Газета День Литературы # 67 (2002 3)

Итак, книга "Двести лет вместе", надеюсь, эффективно разделалась с этим антисемитским атавизмом, подробно осветив фактическую основу для признания не только несомненной пользы (в этаком некроложном стиле), но и несомненного вреда, принесенного России евреями как всяким другим живым народом. Благодаря детищу А.И.Солженицына в нашу страну была возвращена академически беспристрастная и деидеологизированная традиция понимания русско-еврейского вопроса, связанного со взаимной виной, а значит, и взаимной ответственностью обоих народов: без однозначно-русской или однозначно-еврейской доминанты. И прекрасно, что именно такая интеллектуальная объемность и глубина объединила-таки сегодня все образованные круги России, и что еще прекраснее, объединила — без пресловутого, прутковского единомыслия под эгидой чисто русской или чисто еврейской идеологемы. Будем надеяться, что отныне раз и навсегда имя "русский" и особенно имя "еврей" перестанут быть, по выражению Вл.Жаботинского, "непечатными" (стр.465) благодаря их непредвзятому, а значит, и критическому рассмотрению. В силу их живого, а не мертвого характера.

Но, увы, слишком тяжелым, слишком непривычным, слишком неинтеллигентским оказалось адекватное, то есть равнодействующее, равновесное, отношение к солженицынскому бестселлеру. Более того, сама возможность, наукообъемная, объективная возможность такого отношения по примеру самого же классика только обостряла и актуализировала прямо противоположный — идеологизированный — подход к русско-еврейскому вопросу: в антисемитском или юдофильном ключе — по привычному закону непротиворечия и исключенного третьего. Примирения не состоялось — всеохватное гуманистическое намерение А.И.Солженицына обернулось утонченным, неуязвимым выпадом как русской, так и еврейской партии. Вот почему преимущественной, подавляющей реакцией на книгу "Двести лет вместе" — при тотальном прочтении! — стала фигура беспомощного умолчания: при самооправдательном заклятии ее традиционно— однозначными и, как видим, буквально непечатными оценками. Уже вековая метаморфоза гуманизма вновь повторилась, теперь в русско-еврейской тематике — ни одна из сторон не одержала верх, то есть не убедила "по-доброму" свою оппозицию и потому невольно умолкла, дабы не впасть в уголовно наказуемую — неизбежную! — неполиткорректность. Но труд А.И.Солженицына — остался, остался неоспоримым, многотиражным укором нашему интеллигентско-партийному, нашему скудоумно-идеологизированному или-или. Мы в очередной раз оказались не на высоте своего интеллектуального призвания, облегчив свою душу черно-белыми, отговорочными, но такими привычными, такими понятными штампами. Не увидев за ними слона, не увидев за деревьями леса.

Русскому читателю — с русофильской оценкой — ничего не осталось, как почувствовать себя евреем, еврейскому, разумеется, с юдофильской тотальностью — русским.

Но книга А.И. Солженицына послужила, напротив, нагляднейшим и, опять же скажу, классическим примером освобождения и выселения из русского светского менталитета еврейских понятий, основанных как раз на монотеистическом — сакрализованном, абсолютистском — законе непротиворечия, попросту — обязаловки однородного единения чего бы то ни было. Вот почему А.И.Солженицын и не стремился — при всей легкости этой задачи — к общему — непротиворечивому, если не идолопоклонническому — знаменателю в русско-еврейском вопросе, предпочтя его живое, непредсказуемое и — глубинное осмысление, предпочтя его равновеликую диалогизацию — без "чисто" русской, а значит — одновременно! — и "чисто" еврейской крайности.

Уже за одно открытие такого тождества А.И.Солженицыну должен низко поклониться и каждый русский, и каждый еврей — тот, кто хочет не стыдиться, а эвристически сохранять свою национальную ценность и оригинальность. Но как же сложно, как непривычно, как неинтеллигентно выглядит размежевание русских с евреями на уровне менталитета, на уровне историософских взглядов — тем более оно подозрительно напоминает, казалось бы, преодолеваемое или-или! Но нет, критерием подлинности этого размежевания будет не идеологизированное и якобы безальтернативное противостояние наших и ваших, как, впрочем, и не пресловуто-диалектическое "и нашим, и вашим" (опять же — по закону непротиворечия и исключенного третьего!), а прежде всего та поразительная свобода, которую дает это размежевание, и в случае с книгой А.И.Солженицына она убедительно проявляется в наших самых разнообразных и порой прямо противоположных оценках — вплоть до умолкания в антисемитских или юдофильных крайностях.

