроде исповеди, это перетекание из груди в грудь духа, силы и воли. Вот мы сидим сейчас, попели за столом, а сроднились гораздо больше, если бы просто так сидели.
Для русского человека пение – вещь просто необходимая, великое соборное дело..."Тут в избу явился новый гость и прервал неожиданную проповедь, вошёл, как к себе в дом, лохматый, чернявый, неожиданно весёлый, как с праздника, привёз отцу Виктору ветеринара. (Я узнал позднее, что был Иван прежде удачливым предпринимателем, имел три магазина в разных городах и вдруг с торговлею завязал, часть денег пожертвовал на церковь, остальные отдал на крестные ходы, теперь сам странствует по России и тем счастлив. И, наверное, потому, что душевно спокоен, взгляд его доброраден.)
У батюшки в хлеву стоит осёл Петеля и ветеринара зазвали из-за Мологи, чтобы подрезать отросшие копыта. Это у скотинки слабое место и если запустить болячку, то животинка может не просто обезножеть, но и пропасть. Осел жмётся в угол от множества неожиданных людей, но к батюшке идёт в руки, стрижёт ушами. За год они сдружились. Для русских северов кавказская животинка в диковинку, любопытная видом, как недорослая лошадёнка, но характером норовистая. Издаля заслышав трубный голос осла, батюшка радостно восклицает: "Петеля поёт". Завидев батюшку, Петеля встаёт на задние ноги, а передние кладёт хозяину на плечи, отчего отец Виктор искренне радуется забаве и чувствует себя в эти минуты, как прежде, сильным и молодым.
...Я ушёл в избу, через полчаса, наверное, вернулся поп с довольным лицом, сел за стол пить чай, как будто никуда и не отлучался. Обвёл всех радост- ным взглядом, не уснули ли тут без него, и сразу начал проповедь…
"Оказывается, в народе так много жило знаний... Как рыть колодец, как рубить избу, шить упряжь, делать сани, тачать сапоги, копать картошку, солить капусту, подшивать валенки, обряжать скотину – всего и до ночи не перечислишь, и вот каждый раз я узнаю что-то новое, и этот процесс познания на земле бесконечен. Эта энциклопедия крестьянского опыта и есть истинная история народа, творческая созидательная биография. От постижения к постижению. Не от разрушения к разрушению, а от созидания к созиданию под Божьим приглядом... Крестьянин должен уметь всё, чтобы сохранить семью и продлить своё потомство".
"Труд на земле тяжёл, но особенно труден он сельскому попу на бедном приходе и требует огромных сил".
"Пей, давай, чай-то, пока горячий… С тобой, Володенька, надо всегда быть настороже, чтобы чего не ляпнуть невзначай. Вот будто бы просто разговариваем, а ты всё в голове на ленту мотаешь, а после на бумагу".
"А ты батюшка, говори с ним, как на духу, – посоветовал Роман, – он тебе худо не сделает".
От неожиданной похвалы я смутился...
"Смотри-ка, он ещё и краснеть не разучился, – засмеялся отец Виктор. – Увы, прежней силы, которую ты поминаешь, у меня уже нету... Но... Ещё лет тридцать тому назад я считал себя глубоко верующим. Читал божественные книги, ходил в церковь, но однажды вдруг понял, молитвы могут и не доходить до Господа. Чтобы они доходили, нужно с детства молиться Иисусовой молитвой. Если делаешь какое-то дело, то нужно молиться. И тогда всё получается. Иисусова молитва мой главный помощник... А ещё я понял, что вообще крестьянские работы никогда не кончаются, это непрерывный живородящий поток, это родник-студенец, бьющий из самого материнского лона земли. Мне нравится вот эта непрерывность процесса в деревне. Всё целесообразно, ничего лишнего, ничего в отбросы. Здесь труд и дух зримо слиянны и нераздельны. Это по русским деревням ходил голубоглазый Христос... И не случайно слова крестьянство и христианство совпадают... Деревня – это такое место, где постоянно проявляется жертвенность. Вот мне нравится, как говорили на Руси: не люблю тебя, а жалею... Вовсе не унизительная вещь... Человек, который живёт в своём доме, имеет своё хозяйство, скотину, он должен всё это учитывать. Нужно постоянно совершать маленькие подвиги, подвигать себя к поступку. Ты плохо себя чувствуешь, а кто скотину будет обряжать, особенно когда жены нет дома? Ну не хочется... А кто кроме тебя сделает?.. Скотины-то жалко, если погибает. Нет сена, изволь идти за сеном. Нужно накосить. Сердце болеет. А кто за тебя сделает? И вот, сердце болит, а идёшь. Но чудное дело, сердце проходит, когда начинаешь косить... Воды нет – нужно идти на родник, дров нет – надо идти в лес. Вот в первую зиму у меня дров не было, и я таскал на санках из лесу вершинки от деревьев, и деревне надо мной смеялась. В лесном краю – и топить верхушками..."