Газета День Литературы 154 (2009 6)

Для любого внешнего взгляда создаётся впечатление, что филологи оторвались не только от живого литературного процесса, но и от запросов, интересов общества и каждый сидит в своей герметично закупоренной колбе. Работа их не видна, не понятна, а значит и не нужна. По этой логике рассуждают не только простые обыватели, но и чиновники министерства образования.

А ведь сейчас предельно жёсткие условия и нужно постоянно доказывать своё право на существование. Кажется, вещи элементарные, но восприятие их идёт очень туго. Многим легче кивать на кого-то и обвинять во всех грехах, а ещё лучше просто жить на иждивении, почему нет? Зачем стране эффективных менеджеров и юристов всех мастей нужны филологи – это доказывать снова нужно, с прописных истин. Если хотите, необходимо вхождение науки в мир, её активная миссионерская деятельность на полноценном русском языке, а не на "птичьем" языке якобы науки, который не просто непонятен даже и челолвеку с высшим образованием, но как-то изначально мёртв.

Здесь ведь либо пан, либо пропал. Будет упущено время, и наука запросто может оказаться запечатанной за семью печатями в архивах, да в музеях древностей, а нам навсегда достанется "рынок образовательных услуг".

Виктор ПРОНИН ДЕЛО ЧЕСТИ

РАССКАЗ ИЗ ЦИКЛА “БОМЖАРА”

Ну, вот скажи, уважаемый читатель… К примеру, заболел ты, лежишь в больнице, в шестиместной палате, неделю лежишь, вторую, третью… Рядом с тобой постанывают-попукивают ещё пятеро таких же бедолаг… А окно во всю стену, а за окном весна начинается, от голубого ветра прогибаются стёкла, а твой лечащий врач, красавица Оксана, стройна, как кипарис на пицундском побережье, на котором ты не был уже лет двадцать… Так вот, юная Оксана смотрит на тебя из своей весны и спрашивает у тебя, что у тебя, Витя, болит… А ничего у тебя, Витя, в этот момент не болит, более того, ты уверен, что никогда у тебя ничего не заболит …

Естественно, если об этом будет спрашивать Оксана.

Так вот, скажи мне, дорогой читатель… Когда лежишь ты под капельницей и безутешно смотришь в белый потолок, часто ли тебя навещают главные редакторы литературных изданий? Не надо отвечать, ответ я знаю. А меня вот навещают. Да, как ни трудно в это поверить. Открывается однажды дверь, входит Володя в голубых бахилах, острым взглядом безошибочно находит мою кровать, меня узнаёт, осторожно, чтобы не опрокинуть капельницу, присаживается на одеяло, выкладывает гостинцы и спрашивает:

– Живой?

– Местами, – отвечаю. – Видишь ли, анализы показали…

– Не надо, – остановил меня Володя. – Я только что познакомился с твоим лечащим врачом, Оксана её зовут, она всё про тебя рассказала. Оказывается, стихи пишет, очень даже неплохие стихи, будем печатать.

– Да? – ревниво удивился я.

– Поэтому твоё здоровье меня не очень тревожит… Ты лучше вот что скажи… Как бомжара поживает?

– Кланяется, приветы передаёт…

– Жив, значит… Это хорошо. Оксана сказала, что выписывает тебя в пятницу. В среду жду с "Бомжарой", – Володя поднялся. – Мне надо ещё к Оксане зайти… Скажу, чтоб заботилась о тебе.

– Спасибо, Володя… Ты очень добрый человек.

От рукопожатия главного редактора дохнуло свежими весенними ветрами, улыбка его тоже была слегка весенней, и на рубашке верхняя пуговица продуманно, по-весеннему расстегнута… Весна, блин!

– Ну, что ж, – бормотал я, пока сестричка выдёргивала из моей вены иглу и заклеивала дыру во мне каким-то пластырем, – было бы сказано, было бы велено… Среда, так среда… Тоже не самый худший день… Авось.

***

Блуждая в вязком, сумрачном сне, капитан Зайцев долго не мог понять, что происходит – какой-то грохот, визг, дребезжание… И пока маялся, задыхался и пытался во сне спасти непутёвую свою жизнь, рука его, тем временем, безошибочно нащупала в темноте телефонную трубку.

– Да, – сказал Зайцев ещё во сне. – Слушаю, – произнёс он, уже проснувшись, наяву, можно сказать.