Я тоже остаюсь при своей свободной точке зрения, но уже не подчиняясь монотеистическому, по-интеллигентски заштампованному идолу непротиворечия и, как следствие, высвобождая и свою ментальность, и русско-еврейский вопрос от русско-еврейского, то есть, повторяюсь, "чисто" русского и одновременно "чисто" еврейского, тождества, точнее, абсурда, разумеется, в ущерб, в разрез и той, и другой стороне. Благодаря книге А.И.Солженицына мне не хочется почти традиционно, естественно и — мертвенно для нашей светской культуры сакрализировать и абсолютизировать какое-нибудь единство, заклиная его истинным, единственно истинным значением. За этим стоит отказ не просто от неадекватного или партийно-идеологизированного понимания русско-еврейского вопроса — за этим стоит отказ от сугубо иудейской религиозности с ее однозначно-единым Богом и соответствующим мышлением, за этим стоит отстранение другой — монотеистической — традиции, и то, что мы до сих пор должным образом не раскрыли в нашей интеллигентской культуре ее принципиальнейшее, если не ключевое влияние, наверное, наиболее наглядно свидетельствует о вселенности к нам именно еврейского, вернее, еврейско-иудаистского начала, о чем и пишет А.И.Солженицын. Не будем отождествлять тринитарное христианство с иудаистским монотеизмом — в очередной раз демонстрируя абсурдизм русско-еврейского тождества, его псевдо-гуманной секулярности. Да, русский, отказавшийся от православного Бога, сразу становится по-иудаистски — соедино — мыслящим субъектом, благо отныне истина заключается для него в каком-нибудь гуманном и непротиворечивом суждении, в какой-нибудь ясной и понятной "букве", в очередной "спасительной" "русской идее", с помощью которой можно легко претендовать на "духовную", то есть опять же абсолютистскую, власть над душами светских россиян (а от такой — кощунственно подменяющей благодатное действие Святого Духа — власти наши интеллигенты по сей день не желают отказываться). Вот почему евреи могли вполне органично "ассимилироваться" с русской интеллигенцией, не боясь измены своему единому — не тринитарному! — Богу даже при декларативном, "просвещенном" манкировании Оного: менталитет-то все равно оставался родным, непротиворечиво-истинным и "чисто" еврейским. А.И. Солженицын достаточно подробно прослеживает процесс этой органической русско-еврейской ассимиляции, не упуская из виду даже тех евреев, которые считали себя "русскими Моисеева вероисповедания" (стр. 175) и тем самым только оттеняли иудаистский дух, иудаистское начало секуляризованных русских, их уход, мало сказать, от православной Троицы в Ее неслиянно-антиномическом единстве, от соответствующего — антиномично-истинного — мышления, от "неясного", "непонятного" и даже "безумного", "невежественного" наследия святых отцов, которые до сих пор по-интеллигентски не управляют и гуманно не порабощают души светских россиян в очередной непротиворечиво-истинной "букве" a l`idee russe. Но зато их нельзя упрекнуть в иудаистско-еврейской и прочей "просвещенной" вторичности — они непосредственно опирались на свой личный — первородно-оригинальный и благодатно-обоженный — опыт и потому создали действительно антиномично-истинную, самобытную догматику и культуру.

Русским же интеллигентам, увы, подобного не удалось при всей их тяге к оригинальности, при всем их заклятии творчества. Другое дело, что им всегда сопутствовала и сопутствует удача при уничтожении того или иного живого явления, "благо" здесь достаточно пригвоздить его к позорному столбу прямо противоположной и такой понятной, такой родной крайности. И вот уже вся русская история становится "западнической" или "славянофильской", вся сегодняшняя трагедия — "демократической" или "красно-коричневой", а книга А.И.Солженицына — "юдофильной" или "антисемитской", и в лучшем случае — с элементами диалектически прикрытого единства, вернее, "центризма".

На самом же деле она — вопреки столь "принципиальной" и "гуманной" трактовке — остается живой, непредсказуемой и бесстрашной, и та преимущественная фигура умолчания вокруг этой книги красноречиво свидетельствует пусть о запоздалом, но начале изживания в нашей светской культуре комплекса интеллигентского, заведомо подражательного "абсолютизма", комплекса безбожно-разрушительной и — "духоносной" власти, комплекса русско-еврейского тождества и — абсурда.

Да, давно, давно пора если не освободиться, то хотя бы осознать и русско-еврейское, и прочее не менее "просвещенное" и "гуманное" псевдо-оригинальное тождество — тем более в наши дни, когда появился классический пример освобождения русского менталитета от любой секулярной, партийной крайности с ее непротиворечиво-"истинным" и "ясным" самооправданием, и то, что его бестселллерно читают, а потом преимущественно умолкают, дает мне надежду на масштабное выселение из русско-интеллигентских рассуждений напора и таланта иудаистско-еврейских авторов.

“КИНО И ЛИТЕРАТУРА” (Заметки с фестиваля в Гатчине)

С 24 февраля по 5 марта в Гатчине состоялся уже восьмой Российский кинофестиваль "Литература и кино". На фестиваль приехали замечательные киноактеры, режиссеры, художники, писатели Николай Бурляев и Николай Засеев, Владимир Граммматиков и Роман Качанов, Юрий Назаров и Александр Филиппенко, Виктор Сергачев и Александр Голобородько, Вячеслав Пьецух и Сергей Есин… Фильмов было много и разных. Скажу честно, я всей душой болел за Владимира Грамматикова и его прекрасный русский водевиль "Аз и ферт", даже заранее сфотографировал известного детского кинорежиссера со всеми победными кубками. Не сейчас, так в другой раз пригодятся… Просчитался… Гран-при фестиваля неумолимое жюри под председательством Сергея Есина присудило фильму "Ты да я, да мы с тобой" молодого режиссера Александра Велединского по рассказу Вячеслава Пьецуха "Двое из будки 9-го километра". Кроме этого среди призеров оказались и "Даун Хаус" Романа Качанова, очевидно за беспрецедентное насилие над романом Достоевского "Идиот", и совершенно справедливо "Черная Рада" Николая Засеева по историческому роману П.Кулиша. Говорят, что на фестиваль предлагался украинцами еще один фильм, "Мазепа", поставленный Ильенко со Ступкой в роли Мазепы, но фильм не был принят жюри по причине крайне низкой художественности. И то хорошо. О писателях фильмов на фестивале было много: о том же Пьецухе, о Битове, об Андрее Белом, и даже об африканской родине Пушкина. Жаль, не пригласили новозеландского режиссера Питера Джексона с его "Властелином колец", тоже ведь — прямая инсценировка. Подходит по всем требованиям. А впрочем, фестиваль на самом деле нужный и полезный, пора бы и правительству обратить на него внимание, и на инсценировку наших лучших национальных русских шедевров потратить некую толику денег. Ей-Богу, окупится. Чего стоит хотя бы "Тарас Бульба"! Самое время ставить!

В.Б.

Олег Дорогань ДВЕ СТЕЗИ — ДВЕ СУДЬБЫ (О Юрии КУЗНЕЦОВЕ и Викторе СМИРНОВЕ)

Однажды в походной библиотечке я обнаружил только что изданную книгу Юрия Кузнецова "Отпущу свою душу на волю". Есть настольные книги, эта стала — нагрудной.

Волею служебных обстоятельств я в ранге заместителя командира ракетного дивизиона оказался тогда на государственном полигоне в Капустин-Яре. Наш отдельный дивизион стоял здесь лагерем-бивуаком в ожидании тактических учений с боевыми пусками ракет. Вольный скифский ветер гулял из края в край. Он срывал палатки, складывающие воздетые к небу крылья, своими студёными порывами охлёстывал нас в палаточных гнёздах, вырывал из рук концы палаточной парусины.

Тогда-то и зазвучали во мне кузнецовские властно-магические интонации: "Сажусь на коня вороного — проносится тысяча лет"… И хмурая, холодная, безжизненная прикаспийская степь, где нам во что бы то ни стало предстояло выполнить свою боевую задачу, становилась моим Куликовым полем:

Сокрыты святые обеты

Земным и небесным холмом.

Но рваное знамя победы

Я вынес на теле своём.