– Записывай капитан… Или запоминай… – прозвучал насмешливый голос – в пять утра все голоса кажутся насмешливыми. – Улица Петровская… Дом семь. Второй подъезд. Мы уже здесь, подъезжай.

– Квартира? – напомнил Зайцев.

– Обойдёшься, – на этот раз насмешливый голос ещё и хихикнул. – Не понадобится тебе квартира.

– А машина…

– Стоит у твоего подъезда.

Так начиналось это утро, так начиналась неделя, полная нервотрёпки, допросов, полная разочарований и счастливых находок. Всё было на этой неделе, как обычно и случается в нашей жизни, суматошной и бестолковой. А бывает ли другая жизнь? Ох, сомневаюсь… Если и бывает, то это уже не жизнь, это уже что-то другое, может быть, более высокое и достойное, а скорее всего нечто ещё суматошнее и бестолковее.

Приехал Зайцев на место преступления, приехал. Не дожидаясь полной остановки газика, выпрыгнул на дорожку, бросил за собой жидковатую дверцу и, не застёгивая плаща, решительными шагами направился к подъезду – дверь была распахнута и подпёрта двумя кирпичами, чтоб не срабатывал без надобности кодовый замок. За этой дверью была ещё одна – тоже с кодовым замком и тоже подпёртая кирпичами.

Едва Зайцев вошёл в подъезд, на него дохнуло резким запахом гари.

– Пожар? – спросил он у подошедшего оперативника.

– Хуже… Труп. Ещё тёпленький. Только это… Не потому что свеженький, а потому что горел.

– Как горел? – не понял Зайцев.

– Синим пламенем.

– Почему синим?

– Да ладно, капитан… – оперативник устало махнул рукой. – Может, и не синим, а зелёным… Но горел хорошо. Поднимись, посмотри… Он на площадке второго этажа.

Зайцев поднимался медленно, словно заранее готовясь к тому зрелищу, которое его ожидало. Но то, что он увидел... Тлеющая одежда, спёкшиеся на голове волосы, чёрные, обгорелые пальцы, а о лице лучше вообще не говорить. Мужчина лежал поперёк площадки, протянув руки к одной из квартир. Вдоль стальной двери сверху вниз тянулись чёрные полосы от обгорелых пальцев. Несчастный, видимо, стучался в дверь, надеясь, что ему помогут. Но, похоже, ему не открыли. Не принято сейчас открывать двери, когда на площадке стреляют, режут, насилуют. Когда горят заживо, тоже, видимо, не принято.

– А почему не видно любопытных? – спросил Зайцев, окидывая взглядом пустые лестничные пролёты.

– Так ведь спят ещё… Раннее утро, капитан. Отдыхают граждане после трудового дня, – хмыкнул оперативник.

– Что же, так ни один жилец и не вышел?

– Подходила бабуля… Постонала, поохала… Перекрестилась и ушла.

– Не признала соседа?

– А как его признаешь – вместо лица обгорелая корка. По одежде тоже ничего не скажешь… Одежки-то на нём, можно сказать, и не осталось. Видишь – нечто тлеющее.

– А как узнали, что кто-то на площадке пылает?

– Был звонок дежурному… Вот в эту дверь он скрёбся, может, хозяин и позвонил.

– Так что же здесь всё-таки произошло? – спросил Зайцев уже с лёгкой досадой. – Ведь не может же человек вот так просто на ровном месте вспыхнуть в пять утра?

– Вопрос, конечно, интересный, – протянул оперативник. – Но боюсь, капитан, что отвечать на него придётся всё-таки тебе. Что я могу сказать… Входные двери, и одна, и вторая, на кодовых замках. Я проверил – замки срабатывают хорошо, надёжно. Случайных, чужих людей здесь быть не может. Время раннее, спокойное время. Все маньяки, насильники, алкоголики, грабители уже спят, обессилев от своих похождений. Этот мужик загорелся совсем недавно, от него ещё дымок поднимается… То, что людей нет, странно, конечно, но любопытные были, я их сам разогнал, чтобы под ногами не путались… Думаю, жильцы перезвонились и затаились. Мой напарник, Семёнов, ты его знаешь, шустрый малый, обходит квартиры – все ли на месте, нет ли где недостачи в жильцах… Придёт – доложит. Думаю, где-то обязательно должно обнаружиться, что одного собутыльника не хватает.